Королеву играет свита - Успенская Светлана Александровна - Страница 29

Две недели в Венеции — это было чудесно! Советская делегация жила в гостинице, окна которой выходили прямо на канал Гранде. Шуршала вода, размеренно билась в гранитные стены мутная волна, тихо скользили гондолы, разрезая спокойную гладь. Веселая компания киношников днем пропадала на просмотрах и пресс-конференциях, вечером гуляла по городу, кутила в уютных тратториях. Нина тихо млела: какие вокруг нее знаменитости! Сам Марчело Мастрояни пожал ей руку, а Софи Лорен сделала ей комплимент, сказав, что именно такой она представляла себе русскую красавицу.

За ней ухаживал один не очень старый чиновник из «Совэкспортфильма». Он шептал Нине на ухо любезности, осведомлялся насчет номера ее комнаты в отеле, обещая заглянуть вечером, но в общем был корректен и очень мил. Нине нравились его ухаживания. Почти четыре года она просидела взаперти, разрываясь между пьяным мужем и детьми, и уже стала постепенно забывать, что она все-таки женщина. И, заметьте, красивая женщина! И как приятно, когда интеллигентный, трезвый, приятно пахнущий дорогим одеколоном мужчина шепчет комплименты, щекоча мочку уха своими душистыми мягкими усиками… И еще — от него совсем не пахнет водкой!

На приставания Корзунова Нина отвечала отчаянным кокетством — и только!

Распустив волосы, она сидела на корме утлой гондолы, свесив руку за борт, и струи воды мягко ласкали пальцы. А над прекрасным старинным городом стояла высокая луна, яркая и крупная, совсем не похожая на тоскливое русское светило.

Любая сказка рано или поздно кончается. Кончился и кинофестиваль. Нина успела дать интервью итальянской газете «Унита», сфотографироваться на память с несколькими европейскими знаменитостями, побродить, бесплодно облизываясь, по окрестным магазинам, и отовариться подарками для своего семейства. Мужу она привезла роскошную черешневую трубку, как у старика Хэма (Хемингуэя), себе — кримпленовую кофточку, а Кутьковой — синтетический шарф с распродажи.

Самолет задержался с прилетом, и потому домой Нина прибыла далеко за полночь. Она не предупредила своих, почему-то посчитав, что радость от ее приезда будет тем больше, чем нечаянней.

Хлопнула дверца такси. Шофер выгрузил чемодан из багажника и, мелькнув зеленым огоньком, уехал. Нина задрала голову: окна родного дома были темны.

«Спят, наверное», — подумала она с улыбкой и, сгибаясь от тяжести чемодана, застучала каблуками вверх по лестнице. Она представила себе, как тихонько открывает дверь, пробирается в комнату, целует теплые лобики спящих детей, а потом прижимается к мужу, будя его нежным поцелуем. Только бы он не оказался очень пьяным!

Полоска света с лестничной площадки разрезала желтым ножом густую темень прихожей. Нина осторожно опустила чемодан, скинула туфли и с улыбкой шагнула вперед. Ей не удалось остаться незамеченной.

— Кто там? — послышался из комнаты тревожный женский голос.

— Лена, это я! — прошептала Нина, и улыбка постепенно сползла с ее лица.

— Ох, а мы тебя не ждали сегодня!

Кутькова спрыгнула с кровати и, сунув ноги в тапочки, заметалась по комнате. Она была в одной сорочке, застиранной старой сорочке с обтрепанными кружевами… Муж тяжело храпел, отвернувшись к стене.

Что это значит? До Нины медленно и верно стала доходить суть происходящего. Раскладушка на кухне даже не разложена… Кутькова только что встала с постели — с ее постели, с постели, где невинно храпит ее муж… Ее действительно не ждали!

Нина щелкнула выключателем, забыв о детях.

— Что здесь происходит?

Тарабрин сонно заворочался в постели, пьяно приоткрыл один глаз.

— А, это ты… — пробормотал он спросонья. — Приехала?

— Как ты мог! — закричала Нина, забыв, что дети спят и нужно сдерживать голос. — Как ты мог!.. С ней!

Кутькова быстро подхватила свои вещи и ретировалась на кухню. Через минуту щелкнула входная дверь она ушла.

Все еще не веря в происшедшее, Нина ошеломленно опустилась на стул.

Сонно захныкала Ирочка, потирая кулачком глаза.

