Не верь, не бойся, не проси или «Машина смерти» - Устинов Сергей Львович - Страница 60

От неожиданности я чуть не подпрыгнул на месте. Осторожно, словно бомбу, извлек аппарат из кармана и с тревогой на него уставился. Ответить или нет? Но телефон так неприлично громко вопил и надрывался в окружающей меня тишине, что я, поискав кнопку отключения зуммера и в сумерках не найдя ее, раздраженно отщелкнул крышку и коротко рявкнул:

— Да!

— Ну, что там у вас? — начальственно рявкнули мне в ответ. — Не нашли еще?

Судя по всему, обладатель голоса был раздражен даже побольше моего и не заметил подмены. Зато я узнал его. Я сразу узнал этот привыкший к повелительным интонациям командирский баритон и похолодел. Вот, значит, как оно поворачивается. То-то покойник Аркатов кривил губы, говоря, что эта организация непотопляема. С такими людьми ей и впрямь мало что угрожает. Я похолодел, однако на этот раз не от страха, а от ярости. Но ответить постарался спокойно и даже иронично:

— Нет, пока не нашли. И будем надеяться, не найдут. На том конце эфира крупный государственный муж, член парламентского комитета по законности и правопорядку господин Фураев словно споткнулся на полном ходу.

— Что? — спросил он растерянно. — Извините, я, наверное, ошибся.

— Ошиблись, Михаил Анисимович, здорово ошиблись, — подтвердил я не без злорадства, но, прежде чем прихлопнуть крышечку аппарата, не удержался и добавил: — А вот извинять не хочу и не могу.

30

Гандикап

Разумеется, я хорошо отдавал себе отчет, что злорадство — чувство, не совсем адекватное сложившейся обстановке. В том смысле, что злиться-то я мог сколько угодно. А вот особенно радоваться пока было нечему. Когда я на каком-то леваке добрался до Пироговки, самые мои худшие опасения подтвердились. «Копеечка» все еще стояла там, где я ее оставил, у входа во двор лечебницы. Но, прежде чем приблизиться, я провел небольшую разведку и довольно легко обнаружил противника: джип с тремя темными фигурами в нем на другой стороне переулка.

Тогда я двинулся в обход и, совершив рейд по тылам бывшей покойницкой, обнаружил светящиеся окна полуподвала. По причине теплой ночи зарешеченные рамы были распахнуты. Присев на корточки, я заглянул внутрь и сначала увидел ушастого спаниеля на оцинкованном столе, потом толстого бородатого доктора со скальпелем, и наконец в поле моего зрения вплыла Тина в белом халате со шприцем в руках.

Но в мои планы ни в коем случае не входило поднимать даже малейший шум, а тем более привлекать к себе внимание посторонних. Поэтому я, с облегчением убедившись, что Тина на месте и жива-здорова, двинулся по стенке дальше. Я исходил из того, что любое отдельно стоящее помещение должно иметь как минимум еще один выход, и вскоре нашел этому подтверждение, добравшись до невысокого полуразрушенного крыльца, на ступеньках которого курили два медбрата в зеленых операционных халатах. Занятые своей неторопливой беседой, они даже глаз на меня не подняли, когда я деловито прошествовал мимо них в обшарпанную дверь.

Узкие коридоры с неровными грязно-белыми стенами внушали смертную тоску. Не решившись спросить у курильщиков, как найти Тину, я некоторое время блуждал по этому печальному приюту, подгоняемый мыслью, что, если сейчас не сумею все сделать как надо, мой хладный труп очень скоро может оказаться в подобном унылом местечке. Наконец я открыл нужную мне дверь. При виде меня на лице Тины отразилась вся возможная в подобном случае гамма чувств: от удивления до негодования.

Отложив шприц в сторону, она с недовольным видом подошла ко мне:

— Я же просила...

Но я не дал ей договорить, схватил за руку и вытащил в коридор. В течение ближайших шестидесяти секунд я пытался вкратце объяснить ей положение вещей, но, похоже, не преуспел. Моя уверенность, что в результате моего побега здесь с минуту на минуту может появиться подмога для той троицы наверху и все вместе они сразу начнут действовать более решительно, ей тоже не передалась. Она сердито пожала плечиками и заявила:

— Как я могу отсюда уйти? Там полно больных!

