Кузница души - Уэйс Маргарет - Страница 39

В конце концов, было решено, что если гном холмов извинится перед горными гномами, а горные гномы попросят прощения у Отика, то все случившееся будет забыто. Предводитель торбардинских гномов, утирая кровь из носа, объявил во всеуслышание, что эль был «пригодным к питью». Гном из холмов, потирая ушибленную челюсть, пробормотал, что гном из гор все же может кое–что понимать в эле, так как наверняка провел не одну ночь на полу трактиров, лежа лицом в луже этого напитка. Гному из Торбардина не понравилось такое извинение, и он принял это за еще одно оскорбление, но тут вмешался Отик и предложил бесплатную выпивку всем, находящимся в гостинице, чтобы отпраздновать примирение.

Еще ни один гном, живущий на свете, не отказывался от бесплатной выпивки. Обе стороны вернулись на свои места, причем каждый был убежден, что победил в споре. Отик убрал сломанные стулья, официантки подобрали черепки разбитых тарелок, стражи выпили за здоровье трактирщика, эльфы наморщили носы и свысока посмотрели на всех остальных, и ссора закончилась.

Рейстлин и Карамон услышали об этой драке только на следующий день, пробираясь сквозь толпы торговцев, сновавших между лотками и палатками.

— Хотел бы я быть там, — с сожалением вздохнул Карамон, сжимая кулаки.

Рейстлин не сказал ничего, его мысли были заняты другим. Он изучал толпу, пытаясь определить, где ему выгоднее всего расположиться. Наконец он занял место на углу двух лавок — с одной стороны находился продавец кружева из Гавани, а с другой был торговец винами из Пакс Таркаса.

Поставив большую деревянную миску на ближайший крупный пень, Рейстлин принялся инструктировать Карамона:

— Иди до конца ряда, потом повернись и не спеша иди обратно. Помни, ты — фермерский сын, приехавший в город на день. Когда дойдешь до меня, остановись и глазей вовсю, чтобы привлечь других людей. Как только соберется толпа, выходи за круг и останавливай людей, предлагая им посмотреть. Понял?

— А то! — сказал Карамон, сияя. Он невероятно важничал, гордясь своей ролью.

— А когда я попрошу добровольца вызваться, ты знаешь, что делать.

Карамон кивнул:

— Сказать, что я никогда в жизни тебя не видел, и что внутри этой коробки ничего нет.

— Не переиграй, — предупредил Рейстлин.

— Нет, нет. Не буду. Можешь на меня рассчитывать, — обещал Карамон.

У Рейстлина имелись сомнения на этот счет, но от него больше ничего не зависело. Они с Карамоном прорепетировали все накануне вечером, и теперь он мог только надеяться, что его брат не забудет свои слова.

Карамон отошел и направился к самому концу ряда, как ему и было сказано. Но ему почти сразу преградил дорогу настырный маленький человечек в кричаще ярком красном жилете, который потянул Карамона к палатке, обещая, что внутри Карамон сможет увидеть венец женской красоты, женщину, известную отсюда до Кровавого моря, которая исполнит ритуальный брачный танец северных эрготианцев, танец, который, по слухам, приводил мужчин в неистовство. Карамону было предложено лицезреть это великолепное зрелище всего за две стальных монеты.

— Правда? — Карамон вытянул шею, стараясь заглянуть внутрь палатки.

— Карамон! — хлестнул его голос брата.

Карамон виновато вздрогнул и отошел от палатки к разочарованию маленького зазывалы, который послал Рейстлину испепеляющий взгляд прежде чем начать охмурять следующего гуляку теми же обещаниями.

Рейстлин установил деревянную миску на видном месте, кинул в нее стальную монетку на удачу, затем выложил свой реквизит на землю. У него были шарики для жонглирования, монеты, которым предстояло появляться у людей из ушей, длиннющая веревка, которой была уготована судьба быть разрезанной и снова соединенной чудесным образом, шелковые шарфы, чтобы доставать их изо рта, и, наконец, ярко раскрашенная коробка, из которой должен был возникнуть недовольный и взъерошенный кролик.

