Тайный советник вождя - Успенский Владимир Дмитриевич - Страница 77

— Нет, — ответил Сталин. — Конечно, самый хороший враг — мертвый враг. Но за спиной Троцкого стоят внушительные силы, способные причинить нам большие неприятности. — Секунду поколебавшись, объявил откровенно: — Они дали мне знать об этом без обиняков. Это было похоже на ультиматум. Но если Троцкий слишком развяжет язык, здесь остались заложники, много заложников. Борьба еще не закончена. Троцкий сам написал своим сторонникам: "Непримиримая борьба должна быть рассчитана на долгий срок". Мы готовы…

— Лев Давидович отдыхает теперь ни океанском берегу и радуется, небось, своей счастливой звезде, строит новые планы.

— Ему рано радоваться, — усмехнулся в усы Сталин. — И планы его несбыточны.

13

Для понимания наших с Иосифом Виссарионовичем взаимоотношений следует постоянно иметь в виду одно существенное обстоятельство. Кроме полного доверия и уважения друг к другу, Сталин очень ценил мою безусловную правдивость. Я не хотел, да в силу своего характера просто не мог скрывать собственные мысли, говорить не то, что думаю, отказываться от сложившегося у меня мнения под чьим-то давлением. Нет, только если переубедят вескими доводами. А поскольку мы со Сталиным многое воспринимали и расценивали по-разному, то споры, столкновения происходили у нас постоянно.

Человек твердых решений, Иосиф Виссарионович, один раз и навсегда отказавшись от своего "Плана автономизации", принесшего ему столько забот и неприятностей, последовательно и принципиально руководствовался ленинскими указаниями насчет объединения советских республик и строительства нового социалистического государства. А оно росло. В мае 1925 года в состав СССР вошли Узбекистан и Туркмения. В 1929 году — Таджикистан. Постепенно страна приближалась к своим прежним границам, хотя до полного воссоединения всех оторванных или оторвавшихся частей было еще далеко.

Вот парадокс: Сталин если в душе не распростился с идеей «автономизации», то никогда не вспоминал о ней и добросовестно выполнял заветы Владимира Ильича. А я, в спорах с Иосифом Виссарионовичем, зачастую приводил его прежние доводы. Я считал, что допущена ошибка, причем такая, которая будет сказываться долго и обойдется нам дорого. Несколько раз перечитывал оглашенное делегатам XII съезда РКП(б) письмо Ленина "К вопросу о национальностях или об «автономизации». Некоторые доводы представлялись мне слишком категоричными и односторонними. Возможно, я не прав, но никто пока не сумел доказать мне этого. Развитие событий — тоже.

Владимир Ильич в своем письме говорил: долгие годы господства большой нации над малыми, последствия проводимой ее правящими кругами политики великодержавного шовинизма оставляют такой глубокий след, такую стену взаимного недоверия и отчуждения, устранить которые сразу, одним только провозглашением и даже соблюдением формального равенства наций, невозможно. Нужно, кроме этого, добиться, чтобы отношение большой нации к ранее угнетенным народам, ее заботливость и особая чуткость к ним, к их национальным чувствам возместили то недоверие, ту подозрительность, те обиды, которые в историческом прошлом нанесены правительством «великодержавной» нации.

Полно, отчего это русские, украинские, белорусские рабочие и крестьяне (я не разделяю эти народы; они неразрывны не только по своему славянскому корню, но и жили всегда одной жизнью, с одинаковым укладом, порядком, правилами), отчего эти рабочие и крестьяне, подвергшиеся такому же угнетению со стороны правительства, как и все другие народы, должны вдруг отвечать за действия этого самого, ими же свергнутого, правительства?! Совершенно новая Советская власть, откинув все прошлое, отказалась платить долги самодержавия. Так почему же русские, украинцы, белорусы должны рассчитываться по национальному векселю, к которому они, повторяю, не имели никакого отношения! Нелогично и обидно для наших народов, что выставлялись они угнетателями национальных меньшинств. А какой шовинизм, какое порабощение с их стороны могли быть? Разве где-нибудь в шинке, в кабаке один рабочий, подвыпив, назовет другого косой мордой, так ведь оба они в таком состоянии, что и не разобраться, кто из них и впрямь косой, а кто нет.

