Слово о словах - Успенский Лев Васильевич - Страница 50

В начале XX века поэт-футурист В. Хлебников, человек, по-своему очень чутко относившийся к слову, попытался составить маленький словарик для нужд нарождавшейся авиации. Он искусственно произвел множество слов от корня «лет», чтобы они называли новые понятия: «лето?ба» – вместо иноземного «авиация», «летави?ца» или даже «лтица» – взамен нерусского «авиаторша», и т. д. и т. п. Все эти слова имели очень ученый вид. Но из них изо всех не удержалось в языке ни единого. А в то же время сами «летающие люди», не размышляя много, произвели от того же самого корня «лет» громадное число совсем других слов: «летчик», «летный», «вы?летаться», «подлетну?ть», «подлетка», «облета?ть» (параллельное «обкатать», «объездить») и еще целую кучу. И вот эти-то неученые слова действительно прочно вошли в язык, стали широко известны многим, живут в нем сейчас, множатся, получают нередко переносные значения, то есть стали настоящими живыми словами – живой русской речью. Так можно ли после этого отрицать важность собирания и изучения так называемых профессионализмов, слов, которые, может быть, еще и не все вошли в общерусский литературный язык, но которые уже родились и живут в речи рабочих, инженеров, ученых, военных людей – специалистов разных профессий? Мы убедились, что именно их потоком пополняется общий язык. Кто может сказать заранее, какое из профессиональных слов – слово ли «до?быча», отличное от литературного «добы?ча» местом ударения, или выражение «на-гора?», употребляемое вместо обычного «на? гору» или «наве?рх» – прочно войдет в него завтра? Очевидно, нужен нам словарь и профессиональных, производственных, специальных слов и выражений.

Тем более ясна необходимость словаря совсем мало кому известных древнерусских слов. Тут и доказывать нечего.

Во-первых, древнерусский язык слишком резко отличается от нашего современного; каждый, кто пробовал читать «Русскую правду» или «Поучение Владимира Мономаха», на себе испытал это. Во-вторых, наш сегодняшний язык вырос из древнерусского. Он сохранил множество древнейших слов в почти неизменном виде (гора, вода, бор, поле, огонь, бой, Русь и т. п.) и значении; тысячи нынешних слов, понятных каждому, являются лишь незначительными вариантами к их же древнему звучанию или значению (вълкъ и волк, слънце и солнце, пълкъ и полк). В-третьих, многие наши сегодняшние слова, которыми мы поминутно пользуемся, утеряли за долгие века свои старые связи. Они могут показаться нам безродными пришельцами, пока мы не найдем их прямых прародителей в языке древних и древнейших эпох жизни нашего народа.

Таким образом, ясно: наряду с толковым словарем литературного русского языка ученым приходится непрерывно работать и над составлением других его словарей – древнерусского, областных, профессиональных. Без них не может обойтись языкознание; необходимы они и просто для культурной жизни всей нашей страны. Так любопытно приглядеться, какова же она, эта работа лексикологов-словарников, подумать, не можем ли и мы с вами хоть чем-нибудь помочь им.

«МУЗЕИ СЛОВ»

«Делать лексикон» значит «составлять словарь». Занятие, казалось бы, спокойное и мирное, а вот ведь в каких черных красках рисует его современник Петра I. Неужели и верно эта работа хуже каторги? Почему?

Она делится на два важных этапа. Сначала надо собрать все слова, которые интересуют лексикографа, потом их «истолковать», объяснить. Ни в том, ни в другом случае никто не может полагаться на свою память: нет людей, которые держали бы в голове все слова того или иного языка, знали все их значения. Вы не понимаете слова «гном», я забыл глагол «ёрничать», а ваш друг даже представления не имеет о существительном «дио?птр». Мы не включили бы их в словарь, не сумели бы правильно выяснить их смысл. А все они употребляются в русской литературе.

