Тайный советник вождя - Успенский Владимир Дмитриевич - Страница 13

Мы с Алешей встречались в Петербурге, были коротко знакомы, и потому я обрадовался возможности вновь увидеть приятеля. И не только Алешу, но и его избранницу хотел посмотреть. Совсем недавно Матильда Васильевна с явным огорчением рассказывала нам с Верой о том, как сын знаменитого генерала, блестящий жених перед самой революцией взял да и обвенчался вдруг с девицей молодой, смазливой, но чужого круга, к тому же очень строптивой, кичливой, несдержанной. Небось не только на красоту польстился, но и на богатство семьи Котляровских-Остроумовых. Ну, а тем лестно было породниться с полководцем Брусиловым, с Верховным-то Главнокомандующим, извлечь из этого выгоду. Такое пристрастие звучало в словах Матильды Васильевны, что мне казалось: был у нее какой-то интерес, переживала она за кого-то, кто потерпел фиаско в этой истории.

С женитьбой Алеше не повезло: я в этом убедился сразу, едва пришел к нему. Мы обнялись, расцеловались по-братски, и не знаю, чего было больше радости или горечи. Не ахти как выглядел я в штатском пальто с чужого плеча, в фуражке без кокарды, исхудавший, кое-как выбритый за неимением горячей воды. И у Алеши лишь выправка осталась от бравого гвардейца-кавалериста. Обмякшим, растерянным показался он мне, а в глазах тоска. Одет скверно: какой-то сюртук на нем, поношенные брюки, давно не стрижен. В комнате голо: диван, стул да книги на столе.

— С сентября без должности и без денег, конечно, — развел он руками. А им прежде всего деньги нужны, — кивнул Алеша на стенку. — Для них весь смысл в деньгах, а зачем они теперь?

Заглянула в дверь пожилая полная дама со строгим, каменным лицом, постояла, раздумывая, отвечать ли на мой поклон, и удалилась.

Донеслось ее презрительное определение: "Такой же нахлебник, как наш".

Алеша покраснел, смутился, начал торопливо говорить, что он найдет себе работу, он теперь усиленно изучает бухгалтерию и уверен, что сумеет получить место… Осекся, пристально посмотрев на меня, и произнес другим тоном, резко:

— Думаешь, нужда у них? Сундуки полные. Жратвы на пять лет по кладовым рассовано. Буржуи проклятые! Вот семейка! Не могу я здесь больше, Коля!

— Уйди.

— Трудно. Так я к ней привязался, — показал он фотографию над столом. — Красавица-то какая, а? Одной лишь улыбкой искупает день неприятностей… Но ты прав, я сбегу. Давай вместе?! — по-мальчишески загорелся Алеша.

— Куда?

— В армию. В войска.

— Нет теперь просто войск, есть белые, есть красные. Ты к каким?

— Отец говорил, не надо братского кровопролития… Есть же какие-то части, которые держат германцев, не пускают их сюда.

— Части, может, и есть, да нам в них не место. Они своих офицеров повыгоняли. Привычных. А тут мы явимся неизвестно откуда. Подполковник и гвардейский корнет.

— Да, — втянув голову и выставив острые плечи, вздохнул Алексей, — но я все равно сбегу. На тебя надеюсь. Если узнаешь что-нибудь, сразу сообщи мне.

Я пообещал и ушел от него с тяжелым сердцем. А едва добрался до дома, старый конюх, совмещавший теперь все обязанности при мне и по дому, подал измятый, затертый конверт, пахнущий потом, кислятиной полушубка и едва заметно — духами.

Каким чудом добрался до меня пакет, по каким дорогам, по чьим карманам и запазухам его мотало, — затрудняюсь сказать. Но это была, наконец, долгожданная весточка с юга. Матильда Васильевна писала, что пользуется открывшейся вдруг оказией и поспешно отправляет несколько строк. Доехали они сносно. Вера бодра, и все у них хорошо. Квартира спокойная, с едой нет никаких затруднений. Постарайтесь, мол, при первой возможности присоединиться к нам, тем более, что она, Матильда Васильевна, весной намеревается уехать за границу.

