Тина и Тереза - Бекитт Лора - Страница 48

— Мэм, к вам девушка насчет работы. Женский голос ответил:

— Пусть войдет!

— Зайди, — сказала девица, и Тереза осторожно переступила порог.

Она очутилась в небольшой комнате с росписью на потолке и в простенках, с низкой мягкой мебелью и множеством зеркал.

Напротив одного из них на маленьком розовом пуфике сидела молодая дама с очень светлыми волосами, белой, как атлас, кожей и бледно-голубыми глазами. Тереза никогда не видела на женщине такого одеяния — то ли платье, то ли пеньюар, едва прикрывавший тело, прозрачный, точно сотканный из воздуха, и, очевидно, разлетавшийся и раскрывавшийся на груди и внизу при каждом шаге, удерживаемый только на талии широким шелковым поясом с затейливой бахромой.

В комнате стоял вкрадчивый запах дорогих духов, туалетный столик был заставлен янтарного цвета флаконами, коробочками с пудрой, футлярами, в которых, видимо, хранились украшения; тут же дымилась чашка с горячим кофе, лежали щетки для волос, шпильки, браслеты и золотые цепочки. Хрустальная ваза была полна свежих цветов.

Женщина обернулась и окинула Терезу оценивающим взглядом.

— Я по объявлению, мэм, — сказала девушка. Может быть, следовало поклониться или сделать реверанс, но что-то в душе Терезы неумолимо противилось этому.

— Вижу, — ответила женщина и прибавила: — Пятнадцать шиллингов в неделю, стол и отдельная комната. Один выходной. Сколько тебе лет?

— Шестнадцать.

— Служила где-нибудь?

— Нет, мэм.

— Здешняя?

— Приезжая.

— Откуда?

— Из Кленси, — ответила Тереза и очень удивилась, когда женщина, усмехнувшись каким-то своим мыслям, проговорила:

— А, слышала! Прелестный маленький городок…

Кленси! Воспоминания нахлынули на Терезу, причинив острую боль. А что, если взять и вернуться домой, оставить эту бессмысленную (так ей показалось сейчас) борьбу за жизнь и жить по-прежнему в своем городе, в согласии с родными, с природой — что может быть лучше! Да, но у людей злые языки. Вдруг кто-нибудь подумает, что с нею случилась беда, которая, по их мнению, случается со всеми девушками, покинувшими родной кров и побывавшими в столице, пусть даже у них и не будет никаких доказательств? И потом… это будет значить, что она проиграла, а она отныне желала только выигрывать! Тереза с непривычным чувством гордости вскинула голову. Ей очень хотелось спросить хозяйку этого дома, откуда та знает про Кленси, но девушка не осмелилась.

— Как тебя зовут?

— Тереза Хиггинс.

— Аккуратная, вставать привыкла рано, не сплетничаешь, не воруешь, послушна, не гуляешь с кем попало, не пьешь? — женщина спрашивала совершенно серьезно.

Тереза слегка покраснела.

— Да, мэм, — растерянно отвечала она.

— Ну если так, можешь завтра приступать. Согласна?

Девушка секунду помедлила. Она была неопытна, но тем не менее поняла, что сидящая перед нею холеная особа — не леди. На Терезу повеяло чем-то запретным, чего, наверняка, не одобрили бы мать и Тина. Но, с другой стороны, пятнадцать шиллингов в неделю (обычно прислуге платили не больше десяти) да еще бесплатный стол и жилье! А если не понравится, можно тут же уйти — это ее право! Наверное, стоит рискнуть!

— Я согласна, мэм.

— Ладно, — лениво проговорила та, берясь за щетку для волос, — скажи Люсинде, что ты принята, пусть даст тебе форму, объяснит, как и что. Приходи завтра часам к десяти.

— Хорошо, мэм!

— Меня зовут Элеонора Дуган, — сказала новая хозяйка Терезы, улыбнувшись своему отражению. И Тереза сразу вспомнила это имя.

В тот же день Тереза взяла расчет и сердечно распрощалась с работницами, пообещав навещать их хотя бы раз в неделю — в свой выходной.

На новом месте девушке дали форму — черное платье, белый хрустящий накрахмаленный фартук — и выделили комнатку, где помещались только стол, кровать и шкафчик, но все-таки в отличие от кладовки было окошко. Потом Люсинда объяснила новенькой ее обязанности, и новая жизнь началась.

