Тина и Тереза - Бекитт Лора - Страница 97

За это время Тереза многому научилась: в первую очередь затаиваться в своих желаниях и выжидать.

Айрин между тем коснулась вопроса, который волновал ее уже не первый год.

— Так как же ты с Барни?

— С Барни? А что с Барни?

Айрин поправила шаль, прикрывавшую плечи.

— Ты знаешь, о чем я.

В темных глазах Терезы мелькнул вызов. Никто не вправе путать ее карты, даже Айрин.

— Все по-прежнему.

Айрин вздохнула.

— Не понимаю тебя, Тереза. Сколько можно морочить всем головы? Ты что, до старости будешь выдавать себя за шестнадцатилетнюю девушку, а Барни за своего брата?

— Нет! — Тереза рассмеялась. — В этом году мне должно исполниться восемнадцать. — Она с наслаждением потянулась. — Приятно быть молодой!

— И долго это будет продолжаться?

— Пока выгляжу молодо, или пока не надоест.

— Тебе никогда не надоест! — пробормотала Айрин. Потом добавила: — Но меня куда больше волнует Барни. Неужели тебе не хочется, чтобы он называл тебя мамой? Зачем эти глупые выдумки?

Тереза забралась на табурет с ногами, положила локти на стол и, подавшись вперед, влилась взглядом в лицо подруги.

— Слушай, Айрин, эти глупые выдумки спасли меня, благодаря им я сумела выкарабкаться, выжить вместе с Барни. Люди по-разному относятся к особе, родившей внебрачного ребенка, и к девушке, которая осталась сиротой с маленьким братишкой. Кто из них, зная правду, стал бы мне помогать? Разве эта старая ханжа, миссис Магнум, взяла бы меня в свою шляпную мастерскую? А соседи? Они всегда приветливо здороваются со мной и говорят: «Какая славная девушка эта Тереза. Воспитывает маленького брата — ей не откажешь в мужестве! И при этом такая честная, скромная, сама добродетель!»— Она опять засмеялась. — Иногда я даже начинаю забываться — мне кажется, что я и в самом деле чиста, как первый снег!

Айрин выдержала ее взгляд.

— Не понимаю, как ты можешь над этим смеяться! — Тереза осталась спокойной.

— Я достаточно наплакалась в минувшие годы, почему бы немножко не повеселиться теперь!

— Может быть. Но мне не нравится, как ты поступаешь с Барни. Ложь — не опора для счастья.

— Ладно, перестань! — Тереза поставила чашку на стол. — Ты еще скажи: деньги не опора. А Барни… Он любит меня, я забочусь о нем, у него все есть.

— У него нет матери, — сказала Айрин.

— Ему это безразлично. Потом, мать у него все-таки есть, просто он об этом не знает.

— Но когда-нибудь он захочет узнать! В один прекрасный день он спросит: «Кто мои родители?» И ты станешь ему лгать?!

— А! — Тереза махнула рукой. — Как-нибудь выкручусь! В конце концов, скажу ему правду.

Женщина покачала головой. Она плохо понимала подругу. Айрин всегда жила просто, смотрела на мир бесхитростным взглядом, а Тереза пыталась интриговать, хитрить, изворачиваться, по крайней мере в последние годы своей жизни.

Вот уже три года Тереза работала в шляпной мастерской миссис Магнум, пожилой, строгой дамы. Девушка начала с того, что подметала полы и выносила мусор, но год спустя уже трудилась над заказами, а с недавнего времени пыталась создавать свои собственные модели.

— Тереза, — произнесла Айрин, подливая ей чаю, — не знаю, как и начать… Я должна сказать тебе кое-что.

Тереза насторожилась. По тону женщины было понятно, что новости дурные.

— Что? Айрин молчала.

— Не тяни же!

— Это касается твоего знакомого, Далласа Шелдона.

Даллас! Сердце Терезы учащенно забилось. Она кое-что слышала о нем с тех пор, как они виделись в последний раз. Год назад, когда на судне под названием «Миранда» случился пожар, Даллас считался пропавшим без вести. Он не погиб в огне, как многие пассажиры и члены команды, — товарищи видели его на берегу, — но потом бесследно исчез. Тереза узнала об этом от Айрин, а той, в свою очередь, сказал Аллен. Кстати, именно после злополучного пожара Аллен все-таки сделал предложение своей давней подруге. Увидев конец света в миниатюре, он наконец понял, что она значит для него.

— Даллас?! Его нашли?!

