Агнесса. Том 2 - Бекитт Лора - Страница 63

И внезапный порыв радости заставил его сказать:

— Послушай, Агнес, я не должен умирать, и я не умру, теперь мы это знаем, но я знал и раньше, знал всегда: я никогда больше никуда не исчезну. Пусть ты никогда не скажешь мне «люблю», пусть мы не будем спать в одной постели, пусть Джессика не признает меня своим отцом, все равно я хочу быть и буду рядом с тобой.

Услышав это, Агнесса внезапно поняла, что не столько словами, сколько своими поступками, сама того не желая, дала Джеку очень большие надежды. Он рассудил по-мужски: женщина, которой мужчина совсем уж безразличен и не нужен, не определила бы себя добровольно к нему в няньки, не стала бы таиться от мужа, рискуя своим благополучием, не произносила бы ласковых слов, не делала бы ничего того, что изо дня в день делала она, Агнесса.

Пока Джек оставался беспомощным, он был безопасен для нее, она видела в нем просто тяжелобольного, нуждающегося в помощи человека, ничего большего, ничего худшего. И в самом деле, то, что выдавало в нем беглого преступника, исчезло — почти исчезло — когда Агнесса постоянно находилась рядом (отчасти благодаря его собственным усилиям — он не хотел, чтобы она это заметила). Это ушло, хотя и способно было проявиться в любой момент снова, как проявилось только что с обидчиком Агнессы — во взгляде, во всем облике. Явное и вместе с тем неуловимое, оно было и тайным оружием Джека, и одновременно его уязвимым местом. Страшным несмываемым клеймом.

Агнессе стало горько, когда она увидела, как изменился этот человек: раньше у него были гордость и достоинство, а еще — независимость в сочетании со стремлением получить от жизни все лучшее, невзирая ни на свое низкое происхождение, ни на отношение окружающих, ни на бедность. А теперь он был согласен даже на это убогое, четвертованное счастье!

Что толку, даже если она когда-нибудь расскажет Джессике правду? Ее дочь уже вошла в новый мир, а такие, как Джек, остаются далеко за его порогом. Возможно, правда эта не только не обрадует Джессику, но и оттолкнет от собственной матери. Агнесса имела в виду именно это, когда говорила дочери о том, что они когда-нибудь могут друг друга не понять. Девочка любит Орвила, который воспитывает ее, в доме которого она живет и с которым ей интересно; она не захочет впустить в свое сердце другого, да еще узнав о том, кто он такой человек со свалки, беглый каторжник, преследуемый законом и ненавидимый людьми. А потом подрастет Джерри, и ему еще труднее будет все объяснить!

Нет, теперь она уже не сможет оттолкнуть Джека так резко, как тогда, в первый раз, но если он постоянно будет находиться где-то рядом, покоя ей не видать никогда.

— Я хочу, чтобы твоя жизнь изменилась к лучшему, Джек, — сказала она, — и, может быть, без нашего участия.

— Опять посоветуешь найти другую? — насмешливо произнес Джек и, не дожидаясь ее согласия или возражения, добавил:— Даже если бы я того захотел, признаюсь: ни одна женщина не станет жить со мной. Потаскушка потому, что у меня ничего нет, а обыкновенная побоится. Да что там — узнав обо всем, что было, просто побрезгует!

Агнесса с грустью слушала, потом сказала:

— Не надо, не наговаривай на себя. Я была бы рада, если б ты был счастлив с той, которая сумела бы дать тебе все, что нужно человеку.

Он покачал головой.

— Нет, Агнес, это невозможно. Невозможно, потому что на свете существуешь ты.

Это звучало так неподдельно трогательно, так проникновенно, что Агнессе захотелось плакать. Она не была Амандой, она была женщиной с чувствительным и нежным сердцем, падким на подобные слова. Джек прожил с нею не больше года, и это было давно, но он успел понять ее натуру и теперь знал: если только она не изменилась, промаха наверняка не будет.

Агнесса осталась прежней: слезы выступили на ее глазах, а уголки губ опустились; она почти потеряла самообладание и с невыразимым отчаянием произнесла:

— Неужели я так много для тебя значу, так тебе нужна? Неужели ты до сих пор так сильно меня любишь?

— Да. Я просто помешался на тебе, Агнес.

