Неизвестные солдаты кн.3, 4 - Успенский Владимир Дмитриевич - Страница 32

План предстоящего наступления радовал Прохора Севастьяновича широтой и смелостью замысла. Полоса боевых действий превышала двести пятьдесят километров. Наносилось одновременно три удара: два на флангах, чтобы окружить вражескую группировку, и один в центре, чтобы рассечь ее надвое. Воронежский фронт не имел численного превосходства над врагом. Итальянцы, венгры и немцы хорошо укрепились на высотах донского правобережья, имели две-три оборонительные полосы, систему противотанковых и противопехотных заграждений, резервы в тылу. Чтобы прорвать такую оборону и развить успех, командование Воронежского фронта приняло необычное решение: сосредоточить в ударных группировках девяносто процентов всей пехоты и артиллерии, а также все имевшиеся танки. Другие участки, составлявшие четыре пятых исходного района, оставались почти неприкрытыми. Противник при желании мог где угодно прорвать жиденькую цепочку подразделений. И все-таки риск был полностью оправданным.

Если и прорвутся на левый берег отдельные вражеские группы, это ничего не изменит. Наступать противник не собирался и даже не помышлял об этом. Какое уж тут наступление, когда на южном крыле зияет огромная брешь, пробитая советскими войсками, когда немцы отходят и на Кавказе, и в излучине Дона. Итальянцы и венгры больше смотрели назад, чем вперед: как бы не засидеться в своих укреплениях слишком долго и не угодить в такой же гигантский «котел», как 6-я армия под Сталинградом.

На подготовку операции давалось три недели. Срок вроде порядочный, не то, что бывало раньше: наспех, впритык. Но когда Прохор Севастьянович прикинул, сколько предстоит сделать, даже этого времени показалось ему мало. Дивизия получала пополнение – нужно обучить молодняк. Требовалось перегруппировать силы, расчистить дороги, накопить боеприпасы, продфураж и многое-многое другое.

Генерал установил себе строгий режим: на сон оставалось пять часов, с трех до восьми. Хотел даже ограничиться четырьмя часами, но побоялся, что вымотается.

Днем казалось что никаких изменений в полосе дивизии не произошло. Пусто было на дорогах, безлюдно в населенных пунктах. Жизнь начиналась только в сумерках. Один полк Порошина и большая часть артиллерии по-прежнему оборонялись на плацдарме у высоты Лысой. А два других полка были отведены в тыл. По ночам подразделения «штурмовали» укрепленную полосу – копию той, где сидели итальянцы, учились вести уличные бои в населенных пунктах. Командиры отрабатывали взаимодействие с артиллерией и танками. Саперы, таская воду из прорубей, наращивали лед на реке, готовили надежную переправу для техники.

Главные трудности были еще впереди. Плацдарм за Доном невелик, а накануне наступления туда требовалось перебросить всю дивизию и приданные ей части усиления. Как разместить их там. укрыть от вражеского огня? Боевые порядки будут слишком плотными. Если итальянцы заметят сосредоточение, полки понесут серьезные потери еще до атаки.

Конечно, скрыть подготовку наступательной операции в масштабе всего фронта было практически невозможно. У противника действовала и войсковая, и агентурная, и авиационная разведка. Обеспокоенные фашисты начали перебрасывать на угрожаемый участок новые силы. Поступили сведения о прибытии отдельной танковой бригады и некоторых частей 88-й пехотной дивизии. Если теперь и можно было рассчитывать на неожиданность, то лишь на тактическую. Прохор Севастьянович рассудил: лучше не рассчитывать вовсе. Дивизия готовилась прорывать укрепленный рубеж по всем правилам, после основательной артиллерийской подготовки, при поддержке авиации.

За четверо суток до начала наступления решено было произвести разведку боем, уточнить силы противника и расположение его огневых средств. Для засечки целей на передовую выдвинулись штабные командиры и артиллерийские наблюдатели.

Задача была ответственная, и поэтому Порошин поручил ее лучшему комбату – капитану Бесстужеву. А у того давно уже руки чесались. И ему, и его бойцам осточертело сидеть в отрыве от своих на пятачке, где не высунешь носа из траншеи, не сваришь горячего, не погреешься у костра. Раз в сутки, ночью, доставляли на плацдарм полуостывший борщ и теплый чаек. Таким провиантом особенно не взбодришься.

