Агнесса. Том 2 - Бекитт Лора - Страница 79

— Ты куда? — спросил он, не тратя времени на утренние приветствия.

— Надо же нам что-нибудь есть, — невозмутимо отвечала Агнесса, проходя мимо него. Щеки ее порозовели: она, мать семейства, отвергнутая жена, должная молить о прощении, нарядившись, идет на прогулочку. Ей стало стыдно при взгляде Джека, но стыдно не перед ним и не перед собой — перед Орвилом, не видящим ее сейчас Орвилом, который был далеко.

Джек отвернулся. Агнесса досадовала на то, что вчерашняя враждебность не исчезла. Но между тем, рассудила она, так сохранится нужное расстояние, и, возможно, наступит какой-то конец. И это — теперь она поняла исходить от самого Джека, а не от нее, тем более что выгнать его из дома все равно не поднялась бы рука.

Выйдя во двор, Агнесса оглянулась на особняк, окруженный сиянием солнца. Ей нравилось, что снаружи серые стены дома наполовину увиты плющом, оконные рамы выкрашены белой краской, а особенно то, что теперь она целиком только ее, эта маленькая крепость.

Агнесса шла по улицам, заставляя себя не углубляться в свои переживания. Агнесса думала о том, что всегда жила больше воображением, воспоминаниями и мечтами, не умея ловить сиюминутные удовольствия, пренебрегая настоящим. Она так мало, особенно в последнее время, наслаждалась простым и доступным: ярким солнцем, запахами океана, листвы. Еще в пансионе вместо того, чтобы носиться с подружками по саду, в редкие свободные часы сидела с книгой или за роялем. Чтение и музыка — единственное, что волновало ее и сейчас; возможно, оттого, что рождало новые чувства и мечты, мечты о будущем.

Ежеминутно она была счастлива, пожалуй, только живя с Орвилом, но и это, к сожалению, стало прошлым…

Агнесса совсем не думала о дороге, а между тем ноги сами вынесли ее к рынку. Забывшись, она опять ушла в себя и не замечала ничего вокруг. Очнувшись, она поняла, что после эти картины будут вспоминаться, приукрашенные воображением, как нечто потерянное и оттого бесконечно прекрасное. Потом, когда она уедет домой.

Прошлым летом они с Орвилом не ходили на рынок, и Агнесса получила возможность сравнить свои сегодняшние впечатления с теми, почти десятилетней давности. Рынок разросся невиданно, как, впрочем, и весь город, а краски его стали еще ярче. У Агнессы разбегались глаза. Она накупила ранних фруктов и зелени, а за остальным решила зайти в лавку. Она не спешила возвращаться и шла вперед, охваченная полубезумным внутренним подъемом, вызванным бешеной людской стихией. Нет, ощущения были иные, не те, что в юности, и вовсе не оттого, что все вокруг изменилось. Просто когда человек меняется сам, его восприятие окружающего тоже становится другим.

Вдруг она остановилась. На этом самом месте десять лет назад начался отсчет нового времени. Как странно, вот теперь она чувствовала то же самое, ту же скованность движений, то же волнение. Здесь, как и раньше, продавались лошади, одна из которых особенно понравилась Агнессе, вернее, ее масть: золотисто-коричневая окраска головы и туловища, а ноги до колен и чуть выше — черные, как и грива, и хвост. И глаза, влажные умные глаза, совсем как у жеребца Консула, нет, как у всех лошадей.

Агнесса недолго задержалась тут, ее наполнило вдруг редкостное и маложеланное чувство соприкосновения, почти слияния с прошлым, то, чего она так жаждала в иные минуты жизни и чего совсем не хотела сейчас. Что ж, верно, и в мелочах человек получает не то и не тогда, когда надо…

Она продвигалась к выходу. Как и прежде, на рынке смешалось все: шли дамы, такие, как она, и служанки, и бедно одетые женщины, жены простых рабочих, с равнодушными усталыми лицами, тихие, забитые жизнью или же, напротив, нахально-крикливые; попрошайки, нищие, цыганки. Дети из разных семей, богатых и бедных. Первых было немного, а вторые ловко шныряли между прилавками и покупателями, временами получая подзатыльники.

Дети, ее дети… Джерри и Джессика. Что говорить, прошло так мало времени с момента их разлуки, а она уже смертельно соскучилась по ним, особенно по малышу.