Он знал, что надо говорить, как действовать дальше, но удержался — сейчас было не время: Агнесса еще не была готова, да и он тоже, следовало немного подождать.

К Агнессе тем временем вернулся прежний образ мыслей. Она сказала:

— Джек, тебе надо уехать. Не потому, что я этого хочу, — просто так надо. Врач сказал, тебе нельзя оставаться здесь, иначе все может повториться, ты должен уехать туда, где всегда тепло. Поезжай в Санта-Каролину, сними квартиру или дом… О деньгах не беспокойся, у меня есть свои собственные средства…

Он усмехнулся.

— Агнес, я не ребенок и не старик, меня не нужно содержать. Я собираюсь вернуть тебе все, что ты тут на меня потратила.

— О нет, об этом даже не заикайся! Ведь могу я сделать тебе, скажем… подарок!

— Подарок ты и так сделала, не знаю только, хороший или нет. Вторую жизнь. Теперь я перед тобой в долгу.

— Это я отдала тебе долг.

Он улыбнулся прозрачной улыбкой.

— Ты больше не придешь ко мне, так тебя понимать?.. Да, собственно, теперь мне почти не нужна помощь…

— Нет-нет, — заверила Агнесса, — я буду приходить до тех пор, пока окончательно не уверюсь в том, что твоя болезнь позади.

Джек смотрел ей в глаза.

— К сожалению, моя настоящая и самая главная болезнь вечна.

Агнесса вздохнула. Она была рада, пожалуй, только одному: похоже, все решается мирно, а Джек как будто всерьез не претендует ни на что. Главное — именно это. А с остальным она как-нибудь справится.

ГЛАВА IV

С некоторых пор Орвил начал беспокоиться и что-то подозревать. Началось с того, что он случайно повстречал на улице жену своего знакомого, приятельницу Агнессы, ту самую, прогулками с которой Агнесса частенько прикрывалась. Женщина поинтересовалась их жизнью, заметив между прочим, что очень давно не видела супругу Орвила. Орвил удивился, потому что помнил, как в начале недели Агнесса упоминала о поездке с этой дамой на какую-то выставку. Осторожно расспросив, он выяснил, что последний раз женщина видела его жену в конце осени. Орвил призадумался: этой даме незачем было лгать, а провалами памяти она не страдала. Тем не менее, сначала он не придал этому большого значения, и Агнессе ничего не сказал. Вскоре заболел Джерри: Агнесса пару недель вообще не выезжала из дома.

Но потом — заметил — все опять началось сызнова, хотя ему было трудно следить, так как уезжал он обычно раньше, возвращался позднее жены, а расспрашивать слуг не считал возможным. Если он проводил день в своем кабинете, Агнесса, как правило, тоже сидела дома, кроме тех дней, когда Джессику нужно было возить на уроки. Уроки… У Агнессы оставалось два, даже три свободных часа… Однажды Джессика при Орвиле спросила мать, почему та так давно не присутствовала на занятиях живописью…

Орвил чувствовал, что попал в глупое положение, и не знал, что делать. Спросить напрямик у Агнессы? Доказательств не было, и потом что-то мешало ему; возможно, уверенность в том, что в любом случае она, если не скажет безобидную правду, то придумает оправдание. Поручить кому-либо следить за нею или сделать это самому? Нет, он не мог… Не доверять Агнессе, допустить возможность обмана с ее стороны?! Мысль о том, что у Агнессы есть любовник, не приходила Орвилу в голову, он не мог себе этого представить, как не мог представить и того, что она тайно видится с Джеком. Ни о чем таком он даже не думал — подобная мысль перевернула бы его душу.

Итак, пока он ничего не предпринимал и молчал, как молчала его жена, не замечавшая, что от прежней их откровенности мало что осталось. Агнесса замкнулась в себе и жила только своими интересами, которые казались ей такими важными…

И все же должен был наступить конец, найтись какой-то выход — это понимал каждый из двоих, вернее, из троих, и каждый втайне от других видел его, этот конец, по-своему. Орвил знал меньше других, точнее, он не знал ничего, но он хотел знать, хотел быть — подобно Агнессе — хозяином своей и чужой судьбы; с каждым днем этого затянувшегося странного молчания он все больше терял терпение.