И еще сообщала заботливая женщина, что встретила в Новочеркасске много знакомых, в том числе капитана Давниса и подпоручика Оглы, которые по-прежнему неразлучны. Они постоянно находятся в городе и бывают у них в гостях… Наверное, успокоить меня хотела этим сообщением Матильда Васильевна: среди своих, дескать, мы. Однако новость эта принесла такую тревогу, что я не заснул всю ночь. Представлялось наглое, сладострастное лицо Давниса, вспомнился плотоядный взгляд, каким взирал он на Веру: взгляд жестокого хищника, затаившегося в засаде. И они, эти двое, теперь там, возле моей слабой, беззащитной жены!

К утру я твердо решил любыми способами, хоть пешком, но обязательно добраться до Новочеркасска.

4

Большими и малыми фронтами исполосована была Южная Россия весной 1918 года. Красные, белые, немцы, казаки, анархисты, повстанцы-самостийники, просто бандиты: всюду своя власть, свои порядки. Причем каждая власть, даже вчера родившаяся и величиной с уезд, считала себя самой главной, самой справедливой, а в каждом постороннем видела врага, которого надо либо убить, либо запрятать в кутузку. Любая власть имела свою охрану, свои дозоры, сторожевые посты, и их было так много, что, миновав один пост, непременно попадешь на другой.

Возле Белгорода меня схватили матросы. Чудом избежав расстрела, я уничтожил все имевшиеся, документы, обменял френч и галифе на вшивое солдатское рванье и начал выдавать себя за фельдфебеля, который пробыл два года в плену, а теперь направляется домой, к Азовскому морю. Маскировка оказалась удачной. Для красных фельдфебель не был безусловным врагом, все-таки не офицер. А для белых — почти свой человек, первая опора офицера на службе.

В общем, ехал я, шел, крался до самой весны, в Новочеркасске за это время успела несколько раз перемениться власть. Белых выгнали красные, потом явились немцы, а за ними — опять генералы с казаками.

Очень не хотелось прибыть к Вере оборванцем и с совершенно пустыми руками. Торжественной и радостной представлялась мне наша встреча. В Ростове носатый ювелир долго обнюхивал последнюю оставшуюся при мне ценность — перстень с изумрудом, и, конечно, предложил четверть цены. Состояния делали на нашем горе мерзкие скупщики и менялы. Но я сказал, что мне терять нечего, сейчас я взорву эту вонючую конуру вместе с собой и, разумеется, вместе с ростовщиком и всеми его грязноприобретенными богатствами. Он тут же увеличил цену вдвое, но большего я от него не добился.

На вырученные деньги удалось приобрести вполне приличное офицерское обмундирование довоенного образца, артиллерийскую фуражку. Для жены купил пуховый платок, чему особенно радовался. Невесомый и теплый, он согреет плечи Веры, и ей, наверно, будет очень приятно.

В сырой, туманный день добрался я наконец до Новочеркасска. Тихий городок этот, со множеством садов и палисадников, весь пропитан был горьковатым запахом молодой, еще липкой листвы, дурманом оттаивающей, отдохнувшей земли. Я шагал торопливо, спрашивая у встречных нужную мне улицу. Воистину крылья несли меня, и весь я наполнен был радостным возбуждением. Сейчас увижу ее, единственную свою, родного своего человека! Нет, теперь уже не единственную, они вдвоем ждут меня! Хоть не родившийся еще сын, но он уже есть! Или дочь?

С замирающим сердцем открыл я тяжелую калитку с массивным кольцом щеколды, вошел в просторный двор, мощенный булыжником. Справа — добротный дом на кирпичном фундаменте. В глубине двора — аккуратный флигель, хозяйственные постройки. Окна флигеля, наглухо занавешенные изнутри, глядели безжизненно, подслеповато. И вообще выморочно, глухо было на этом дворе за высоким забором. И я вдруг понял, что Веры здесь нет, причем нет давно, и меня сразу охватила такая слабость, что захотелось сесть.

Скрипнула дверь, на крыльцо вышел пожилой мужчина, вернее — старик, в потертом чиновничьем сюртуке со множеством тусклых пуговиц. Какие-то старухи выглядывали из-за его спины. Сильно прихрамывая, чиновник спустился по ступенькам. Чуть склонив голову на длинной морщинистой шее, он разглядывал незваного гостя без тени удивления, будто давно ждал, и было в его взгляде нечто безнадежно-печальное, заставившее меня сжаться.

— Подполковник Лукашов, — поспешил представиться я.

— Супруг Вероники Матвеевны? — это был не вопрос, он словно бы сам ответил себе.