Тина и Тереза - Бекитт Лора - Страница 85

На что его приятель только махнул рукой.

Даллас машинально оглянулся: девчонка? И внезапно увидел девушку. Она лежала в стороне, в чахлых колючих кустиках, за ветки которых зацепилось ее одеяние, издали напоминавшее ворох старого полусгнившего тряпья.

Взяв валявшуюся поблизости корягу, Даллас для вида спихнул одного из убитых в овраг (к его удивлению, тело упало не мягко перекатываясь, как куль с мукой, а твердо, точно кусок бревна), потом приблизился к девушке.

Она лежала на боку, с подломленной под себя рукой, бессильно вытянув вторую, тонкую, опутанную синеватыми жилками, уткнувшись лицом в опавшие жесткие листья. Ни за что на свете не пожелал бы Даллас заглянуть в это лицо!

Длинные, потерявшие блеск, спутанные, а местами сбившиеся в войлок волосы девушки сливались с серой травой. Грязное платье было разорвано снизу и до бедра; взгляд Далласа упал на длинные обнаженные ноги… Молодой человек вздрогнул в суеверном ужасе, пронзенный внезапной мыслью об их красоте, и отвернулся. Немного погодя он вспомнил, с чем бы мог сравнить свое ощущение. Когда-то в детстве Даллас подобрал голубиное яйцо и долго любовался его хрупкостью и фарфоровым блеском, а после, положив находку в кухонный шкаф, позабыл о ней. Вспомнил много позже, когда на красивой голубоватой поверхности обнажилась зловещая чернота, тогда он с чувством гадливости выбросил яйцо. И все-таки оно по-прежнему казалось красивым, какой-то особой, пугающей, неестественной красотой существа из потустороннего мира.

Превозмогая себя, Даллас нагнулся и бережно поднял на руки легкое безвольное тело. Где-то в глубине сознания, точно свет звезды сквозь черноту ненастной ночи, пробивалась мысль о том, что эта девушка должна быть, по крайней мере, похоронена по-христиански. Он не мог просто столкнуть ее вниз, не мог! Даллас многое повидал, но такое… Зачастую человек, не сталкиваясь с некоторыми сторонами жизни, не может представить их реально, не может, несмотря на то, что слышал о них десятки раз. Реальность бывает страшна, она не только сметает иллюзии, как ветер листья с дорожек осеннего парка, и выворачивает наизнанку душу, порою перед ней бессилен и разум.

Даллас был настолько потрясен, что не сразу осознал ощущения исходящего от своей печальной ноши нежного, живого тепла.

— Конрад! — крикнул он охрипшим от только что пережитого голосом, едва не выронив то, что держал. — Конрад!

Тот оглянулся и отрешенно уставился на Далласа, не вполне соображая, что к чему. Ему показался страшно нелепым вид товарища по несчастью, державшего на руках, как величайшую драгоценность, мертвое тело. Оно казалось невесомым и издали походило на оторванное крыло огромной серой птицы. Подумав об этом, Конрад невольно почувствовал тошноту. «Брось!»— хотелось крикнуть ему, но что-то сдавило горло.

— Кажется, она еще жива! — растерянно произнес Даллас, стараясь поддерживать голову девушки на весу.

— Может, лучше бы было, если бы она умерла! — мрачно изрек Конрад.

Может быть… Даллас не мог с уверенностью ответить на вопрос, что лучше. Он всегда был склонен считать, что жизнь в любой ситуации предпочтительнее смерти, потому что верил: только в жизни есть свет, пусть призрачный, слабый, но есть, небытие же — полная тьма. Однако сейчас… До каких же пределов порой могут дойти человеческие страдания, если даже гибель становится благом!

Даллас не спеша опустился на колени и отвел волосы с бледного, измученного лица девушки.

— Бедняжка… Такая молоденькая…

Конрад подошел ближе. Тонкую шею молодой незнакомки обвивал черный шелковый шнурок, конец которого исчезал в вороте платья. Повинуясь внезапному предчувствию, Конрад поддел двумя пальцами скользкую веревочку и вытащил на свет болтавшийся на ней простой деревянный крестик.

— Боже…— прошептал он помертвевшими губами. — Не может быть!

Сознание пронзило внезапным ударом, и он стоял, потрясенный, посреди светлого дня, не видя ни солнца, ни леса, ни неба; ему казалось, перед ним разверзнулся ад.

