Агнесса. Том 2 - Бекитт Лора - Страница 21

— Полно, милая! — рассмеялся Орвил. — Я по опыту знаю, что многого ты не попросишь!

— Напротив, — возразила Агнесса.

— Я буду только рад!

Он и вправду был рад, он всегда радовался, когда Агнесса вела себя как истинная хозяйка жизни, ведь, признаться, ему стоило труда отучить Агнессу чувствовать скованность и постоянную подсознательную благодарность за свое «спасение».

— Не могли бы мы приобрести серый особняк в Санта-Каролине, в Калифорнии, тот, что принадлежал когда-то моей матери?.. — застенчиво произнесла Агнесса и тут же, не дожидаясь возможных вопросов, пустилась в объяснения: — Видишь ли, Орвил, миссис Митчелл жалела, что продала его… Да и не только в этом дело: помню, я чувствовала себя чужой с матерью, а вот дом, он словно бы принял меня сразу, мне было там хорошо. И мы могли бы в нем жить летом. Правда, я не знаю, сколько он может стоить, — добавила она.

— Неважно, сколько стоит, думаю, не так дорого, чтоб мы не могли его купить…— задумчиво проговорил Орвил. Он думал, казалось, о чем-то не имеющем прямого отношения к покупке.

— Если ты против, можем не покупать! — быстро сказала Агнесса.

— Что ты, милая! Просто, может, лучше приобрести новый дом?

Глаза Агнессы потухли.

— Можно…— разочарованно произнесла она, и Орвил, тут же спохватившись, сказал:

— Нет-нет! Это твоя просьба, любимая, и я ее выполню. Серый особняк будет твоим.

Агнесса и сама не знала, зачем ей так нужен был этот дом. Что-то она связывала с ним: это была, пожалуй, та самая овеществленная исходная точка ее жизни в «большом мире», и ей хотелось сохранить в своем владении оплот юности. Совсем неплохо иметь еще одну крепость. Когда-то она сбежала оттуда, а теперь серый, особняк казался ей воплотившейся грезой. Ходить по тем комнатам, видеть в окно тот пейзаж… Прикосновение к исчезнувшему миру, к чему-то знакомому и в то же время до сих пор не ведомому… Ей иногда казалось: войди она вновь в этот дом — и увидит там себя, наивную девочку семнадцати лет. Как много может она ей рассказать, о многом поспорить, чему-то научить! Люди любят свое начало, иногда оно удивляет их, даже восхищает: какая смелость, воплощение дерзкой наивности, бескорыстного легкомыслия! Теперь она ни на что подобное не способна. Нет, она не хотела снова стать той, дело было не в этом. А в чем? Агнесса усмехнулась: она еще слишком молода, чтобы скорбеть об ушедших годах! Не далее как вчера она сама отреклась от бессмертия. Почему? Неужели решила, что страданий и потерь в жизни так много, что в самом деле стоит смертельно бояться ее бесконечности?

Взгляд Агнессы упал на лежащего Керби. Относительность в мире — величайшее зло. Она сама еще молода, Джессика не вышла из детства, а Керби уже состарился, прошедшие восемь лет оказались равны целой жизни, пусть даже это жизнь собаки. Невыносимо было бы жить вечно, наблюдая смену и уход времен, людей…

— Мама, папа, а вы еще не спросили у Джерри, чего он хочет! И у Керби тоже, — сказала Джессика, отрывая Агнессу от мыслей. Она держала братишку за руку, а другой рукой гладила пса.

— У Джерри еще все впереди, — ответил Орвил. — А собаке очень трудно сделать подарок, тем более, необыкновенный. Он ведь не может сказать, чего хочет. Керби!

Керби приподнял голову и пристально посмотрел на Орвила, словно говоря: «У меня все в жизни есть. А если чего-то и нет, что толку обсуждать это! Мои собачьи тайны умрут вместе со мной. Я всегда был сам по себе, хотя и дружил с вами… хотя… что значит дружил? Эта женщина и её дочь под моим покровительством и защитой. Вы, я вижу, хорошо относитесь к ним, за это спасибо. Мой долг жить при них, охранять моих подопечных, пока достанет сил; мой хлеб вам не в тягость, лапу я вам, если попросите, подам, выполню и другие просьбы, но приказывать бесполезно. И руку я вам не лизну».

Орвил подошел и погладил пса — он делал это крайне редко.

— Я не знаток собачьих душ. Но мы с Керби, кажется, давно уже поняли друг друга… Собаке проще, — продолжал он, — она раз и навсегда решила, кто есть кто. Ей почти никогда не приходится делать выбор.

— А кто мы для Керби, папа? — поинтересовалась Джессика.