Он надел белые одежды, не без труда сшитые им самим из старой простыни. Прорехи были закрыты заплатами в форме звезд и лун — красных и черных. Ни одного уважающего себя волшебника не заставили бы надеть на себя такой нелепый наряд даже под страхом смерти, но публике было все равно, а яркие цвета привлекали внимание.

Взяв в руки несколько шариков, Рейстлин взгромоздился на пенек и начал представление. Разноцветные шарики — детские игрушки его и Карамона — мелькали то в его ловких пальцах, то в воздухе. Тут же несколько ребятишек подбежало посмотреть поближе, таща за собой родителей.

Подошел Карамон и начал громко удивляться чудесам, которые видел. Все больше людей подходили и оставались смотреть. Монеты звенели, падая в миску.

Это начинало нравиться Рейстлину. Хотя это не было настоящей магией, все же он наложил своего рода чары на этих людей. Чарам помогало еще и то, что они хотели поверить в его чудеса и были готовы верить. Особенное удовольствие ему доставляло внимание детей, возможно потому, что он помнил себя в таком возрасте, помнил свое удивление и восхищение, и помнил, к чему эти чувства привели.

— Ух ты! Вы только посмотрите на это! — завопил писклявый голосок откуда–то из толпы. — Ты действительно проглотил все эти платки? А когда достаешь их, тебе не щекотно?

Сначала Рейстлин подумал, что голос принадлежит ребенку, но потом он разглядел кендера. Кендер, у которого волосы были собраны на макушке в очень длинный хвост, был одет в ярко–зеленые штаны, желтую рубашку и оранжевый жилет, так что его было хорошо видно, когда он пробирался в передний ряд между зрителями, которые нервно спешили расступиться перед ним, держась за свои сумки. Кендер встал прямо перед Рейстлином, не спуская с него глаз и открыв рот от изумления.

Рейстлин послал тревожный взгляд Карамону, который поспешил встать возле миски с деньгами, охраняя ее от возможного посягательства.

Кендер показался Рейстлину знакомым, но он не мог быть уверен — кендеры так отличаются внешне от обычных людей, что они все выглядят одинаково для непривычного глаза.

Рейстлин решил, что будет мудрым как–то отвлечь кендера от деревянной миски. Он начал с того, что достал один из жонглерских шариков из кендеровой сумки, затем вызвал челый дождь монет из носа кендера, к искреннему восторгу и невероятному удивлению маленького зрителя. Толпа — уже довольно большая толпа — зааплодировала. Монеты полетели в миску.

Рейстлин откланивался, когда из толпы раздался голос:

— Позор!

Рейстлин завершил поклон и поднялся, чтобы увидеть перед собой лицо — покрытое пятнами, побагровевшее, гневное лицо своего школьного наставника.

— Позор! — снова прогремел Мастер Теобальд. Он обвиняюще указал дрожащим пальцем на своего ученика. — Показывать представление перед публикой!

Осознавая, как много людей на него смотрят, Рейстлин попытался не терять спокойствия, хотя горячая кровь прилила к его голове.

— Я знаю, что вы не одобряете этого, наставник, но мне приходится зарабатывать себе на жизнь так, как я умею.

— Простите, господин наставник, но вы загородили мне весь вид, — вежливо сказал кендер, дергая за рукав белого одеяния Теобальда, чтобы привлечь к себе внимание.

Кендер был маленького роста, а Мастер Теобальд кричал и размахивал руками, что, очевидно, объясняет, почему кендер промахнулся и вместо рукава схватился за сумку с колдовскими компонентами, висевшую на поясе наставника.

— Я слышал, как ты зарабатываешь себе на жизнь! — продолжал Мастер Теобальд. — Водишься с этой ведьмой! Используешь сорняки, чтобы морочить голову легковерным простакам, которые думают, что ты их лечишь! Я специально пришел сюда, потому что не верил в правдивость этих слухов!

— Ты действительно знаком с ведьмой? — заинтересованно спросил кендер, отрываясь от сумки с волшебными компонентами.

— А вы предпочли, чтобы я умер с голоду, Мастер? — Рейстлин перешел в наступление.

— Да ты должен скорее просить милостыню на улице, чем продавать свое искусство, как шлюха продает свое тело, и делать посмешище из меня и моей школы! — проорал Мастер Теобальд.