Кузница души - Уэйс Маргарет - Страница 5

— Сколько лет мальчику?

— Шесть.

— А откуда ты знаешь, что он хочет учиться магии? — спросил Антимодес. Он подумал, что знает ответ. Он часто слышал его.

«Он обожает наряжаться и играть в волшебника. Он выглядит так мило. Вам нужно увидеть, как он рассыпает пыль, воображая, что творит заклятье. Конечно, мы понимаем, что это просто одна из стадий, которую он проходит. Мы вообще–то не одобряем этого. Не обижайтесь, сэр, но мы бы не пожелали нашему мальчику такой профессии. Теперь, если бы вы могли поговорить с ним и сказать, как трудно…»

— Он показывает фокусы, — сказала девушка.

— Фокусы? — поморщился Антимодес. — Какого рода?

— Ну, фокусы, знаете. Он может вытащить монетку из твоего носа. Может подбросить камешек вверх и заставить его исчезнуть. Может разрезать шарф надвое и вернуть его назад целым.

— Ловкость рук, — сказал Антимодес. — Ты понимаешь, надеюсь, что это не волшебство.

— Разумеется! — фыркнула Китиара. — За кого ты меня принимаешь? За какую–то деревенщину? Мой отец — мой настоящий отец — однажды взял меня с собой посмотреть на битву, и там был волшебник, который применял настоящую магию. Военную магию. Мой отец — рыцарь Соламнии, — прибавила она с наивной гордостью, которая заставила ее показаться маленькой девочкой.

Антимодес не поверил ей, по крайней мере, той фразе о ее отце. Что могла дочь соламнийского рыцаря делать здесь, в Утехе, бегая повсюду как уличный мальчишка? Но он охотно поверил, что эта девчонка интересуется военным делом. Не один раз он замечал, как ее правая рука ложилась на ее левое бедро, как будто она привыкла носить меч или воображать, что носит его.

Ее взгляд обогнул Антимодеса, направился сквозь окно и дальше. В этом взгляде была жажда, тоска по далеким краям, по приключениям, по окончанию скучной жизни, которая грозила в скором времени задушить ее. Маг не удивился, когда она сказала:

— Послушай, скоро я покину это место, и моим младшим братьям придется как–то перебиваться самим в мое отсутствие.

— С Карамоном–то все будет в порядке, — продолжила Китиара, все еще глядя на туманные холмы и далекую озерную воду. — У него есть все задатки настоящего воина. Я научила его всему, что знаю, а остальному он научится на практике.

Она была больше похожа на прожженного опытного ветерана, оценивающего нового рекрута, чем на тринадцатилетнюю девочку, говорящую о сопливом малыше. Антимодес готов был рассмеяться, но она была такой серьезной, такой искренней, что вместо того он обнаружил, что внимательно ее слушает.

— Но я беспокоюсь о Рейстлине, — сказала Китиара, морща брови в раздумье. — Он не похож на других. Не похож на меня. Я не могу его понять! Я пыталась научить его драться, но он такой болезненный. Он не может находиться с другими детьми. Слишком легко устает и выбивается из сил.

Она перевела взгляд на Антимодеса. — Я должна буду покинуть это место, — повторила она. — Но прежде чем я уйду, мне нужно знать, что Рейстлин сможет позаботиться о себе, что у него будет какой–то способ заработать на жизнь. Я думала, что если бы он обучился волшебству, то я могла бы не беспокоиться.

— Сколько… сколько ему лет, ты сказала? — переспросил Антимодес.

— Шесть, — сказала Китиара.

— Но… как насчет его родителей? Твоих родителей? Наверняка они…

Он остановился, потому что девушка больше не слушала его. Ее лицо выражало предельное терпение, с которым молодые люди обычно слушают особенно занудные и скучные речи старших. Прежде чем Антимодес закончил, она вскочила на ноги.

— Я пойду, разыщу его. Вам нужно встретиться.

— Моя дорогая… — начал было протестовать Антимодес. Он наслаждался беседой с этой интересной и привлекательной девушкой, но мысль о том, чтобы развлекать шестилетку, была, мягко говоря, неприятной.

Девушка проигнорировала его возражения. Она была уже снаружи, прежде чем Антимодес смог остановить ее. Ему оставалось только смотреть, как она легко сбежала по ступенькам, грубо отталкивая или врезаясь в каждого, кто оказывался у нее на пути.