— Это же Тина… Тина!

Он повернул голову девушки дрожащими руками, все еще надеясь, что ошибся, и тут же вселенская скорбь непомерной тяжестью пригвоздила душу к невидимому кресту. Да, это была Тина. Конрад узнал девушку, несмотря на ее ужасный, истерзанный вид. Господи, почему она здесь?! Неужели все происходит на самом деле, неужели это не сон?! Он терял мир, он терял себя, он терял все! Огонь сжег Джоан и Мелиссу, бандиты забрали единственную реликвию — портрет его матери, а теперь судьба швырнула ему под ноги умирающую Тину, девушку-грезу, живое воспоминание юности, символ его вины! Все погибло, он все утратил! Бешенство, отчаяние, ненависть, гнев и горе, стыд и боль схлестнулись в нем, образовав единое целое, некий выжигающий душу сплав. Он не верил во всеобщий конец, но теперь почувствовал свой собственный, и ему казалось, что это и есть крушение мира.

Мрачная маска оцепенения слетела с него, и он понял, что безумно рыдает, что желанная влага, которую он так хотел получить извне, сочится из недр его собственного тела, а точнее, сломленной, изорванной в клочья души.

Конрад молчал. Все существо его было наполнено печалью, точно туманами осенняя земля. Голова Тины лежала у него на коленях, и он ласково гладил волосы девушки. Сквозь тьму пережитого с трудом вспоминались сказочные дни, проведенные в Кленси тогда, четыре года назад, улыбка Тины, ее нежные, стыдливые ласки, ее чистые слезы. Все это было и… прошло!

Белый цветок, задушенный сорной травой!

— Вы знали ее? — прошептал Даллас, пронзая собеседника зеленью распахнутых глаз.

— Да! — выдохнул Конрад, и пальцы его, перебиравшие похожие на слежавшееся сено волосы девушки, задрожали. — Да!

Подошли охранявшие пленников парни, и кулаки Далласа непроизвольно сжались.

— Что вы с ней сделали, твари?! Неужели у вас нет и не было матерей, сестер, подруг?!

Один из парней переступил с ноги на ногу и ухмыльнулся, а другой, пренебрежительно кривя губы, сказал:

— Ничего мы с ней не делали! Подумаешь…

— Заткнись! — оборвал Даллас, бросив взгляд на Конрада, и парень умолк.

— Откуда эти люди? — спросил Даллас немного погодя, пытаясь унять бушевавший гнев.

— С сиднейского поезда.

— А вы сами?

— Из Параматта, — нехотя отвечал один.

В Параматте находились каторжные тюрьмы.

— Что ты отчитываешься перед ними! — возмутился второй.

— Послушайте, — сказал Даллас, — будьте людьми! Неужели в вас ничего не осталось… Отпустите его с девушкой, пусть идет с миром! А я останусь и все возьму на себя!

Даллас знал, что договориться с этими парнями можно только одним способом — силой. Силой, что бы там ни плели сторонники милосердия. Но он не мог отказаться от дающей хоть самую малую надежду попытки.

Один из парней жадно разглядывал полуобнаженные плечи и руки Тины (Конрад, к счастью, не видел этого), а другой сказал:

— Ишь прыткий! Отпустить!

Даллас еще о чем-то разговаривал с ними, но Конрад ничего не слышал. Он не пытался привести девушку в чувство, потому что боялся: выброшенная из глубин забытья на берег реальности, раздавленная жестокостью воспоминаний о том, что с ней делали эти скоты, она может не вынести, не пережить возвращения в этот мир.

Вернулись остальные бандиты. Они принесли то, что хотели, — еду и питье, поэтому были возбуждены и, судя по всему, настроены на сообразные обстоятельствам развлечения.

— Что такое? — спросил главный, метнув взгляд на пленников.

— Девчонка еще жива! — сообщил один из парней. — И, похоже, эти двое ее знают!

— Да ну? — развеселился главный. Подошел к Конраду и пнул его сапогом. — Понятное дело: Австралия страна маленькая!

Конрад поднялся с земли и выпрямился в полный рост. Он пронзил стоявшего напротив взглядом темных глаз, и тот, как заметил Даллас, на мгновение смешался.

— Чего ты хочешь? — спросил главный, с наглым интересом разглядывая Конрада. — Тебе нужна ее жизнь? Покупай! Иначе то, что осталось от этой девчонки, достанется моим ребятам!