Многое из того, что было в прошлом, Тереза мысленно давно уже расставила по своим местам. Она по-разному вспоминала Далласа и Нейла. С Нейлом ее соединяла страсть, слепое влечение; это была попытка пробиться сквозь толщу обыденности. Она потянулась за звездой, на деле оказавшейся обычным бульварным фонарем. А Даллас… Воспоминания о нем были связаны с юностью, с запахом первых весенних цветов, моря и чистой травы. При мыслях о Нейле ей представлялась темная ночь или туманное серое утро, а когда она думала о Далласе, то видела перед собой светлый день яркого лета.

— Оказывается, Даллас давно дома, — медленно проговорила Айрин, — и он тяжело болен.

Тереза снова впилась в нее взглядом.

— Что с ним?!

— Не знаю, — уклончиво произнесла женщина, — но, думаю, ты должна его навестить.

— Навестить? — Тереза смутилась. — То есть да, конечно, но его мать и брат…

— Брата нет, он погиб в драке, а на мать Далласа тебе пора перестать сердиться.

— Я не сержусь, но как она воспримет мое появление?

— Брось, Тереза! — Айрин выглядела расстроенной. — Это все отговорки!

— Да нет, я обязательно к нему зайду. Я очень рада, что Даллас жив.

Айрин тайком вздохнула. Она явно знала что-то, о чем не хотела сообщать.

Вскоре Тереза стала собираться домой.

— Барни дома один, — пояснила она. — Спасибо, Айрин. Приходи в гости, тем более ты теперь не работаешь.

Женщина проводила подругу до дверей.

— Не забудь насчет Далласа, — сказала она, — ты обещала.

Тереза спешила домой. Тучи постепенно рассеялись, остались лишь какие-то перья, лоскутья, клочья, похожие на обрывки вееров, сине-серые на блеклом желтоватом небе.

Она жила в старом, но еще крепком доме, в уютной квартирке с окном, выходящим на набережную. Квартирка была обставлена очень скромно, ни одного лишнего предмета, все только самое необходимое, но она нравилась Терезе, была теплой и располагалась в хорошем районе. Бог весть чего ей стоило купить мебель и аккуратно вносить ежемесячную плату, но она ухитрялась это делать и втайне гордилась собой.

Тереза открыла дверь ключом. Она тихонько прошла в комнату, служившую гостиной, удивляясь, что Барни не бежит ей навстречу, как это бывало всегда. Она заметила, что обед, который она ему оставила, стоит нетронутый, а сам мальчик сидит в уголке на полу и что-то увлеченно мастерит.

Барни был спокойным, ласковым, послушным ребенком. Лицом мальчик походил на мать, но глаза у него были серо-голубые, как у Нейла, и волосы не вились так сильно, как у Терезы, а лежали крупными, красивыми волнами. Тереза почти каждый день оставляла его одного, и он никогда не плакал. Любил сидеть в своем уголке, что-нибудь вырезать и клеить: какие-то коробочки, кораблики и еще Бог знает что. Тереза была единственным близким ему человеком, и мальчик, несмотря на то, что не считал ее матерью, любил всей душой. На его любви лежала печать затаенности, она, эта любовь, проявлялась во взглядах, улыбке, а не в жестах и словах. Когда Тереза по вечерам, случалось, колдовала над своими шляпками, Барни тихонько пристраивался рядом, завороженно следил за ее движениями и был в восторге, если она давала ему перышко или лоскуток. Они прожили вместе пять лет, но Тереза так и не научилась обращаться с сыном. Она покрикивала на него, когда он бывал недостаточно понятлив или расторопен. Он все делал медленно, а Тереза вечно куда-то спешила, и эта странная внесуетность Барни порой выводила ее из себя. Когда она повышала голос, мальчик съеживался и улыбался беспомощной застенчивой улыбкой, точно ему было стыдно за мать неизвестно перед кем, что еще больше бесило Терезу.

Ребенок боялся ее гипнотического взгляда, но если Терезе случалось поиграть с ним, весь расцветал от радости, хотя у Терезы никогда не хватало терпения завершить дело: она сама придумывала все правила, не оставляя места фантазии Барни, и так же резко, как и начинала, обрывала игру. Ей не приходило в голову, что Барни, несмотря на малый возраст, — личность, она смотрела на него как на существо, о котором волею судьбы приходится заботиться, и забывала, что он нуждается в чем-то еще, кроме одежды, еды и питья. Если его поведение не укладывалось в определенные ею рамки, она раздражалась, не пытаясь понять, в чем причина. Тереза подавляла мальчика своей внутренней силой, поэтому Барни невольно стремился держаться как можно тише, занимать меньше места… Терезу в ее жизни так много унижали и притесняли, что теперь она как будто радовалась тому, что рядом есть еще более зависимое и безответное создание, которое слушается, а временами даже боится ее, пусть даже это создание — беззащитный, слабый ребенок. Бывало, она обижала его, но гордилась тем, что никому другому не позволила бы тронуть Барни и пальцем.