Да и вообще, был ли он, пресловутый великодержавный шовинизм по отношению к народам Российской империи? Это я не к тому говорю, что люди, мол, хорошо жили. Нет, многие жили плохо, бедно, особенно крестьяне центральных и северных губерний России: и земли неважные, и близость властей сказывалась. У русских, белорусских, украинских тружеников было не больше (а то и меньше — при крепостничестве) прав и льгот, чем у всех народов. Вот евреев, действительно, ограничили чертой оседлости, поэтому они и кричали о шовинизме. Но если и считать, что Россия была тюрьмой народов, то в первую очередь она была тюрьмой для русских, украинских, белорусских трудящихся. В таком духе я и вел разговоры со Сталиным.

— Вот вы грузин, — сказал я ему. — Согласитесь, что грузинский крестьянин или рабочий никогда не жил хуже русского крестьянина или рабочего. Трудились одинаково, бастовали в защиту одних и тех же требований. О каком притеснении, покорении, порабощении можно вести речь, если Грузия вошла в состав России не только добровольно, но и по собственной инициативе, обретя тем самым защиту от врагов, столетиями опустошавших ее, устраивавших кровавую резню. Скажите, каких прав, имевшихся у русских и украинцев, не имели грузины? Вот вы — из простой семьи, а в духовную семинарию были приняты, могли при желании достигнуть высот церковной власти.

— Думаю, что у грузин нет в этом вопросе никаких претензий, — ответил Иосиф Виссарионович.

— А у кого они есть? У армян и азербайджанцев, у которых дела обстоят точно так же? Или, к примеру, у калмыков, которые во всем уравнивались с казаками, вели свободный образ жизни, имели скота, сколько душа пожелает?! А может быть, у финнов, сохранивших абсолютно все свои обычаи, имевших даже собственную конституцию? О народах Средней Азии вообще не может быть никакой речи, они вошли в состав нашей страны недавно, влияние России почти не чувствовалось, если кто и эксплуатировал их, так только местные богатеи. Как грелись мусульмане под теплым солнцем возле мечетей, как кормились щедрыми дарами свой южной земли, так и продолжали, только в более спокойной обстановке, защищенные русским солдатом от набегов с юга, от колонизаторской политики англичан. Узнали бы они хоть ненадолго, каков колониализм в Индии, тогда бы сравнили. А вот хлеб научили их сеять русские переселенцы, от эпидемий избавили русские врачи, первые школы открыли русские интеллигенты.

— Послушаешь вас, так вообще никакой эксплуатации не было, — словно бы подзадорил Сталин.

— Нет. Я говорю о том, что русский, украинский, белорусский народы находились в совершенно одинаковом положении с другими народами. Больше того: ряд малых народностей, особенно на северо-востоке, пользовались привилегиями и льготами, которых не имели жители центральных губерний. Якуты, например, не служили в армии, с них брался чисто номинальный налог, жили они как хотели. Так почему же теперь мы, русские, должны расплачиваться за обиды и ущемления, которые были нанесены, или якобы нанесены, правительством, в "историческом прошлом"?

— Большие нации должны быть великодушными и чуткими, чтобы иметь полное доверие и полную дружбу со стороны малых народов.

— Что же теперь, танцевать перед ними, заискивать?

— Заискивание тоже унижает, — сказал Сталин. — Надо понять: чем меньше народ, тем ревностней заботится он о своей самобытности, о независимости. И для этого, Николай Алексеевич, есть основания. Малому народу трудней сохранить себя, свою культуру, отсюда болезненное самолюбие, обостренная подозрительность.

— Да, основания в принципе имеются, — согласился я. — Но не в нашей стране. Никто не покушается на самобытность даже самого малого народа. Наоборот, советская власть дает им все возможности для развития. Даже за уши тянет тех, кто не спешит развиваться. И никто не возражал бы, коль скоро речь шла бы только об этом, об одинаковых условиях для всех наций, но почему русские, украинцы, белорусы должны чувствовать себя виноватыми перед другими народами? Почему мы должны теперь отдавать средства, чтобы поднять выше своего уровня уровень Грузии и других окраинных республик, где рабочие и крестьяне живут не хуже, а даже лучше, чем у нас?