— Мама для него «Агнесса» или «хозяйка», ты, наверное, «маленькая хозяйка».

— А ты?

— Я? — Орвил на секунду задумался. — Я, ну, скажем так: мистер Орвил Лемб. К большему мы не пришли.

— А почему собаке не надо делать выбор? А нам надо?

— Да, Джесс, — ответил Орвил, между тем как Агнесса внимательно слушала его, — человеку рано или поздно приходится делать выбор.

— А ты делал?

— Конечно. Иногда это было нелегко, и не всегда я поступал правильно.

— А мне нужно будет выбирать?

— Когда-нибудь непременно, Джесси, этого никому не избежать. Вообще мы всегда выбираем, вся жизнь проходит в этом, но когда выбор касается мелочей это не так важно и не так страшно. Сложнее, если на кон поставлена судьба. Твоя или — еще больше — других людей. Советую тебе, Джесси, поступать так, чтобы другим было больно как можно меньше, выбирай то, что светлее, что несет больше добра, понимаешь?

— Да, папа, — очень серьезно ответила девочка.

Потом, когда они остались одни, Агнесса то ли в шутку, то ли всерьез, спросила:

— Какой же твой главный выбор, Орвил?

Он рассмеялся.

— Не догадываешься? Конечно же, ты, дорогая. Самый главный и, как ни странно, самый легкий, — добавил од. — Выбор между прекрасной женщиной и одиночеством.

— И знаешь, — помолчав, произнес он, — мне кажется иногда, будто я поймал и держу в руках ветер.

Агнесса полуобиженно мотнула головой.

— Орвил! Ты знаешь, как я привязана к тебе, знаешь, как я тебя люблю. Я земная женщина, неужели я столь неуловима?

Он смотрел ей прямо в глаза, в которых словно бы плясали зеленые колдовские огоньки.

— Нет, любимая, ты не так меня поняла: я не имел в виду какие-то сомнения. Просто человек, наверное, любой, когда чувствует себя счастливым, непременно опасается чего-то: то ли поворотов судьбы, то ли слишком высокой платы за это самое счастье. Может, ты не поверишь, но раньше я думал о том, что человек, не привязанный к кому-либо, в большей степени защищен, сильнее, чем тот, кто любит другого, как саму жизнь.

— Да, я знаю, — Агнесса, — такие ощущения знакомы. Будто видишь счастливый сон и боишься проснуться… Только вот о последнем я никогда не думала так, как ты: мне всегда был кто-то нужен, и слабой я чувствовала себя именно тогда, когда была одна.

— Больше ты никогда не будешь одна. Это я тебе обещаю!

— Да! — улыбнулась Агнесса. — Ты замечательный человек, Орвил! И знаешь, мне кажется, наши дети вырастут хорошими людьми.

— В этом я никогда не сомневался!

А Агнесса подумала о только что сказанном: в самом деле, не приведи Бог остаться одной, снова одной! Сейчас, когда она порой заглядывала в глубь своей души, то не видела больше этого ужасающего откровением дна, а ведь когда-то совсем уверилась было, что это навечно. А теперь навечно — другое?

«Нет, — подумалось ей, — никогда, и ни в чем нельзя быть уверенным до конца, всегда нужно сомневаться, всегда! И, быть может, именно это поможет сохранить то, чем дорожишь и что боишься потерять навсегда».

ГЛАВА VI

Вечером Рей забрел, как ни странно, именно в тот дальний уголок парка, который вспомнился Агнессе днем: к полузамерзшему глубокому пруду с каменными берегами и растущими поодаль черноствольными деревьями.

Летом тут было довольно живописно, но сейчас — пустынно и грязно. Вода недавно замерзла, потом лед подтаял, и образовалось серое холодное месиво; взрослые, опасаясь беды, запрещали детям гулять здесь без присмотра.

Рей стоял на берегу с безучастным, отсутствующим видом, пока не замерз, потом принялся бродить вокруг водоема, время от времени швыряя в него камни. Он ни о чем не думал, просто ему хотелось побыть одному; он находил какое-то удовольствие в бесцельном блуждании тут, где никто его не видит, ни о чем не спрашивает и не требует ничего. Ему лучше было здесь, чем дома, хотя там топился камин и горел яркий, свет. Иногда, впрочем, мальчик чувствовал внутри неприятный холодок: он ведь не принес дяде тетради, да и уроки сделал не все и не так, как следовало. Он начал было писать аккуратно, но с непривычки пришлось приложить немало усилий, и вскоре это наскучило ему настолько, что, насажав клякс, он без сожаления бросил занятия. И задачи не сумел решить, а обращаться к дяде за помощью не хотелось.