Антимодес находился в затруднительном положении. Он не хотел, чтобы эта девочка снова обрушилась на него. Теперь, когда она исчезла, Антимодес не хотел иметь с ней никаких дел. Она взволновала его, оставив его с неприятным чувством, похожим на эффект слишком большого количества выпитого вина. Пить было приятно, но теперь у него болела голова.

Антимодес попросил счет. Он решил отсидеться в своей комнате, хотя и осознавал с неудовольствием, что ему придется быть невольным узником в ней все время, пока он остается здесь. Поднимая глаза, он заметил, что гном, которого звали, как он припомнил, Флинтом, смотрит на него.

Гном улыбался.

Скорее всего, Флинт не думал об Антимодесе вообще. Улыбка его могла быть вызвана вкусным обедом; причиной этой улыбки могли стать несколько кружек эля; наконец, он мог просто улыбаться всему прекрасному миру. Но Антимодес с его самолюбием решил, что Флинт улыбался, глядя на него, а точнее — усмехался из–за того, что он, могущественный волшебник, собирается бежать от двоих детей.

Антимодес тут же дал клятву, что не доставит гному подобного удовольствия. Он не позволит выжить себя из этой уютной общей комнаты. Он останется, избавится от девчонки, быстро поговорит с ребенком и на этом все закончится.

— Возможно, ты захочешь присоединиться ко мне, добрый сэр, — обратился Антимодес к гному.

Флинт бросил на него сердитый взгляд, покраснел и опустил голову к кружке с пивом. Он пробормотал что–то насчет того, что скорее опалит себе бороду, чем сядет за один стол с волшебником.

Антимодес холодно улыбнулся про себя. Гномы были известны своей нелюбовью и недоверием к магам. Теперь архимаг мог быть уверен, что гном оставит его в покое. Действительно, Флинт залпом осушил свою кружку, бросил на стол монету, кивнул Антимодесу и быстро вышел из гостиницы.

И тут, сразу же после ухода гнома, появилась девушка, таща за собой даже не одного ребенка, а двоих.

Антимодес вздохнул и приказал подать ему кружку Отиковой лучшей двухлетней медовухи. Он чувствовал, что ему пригодится что–то подкрепляющее.

3

Встреча обещала быть более утомительной, чем Антимодес предполагал. Один из мальчиков, старший, как подумал Антимодес, был хорошеньким ребенком, или, что точнее, был бы им, если бы не был таким невероятно грязным. Крепыш с пухленькими руками и ногами, открытым добродушным лицом и улыбкой, которой не хватало нескольких зубов, он сразу же проявил дружелюбный интерес и любопытство к Антимодесу, ни в малейшей степени не смущаясь хорошо одетого незнакомца.

— Здрасьте, сэр. Вы волшебник? Кит говорит, вы волшебник. Можете показать какой–нибудь фокус? Мой брат–близнец может. Хотите посмотреть? Рейст, покажи тот, когда ты достаешь монету из своего носа и…

— Заткнись, Карамон, — тихо сказал другой ребенок, — ты ведешь себя глупо.

Мальчик принял это доброжелательно. Он хихикнул и пожал плечами, но промолчал. Антимодес был поражен, услышав, что эти двое — близнецы. Он оглядел второго мальчика. Того никак нельзя было назвать хорошеньким — худой как скелет, неопрятно и убого одетый, с босыми ногами и специфическим неприятным запахом, который издают только маленькие потливые дети. Его каштановые волосы были длинными и спутанными и определенно нуждались в мытье.

Антимодес внимательно осмотрел обоих и смог сделать кое–какие выводы.

Над этими мальчишками не суетилась хлопотливая мать. Любящие руки не причесывали эти запутанные волосы; никто не ругал их, заставляя мыть уши. Они не выглядели забитыми и запуганными, как дети, терпящие побои — но о них и не заботились.

— Как тебя зовут? — спросил Антимодес.

— Рейстлин, — ответил мальчик.

Одна особенность свидетельствовала в его пользу. Он смотрел прямо на Антимодеса, когда говорил. Антимодес подметил любопытную вещь — большинство маленьких детей имели привычку во время разговора пялиться на собственные ноги или на что–нибудь еще, но не на собеседника, как будто они ожидали, что тот нападет на них и съест. Взгляд бледно–голубых глаз этого мальчика не колебался и был зафиксирован на маге.