Значит, прежде всего необходимо собрать как можно большую коллекцию слов русского языка, общего современного языка, древнерусского или одного из областных диалектов, в зависимости от того, чем именно мы хотим заняться. Сборы эти всегда и во всех случаях оказываются делом трудоемким и нелегким.

Было время, когда им занимались одиночки-энтузиасты на свой страх и риск. Знаменитый наш лексикограф Владимир Даль посвятил почти всю свою сознательную жизнь составлению большого словаря народной речи. Начал он его юношей, кончил старцем. Вот что рассказывает он:

«С той поры, как составитель этого словаря себя помнит… жадно хватая на лету родные речи, слова и обороты… записывал [он] их без всякой иной цели и намерения, как для памяти, для изучения языка, потому что они ему нравились… Прошло много лет, и записи эти выросли до такого объема, что при бродячей жизни (В. Даль был по профессии военным врачом. – Л. У.) стали угрожать требованием для себя особой подводы… Живо припоминаю пропажу моего вьючного верблюда еще в походе 1829 года, в военной суматохе, перехода за два до Адрианополя. Товарищ мой горевал по любимом кларнете своем, оставшемся, как мы полагали, туркам, а я осиротел с утратою своих записок; о чемоданах с одеждою мы мало заботились. Беседа с солдатами всех местностей широкой Руси доставила мне обильные запасы для изучения языка, и все это погибло! К счастию, казаки подхватили где-то верблюда с кларнетом и записками и через неделю привели его в Адрианополь. Бывший же при нем денщик мой пропал без вести…»

Это было в 1829 году, а первый том словаря Далю удалось выпустить только в 1861 году. Тридцать лет непрерывного самоотверженного труда позволили ему собрать около 200000 русских слов, создать книгу, которая и сейчас не утратила цены и значения. Но Даль, не будучи языковедом, не имея специальной подготовки, работал один. Поэтому словарь его изобилует ошибками, неверными толкованиями, неосновательными догадками. Теперь в нашей стране дело изучения слов русской речи ведется иначе. Теперь им занимаются не одиночки, а крепкие коллективы ученых, сотрудников языковедческих учреждений. И те коллекции, которые ими скапливаются, не уместились бы ни на каких «подводах» и «верблюдах»: они составляют грандиозные картотеки, целые любопытнейшие «музеи слов».

Возьмите, например, замечательную картотеку словарного отдела Института языкознания в Ленинграде. Она хранит около семи миллионов карточек с записями различных русских слов. Около семи миллионов! Если каждая карточка весит только два грамма, то и то общий вес «музея» равняется четырнадцати тоннам! Какой уж тут верблюд!

Законен вопрос: почему карточек так много? Неужели же русский язык столь необычно богат словами? Неужто их число измеряется миллионами? Естественно спросить и о другом: как составилась такая громадная коллекция? Что она собой представляет? Как работают над ней ученые и для чего именно она нужна?

Разумеется, слов у нас гораздо меньше, чем этих карточек с записями. Сотрудники словарного отдела полагают, что ими зарегистрировано около 400–500 тысяч разных русских слов. Вероятно, в коллекции есть пропуски (она и сейчас непрерывно пополняется), но, в общем, цифра эта близка к исчерпывающей. А для того чтобы понять, для чего необходимо столь чудовищное количество карточек, сто?ит мысленно заглянуть в любой такой «музей слов».

Он не похож на другие музеи, – скажем, на зоологический, с его красивыми витринами, где полярная сова сидит на картонном ропаке, прикрытом искусственным снегом из ваты и бертолетовой соли, а семья утконосов весело полощется под сделанной из стекла поверхностью воображаемой австралийской речки. Не похож и похож!

В картотеке тысячи и сотни тысяч карточек установлены в длинных ящиках наподобие библиотечных каталогов. Каждая карточка размером с почтовую открытку стоит на своем точном месте по алфавиту. Что написано на ней?