— А если ты останешься, будет полно мертвых! — чуть не заорал я в отчаянии.

В конце концов мы еле-еле сторговались на том, что она закончит процедуру спаниелю и отпросится у доктора. Не знаю, сколько седых волос я нажил в те десять минут, что мне пришлось ее ждать. А когда она вышла ко мне и я увидел, что она за это время успела переодеться и даже слегка подкраситься, меня чуть не хватила кондрашка.

По-моему, она так и не поверила мне до конца. Ни когда я заставил ее пригнувшись бежать под прикрытием забора к машине. Ни когда, прячась от джипа за своей «копеечкой», я с помощью лезвия перочинного ножа открывал заднюю правую дверь — одному мне было известно, что замок там держится на честном слове. Ни даже когда, скрючившись на полу водительского сиденья, я голыми руками выдирал провода из замка зажигания и заводил двигатель. Возможно, она все-таки начала верить после того, как мы тронулись с места. Вернее, после того, как сразу вслед за нами, взвизгнув покрышками, рванул с места набитый бандитами джип.

Гонка обещала быть столь же захватывающей, сколь и короткой. Шансы на победу примерно соответствовали весовым категориям джипа и «копеечки», то есть для последней были практически нулевыми. Но я рассчитывал хотя бы уравнять их с помощью знания местной топографии. Главным было продержаться первые три-четыре минуты.

Стартовали мы, что называется, с гандикапом, за счет неожиданности оторвавшись от соперника метров на двести. Но я не строил иллюзий. Уже на пересечении Пироговки с Садовым они оказались практически у нас на хвосте. С ревом промчавшись на красный свет поперек совершенно пустынного в этот ранний час Садового кольца, мы цугом влетели на Пречистенку, и окончательно стало ясно, что на прямой дистанции мне не светит. Джип уже начал обходить меня слева с явным намерением прижать к тротуару, и тут я резко ударил по тормозам, крутанул руль вправо и свернул в Мансуровский переулок.

Они проскочили дальше вперед: я слышал, как за моей спиной визжат сначала тормоза, потом покрышки, и понял, что больше мне их на этот трюк не поймать. Но у меня в запасе была еще парочка. Нас вынесло на Остоженку, я вывернул руль влево и во весь опор понесся вверх, к Волхонке.

В этих местах прошла моя юность, и когда-то я пешком исходил все здешние закоулки, хранящие свои вековые названия. Вот сейчас справа возьмут начало извилистые, как лесные речушки, Зачатьевские переулки, а налево уйдет прямой старик Лопухинский. Я как бы автоматически показал мигалку влево, а сам свернул вправо так резко, что занесло зад. Но они не купились. Я ринулся вниз, к набережной, но в последний момент завернул направо в Бутиковский, а оттуда сразу в Молочный, которым меня вынесло в Коробейников. Направо, еще раз направо — и снова какой-то из Зачатьевских, то ли 1-й, то ли 3-й. В узких переулках Тину неверующую бросало на заднем сиденье из стороны в сторону, как мешок картошки. Зато мои преследователи лишались здесь одного из главных своих преимуществ — скорости. И, видимо, тоже поняв это, решили воспользоваться другим. В зеркало я увидел, как опустилось стекло с правой стороны и высунулась рука с пистолетом. Один за другим хлопнули четыре выстрела, но между первым и вторым я резко вильнул, и только одна из пуль достигла цели, пробив мне крышу и выйдя через лобовое стекло. Почти одновременно с этим, громко вскрикнув. Тина упала с сиденья на пол.

— Ты ранена? — заорал я и услышал потрясающий ответ:

— Ничего страшного, просто испугалась.

Надеюсь, теперь она поверила мне окончательно.

Рука с пистолетом уже снова прыгала у нас за спиной, и я понял, что на игры времени не осталось. У меня был план, один-единственный, как сосна в степи, как луна в ночи, и я больше не сомневался, что, если и он не выгорит, спасти нас сможет только чудо. Я точно знал, что сейчас делать мне, но, к сожалению, конечный результат зависел от того, что будут делать они.