— Что такое? — пробормотал Тарабрин. Его младенческая улыбка свидетельствовала, что он ни сном ни духом не ведает о своей вине. — Иди сюда… — Он приглашающе откинул одеяло.

Нина села на кухне и горестно зарыдала, уронив голову на руки.

Боже мой, он изменил ей! И с кем? С Кутьковой! С этой уродливой старой девой, на которую до сих пор не польстился ни один мужчина! И это после нее, Нины, признанной красавицы, которой сам Марчело Мастрояни целовал ручку, которую сама Софи Лорен называла идеалом русской женщины! Она — и Кутькова…

Кутькова — ее соперница!

Предательница… Безотказная, верная Кутькова… Как она могла?

После радости и счастья кинофестиваля — такой удар!

Ах, как тяжело после венецианской волшебной сказки возвращаться в семейную рутину, в безрадостные советские будни. Ей опять предстоит одно и то же — дом, дети, пьяный муж с запахом перегара и редкие роли в кино…

Нет, она не будет больше это терпеть! Она заберет детей и уйдет от него. Ее терпение истощилось, она больше не может быть безгласной рабыней талантливого алкоголика!

Рассвет коснулся розовым лучом ее волос. Нина спала, уронив голову на руки. Этот же луч разбудил и Тарабрина, который вышел по малой нужде в туалет.

Зевая, он удивленно произнес, увидев на кухне жену:

— Ты приехала? Когда? А почему здесь сидишь? Нина подняла заспанное лицо и не сразу вспомнила, что произошло. Прошедшая ночь вихрем пронеслась в ее памяти. Она холодно и рассудительно проговорила, оправившись:

— Все! Финита ля комедия! Между нами все кончено. Я ухожу.

— Куда? — нахмурился Тарабрин.

— Куда глаза глядят. Забираю детей и ухожу. Понял? Можешь жить дальше со своей Кутьковой.

Тарабрин качнулся, схватился рукой за притолоку.

— Так и знал! — произнес он, в бешенстве раздувая ноздри. — Нашла там себе кого-то… — «Там» — имелось в виду на кинофестивале, «кого-то» — любовника. — И кого же ты себе нашла?

— Я никого! А вот ты…

Дыша перегаром, он навис над ней горой переплетенных сухожилиями мышц.

— С кем спуталась? Говори!

Он был страшен. Колючие глаза угрожающе сверкали, руки тряслись бешеной дрожью, губы крупно прыгали.

— Говори! — Он схватил ее за ворот кофточки.

Ниной внезапно овладела ярость. Почему она должна оправдываться? Что за несправедливые упреки? Он сам виноват перед ней по горло…

Иван все сильнее сжимал ворот. Горло перехватило, Нина начала задыхаться. Извиваясь, она с силой толкнула его в грудь и попыталась освободиться.

Какие еще отношения возможны между ними? Разве можно дальше жить с этим пьянчужкой, алкоголиком?

— Гадина! — шипел Тарабрин, опаляя ее ноздри отвратительным запахом перегара. — С Корзуновым спуталась! Что он тебе пообещал? Роли? Шмотки? Что?!

Внезапно он швырнул ее на стул. Нина, хватая ртом воздух, перевела дух.

Муж подошел к буфету, налил полный стакан вина, залпом выпил. Потом швырнул стакан в ее сторону, все еще дрожа от гнева. Не долетев, стакан разбился об угол стола, брызнули в стороны осколки.

— Псих! — Нина брезгливо стряхнула стеклянные крошки с подола юбки. Она выглядела как-то слишком спокойно и уверенно, и это еще больше взбесило мужа.

Он замахнулся — и щека запылала от удара.

Нина вскочила со стула, выбежала к коридор. Что с ним разговаривать, с пьяным… Вчерашний хмель еще не выветрился из него.

— Ты куда?

— Ухожу!

— Нет, ты не уйдешь! Ты хочешь уйти к нему, да? К Корзунову? Чтобы миловаться с ним? Хочешь бросить детей, меня унизить?

Очередной удар отозвался колокольным звоном в голове.

Тарабрин с силой втолкнул жену обратно на кухню, больно сжал цепкими пальцами предплечье. Нина с силой извернулась и стукнула его ногой под коленку.

Падая, он увлек ее за собой.

Страшная ненависть ослепила разум, точно пронзительная вспышка света.

Эта мразь, этот человечишко, изменивший ей с ее же подругой, еще смеет ревновать, унижать, бить ее!