Нет-нет, необходимо отвлечься, чтобы хоть как-то сохранить душевное равновесие.

И она продолжала идти дальше, раздавая милостыню маленьким нищим.

У входа на рынок голосила какая-то женщина. Толпа зевак уже расходилась: не случилось ничего необычного, просто украли деньги. Кое-кто совал в руки несчастной мелочь, большинство же с равнодушным видом проходили мимо. В мире жестоких случайностей добрым чувствам свойственно притупляться. Непонятное суеверное чувство охватило Агнессу. На этом самом месте когда-то ждал ее Джек. Первое свидание. А потом — это было никак не связано, — но Агнесса почему-то вспомнила кражу на прииске, событие, судьбоносное во всех отношениях. Ведь она бы могла прожить всю жизнь на это золото, добытое неправедным путем, так и не узнав страшной правды, но Бог не позволил. Неужели бы Джек никогда ей не признался? Были бы они счастливы или нет… Множество состояний сделано на крови; Агнесса представила себе их обладателей: холеная внешность, сытые улыбки, наглые упитанные морды, выражение превосходства в глазах. Она почувствовала неприязнь к Джеку, хотя знала, что, когда увидит его, совсем не такого, это пройдет.

Ее кошелек был на месте; вытащив из него несколько крупных купюр, Агнесса вложила их в руку женщины. Та, мгновенно замолчав, захлопала глазами, точно не понимая, что произошло, а Агнесса тут же поспешила прочь, сопровождаемая взглядами прохожих.

Она отправила письмо, сделала покупки в лавке и пошла домой. Набережная уходила теперь в необозримые дали, уничтожив значительную часть диких пляжей. Особняк Деборы Райт Агнесса узнала: та же пышность, те же розы… Интересно, а конный завод до сих пор принадлежит зятю Деборы, Ричарду Дейару? Агнесса избегала думать о прошлом, которого теперь начинала бояться тем больше, что такое испытывала впервые: было в нем нечто такое, что, как она чувствовала, могло протянуть к ней руки из тьмы минувших лет и, выбрав удобный момент, внезапно лишить воли и сил. Нечто таящееся, не умершее до сих пор, то, что подстерегало ежеминутно, ждало своего часа.

«Орвил, скорее, — шептала она, — я чего-то боюсь, Орвил!» И тут же мысленно отвечала себе: «Только ты сама можешь спасти себя, ты одна, и никто другой тебе не поможет».

Агнесса вернулась домой и занялась приготовлением обеда, говоря себе, что этим как раз можно отвлечься, хотя знала, что не стала бы предаваться стряпне с таким усердием, если бы готовила только для себя. Что ж, пусть и бедняга Джек порадуется, тем более, ему-то угодить нетрудно, он непривередлив. «Бедняга Джек» — только такое определение и подходит к нему теперь», — подумала Агнесса и тут же разозлилась на себя. Нет, она не умела насмехаться над другими, совсем не умела. И над ним тем более не смогла бы.

Она расстаралась вовсю, может быть, еще оттого, что давно ничем подобным не занималась: в доме Орвила Рейчел очень ревностно относилась к своим обязанностям, и Агнесса предпочитала не вмешиваться в кухонные дела.

— Все готово, идем, — сказала она Джеку так, словно речь шла о давно заведенном порядке, а когда он попытался отказаться, заметила равнодушно: — Мне одной все равно это не съесть.

Она поставила приборы на двух концах длинного обеденного стола. Джек смерил взглядом это расстояние.

— Смешно, — заявил он и пересел ближе к Агнессе. Он все время смотрел на нее, тогда как она не поднимала глаз. Оба молчали. В конце обеда Агнесса встала и принесла десерт — пирог с начинкой из вишен.

— Попробуй, — предложила она, видя, что Джек намеревался подняться из-за стола. — Разве ты не любишь сладкое?

Джек рассмеялся; Агнесса не любила этот смех, с некоторых пор он казался очень неискренним.

— Бывает трудно любить то, что так редко приходится пробовать.

— Напротив, — возразила Агнесса, — постоянное приедается. Человек ценит то, что получает редко.

Джек улыбнулся, и по этой улыбке Агнесса поняла, что он больше не сердится.

— А ты, Агнес? — произнес он добродушным тоном, в который Агнесса не верила, так же, как Джек не верил в ее холодность или неприязнь. — Ты-то в таком случае что любишь? Ты все имела, ничего не была лишена!