Прошло немало времени, прежде чем Тереза сумела немного приспособиться к условиям этой жизни. Хозяйка дома вела очень беспорядочное существование — поздно ложилась, поздно вставала, могла вообще, что называется, перепутать день с ночью. Иной день ничего не ела, а другой питалась исключительно пирожными и шоколадом, требовала, чтобы каждая вещь лежала на своем месте, но сама разбрасывала их где попало. Иногда среди ночи приезжала толпа гостей, тогда она резким звонком будила Терезу, и той приходилось, дрожа от страха, бежать по темным улицам в какое-нибудь ночное заведение за угощением и шампанским. Но зато бывали случаи, когда Элеонора не вставала с постели и не беспокоила прислугу чуть ли не целые сутки. С Терезой она обходилась неплохо — не кричала, почти не делала замечаний, хотя и не хвалила. Кормили хорошо — еду готовила повариха-мулатка по имени Тисл, с которой у Терезы сразу же установились дружеские отношения.

Работы, конечно, было много: приходилось мыть лестницу, выбивать ковры, ходить за покупками. Белье, к счастью, стирала приходящая прачка. Люсинда считала себя личной служанкой Элеоноры и предпочитала прислуживать в спальне, в гардеробной и за столом. Тереза отчасти была рада этому — она побаивалась шумных сборищ, пьяных гостей, но, с другой стороны, девушке не нравилось, что Люсинда пытается помыкать ею, временами откровенно бездельничает и всегда старается свалить на новенькую самую грязную работу. Тереза недолюбливала Люсинду, но в целях безопасности поддерживала с нею хорошие отношения, что было нетрудно. С некоторых пор Тереза уяснила для себя, что женщины независимо от условий жизни, как правило, делятся на тех, кто постоянно плачет, жалуется на свои несчастья, бедность и нелегкую долю, и тех, кто, напротив, любит похвастать. С первыми следует изображать видимость сочувствия, вторым лучше слегка подольстить, и все будет в порядке. При этом она радовалась, сознавая, что не принадлежит ни к тем, ни к другим. Люсинда же явно была из вторых. Смазливая рыжеватая блондинка, она постоянно наряжалась (в основном в старые платья хозяйки), пудрилась и румянилась, любовалась собой в зеркало и рассказывала были и небылицы про себя и свою жизнь. Если бы Люсинда увидела в Терезе конкурентку, она тут же возненавидела бы девушку и постаралась выжить ее из дома. Но, к счастью, новенькая казалась ей несмышленой дурнушкой, и Люсинда снисходительно покровительствовала Терезе, попутно пытаясь учить ее уму-разуму. Люсинда не страдала избытком ума, и Тереза, случалось, втайне смеялась над нею, хотя при этом притворялась, что уважает ее и верит всему, что она говорит.

Впрочем, отличить правду от лжи бывало нелегко. Люсинда, например, признавалась, что имела связь с некоторыми любовниками Элеоноры и те находили ее «не хуже». Служанка, видимо, не очень-то симпатизировала хозяйке, мучилась завистью, не имея возможности достигнуть таких же высот, но внешне была сама преданность — словом, дом был наполнен атмосферой лицемерия и притворства.

Любовники Элеоноры — это особая сторона здешней жизни. Мисс Дуган была богатой, свободной женщиной с холодным сердцем и продажной душой. Она жила в свое удовольствие, наслаждаясь настоящим, и в то же время рабски зависела от привычек прошлого.

Иногда Элеонора подолгу встречалась с одним мужчиной, но чаще еженощно меняла любовников, без объятий которых, как сказала Люсинда, «не могла жить». Это были, судя по всему, весьма состоятельные, немолодые и средних лет господа, но, случалось, приезжали и совсем юные, хотя тоже, видимо, небедные. Элеонора все время получала дорогие подарки — украшения, наряды, а что до цветов и конфет — ими был завален весь дом. Иной раз мужчины приезжали компанией — пили, курили, бренчали на рояле. Гостиная то и дело оглашалась взрывами смеха, восторженными выкриками, а Люсинда и Тереза не успевали убирать грязную посуду. После таких вечеров в комнатах бывал большой беспорядок, но подобные сборища устраивались редко, чаще Элеонора проводила время только с одним кавалером.