Юрий давно знал, что разведка боем – это сложнее, чем просто атака. Лезь вперед и вызывай на себя вражеский огонь, будто ты мишень на двух ногах. Противник не дурак, он подпустит поближе и резанет из всех видов оружия. Наши наблюдатели засекут цели, чтобы подавить их потом при артиллерийской подготовке перед наступлением. Дело будет сделано, но попробуй вернуться под огнем в свою траншею, да еще по ровному полю! При отходе бывают самые большие потери. Поэтому Бесстужев собрал ротных и взводных командиров и сказал им так: атакуем решительно, захватываем первую траншею и закрепляемся. Назад не пойдем, во всяком случае до ночи. И еще Бесстужев предупредил – пусть у всех бойцов ушки шапок будут завязаны на затылке. Это – опознавательный знак. Итальянцы тоже теперь обзавелись белыми халатами, как бы не перепутать в горячке.

С вечера к вражеским позициям уползли саперы: резать колючую проволоку и снимать мины. Перед рассветом ударила наша артиллерия. Ударила негусто, не раскрывая своих сил. Три с половиной сотни бойцов поднялись и молча пошли вперед, утопая по колено в снегу. И тут случилось неожиданное. Итальянцы не сопротивлялись. Постреляли немного из пулеметов и оставили хорошо оборудованную, почти не пострадавшую от артиллерии траншею. Батальон ворвался в нее, потеряв всего пять человек.

Противник, вероятно, посчитал, что началось большое наступление. Тень Сталинградского «котла» сделала итальянцев, нервными. Возможно, сыграла свою роль и агитация. Однако Бесстужеву некогда было раздумывать о причинах. Оказавшись в глубокой чистой траншее с дощатым полом и с множеством маленьких блиндажей, он прикинул: а что же теперь? Задачу он выполнил и даже перевыполнил. Но зачем останавливаться, если итальянцы драпают?

Капитан послал к командиру полка связного с просьбой закрепить первую траншею, оставил на флангах заслоны и повел батальон дальше. В полутора километрах от первой находилась вторая траншея.. И справа, и слева итальянская оборона перекипала огнем. Трещали пулеметы, рвались мины, ухали пушки. Но враг в предрассветных сумерках не мог понять, что к чему. Появились группы итальянцев, отходивших из первой траншеи. По ним били из второй, а красноармейцев там приняли за своих.

На бегу расстреливая итальянцев, бойцы ворвались во вторую траншею. Вспыхнула короткая рукопашная схватка. Отступавших не преследовали. Бесстужев приказал скорей закрепляться, используя захваченные пулеметы. Их было много…

В восемь тридцать командир полка, уяснив обстановку, связался с генералом Порошиным. Выслушав его взволнованный доклад, Прохор Севастьянович спросил:

– Что вы предприняли?

– Послал в первую траншею две роты. Больше не могу, оголяю плацдарм.

– Хорошо. Ждите.

Нужно было найти единственно верное решение в этой неожиданной ситуации. К тому же – без всякого промедления. То, что произошло у Бесстужева, – это случайность, редкая удача. Через несколько часов враг опомнится, ударит по Бесстужеву и с фронта, и с флангов. Полтора батальона там не удержатся. И отводить их рискованно. При дневном свете враг расстреляет бойцов в открытом поле перекрестным огнем… Можно прикрыть артиллерией, создать «коридор». Но от потерь не спасешься. Да и зачем отводить людей? Чтобы через четыре дня снова штурмовать те же позиции? Второй раз противник не отдаст их с такой легкостью. Надо использовать удачу, ввести в прорыв всю дивизию… Но это меняет план фронтовой операции, это не в его воле… А если ввести? Противник бросит к месту прорыва свои резервы, ослабит другие участки, облегчит задачу наших главных ударных группировок…

И Прохор Севастьянович решился. Он позвонил на плацдарм и велел командиру полка расширить участок прорыва. Второй полк, поднятый по тревоге, сразу же выступил к Дону. Третий был готов к выступлению.