«ВикиЛикс», Березовский и убийство Литвиненко. Документальное расследование - Чекулин Никита Сергеевич - Страница 40

Марина лично мне жаловалась в 2002 и 2003 году на полную неопределенность их жизни в Лондоне. Она не скрывала своего возмущения от их неустроенного положения и отсутствия стабильных и надежных доходов. Марина безуспешно пыталась найти постоянную работу по своей специальности – преподавателя танцев. Она после смерти Александра, в своих интервью публично призналась, что ей удалось начать зарабатывать самостоятельно якобы уроками танцев только за год до отравления мужа.

О какой «большой непонятой дружбе» между ее мужем бывшим подполковником ФСБ без постоянных источников доходов и олигархом Березовским она рассуждала? Марина всегда казалась нам крайне неискренним и лживым человеком. О каких «автономных источниках доходов» она говорила? Ведь она сама признавала в своем интервью в январе 2007 года, что ее муж не мог самостоятельно зарабатывать в Лондоне: «Сначала Саша получил грант на книгу («ФСБ взрывает Россию»). Бизнесмен он был никакой. Говорил: «Марина, ну какой я бизнесмен? Я опер. Я могу создать какую-то охранную структуру», – это то, чем он пытался заниматься в последние два года».

То есть Александр именно лишь мог «пытаться заниматься» созданием бизнеса, но не больше того! У меня были многочисленные разговоры на тему попыток зарабатывать деньги в Лондоне, но никаких реальных примеров заработка денег Александр привести мне не мог. Марина говорит, что муж «пытался заниматься в последние два года» созданием какой-то охранной структуры и не говорит ни о какой постоянной работе, на которую он якобы перешел от Березовского. То есть в публичных выступлениях Марины Литвиненко и в показаниях Бориса Березовского содержатся существенные противоречия в отношении того, чем занимался и, главное, какие источники доходов имел Александр Литвиненко.

В опубликованном интервью 16 июля 2007 года Марина Литвиненко, несмотря на предыдущие публичные откровения, удивительно для меня заявила: «Борис Березовский нам очень помогал почти три года. Когда мы приехали сюда, нам было очень трудно, потому что у нас ничего не было, абсолютно ничего».

То есть Березовский «помогал им три года» (получается с 2000 по 2002 год), а что же было дальше, когда мы с сыном появились в 2002 году и затем, когда в 2004 году уехали из Лондона? Получается, что Марина получение денег от Березовского в последующий период времени в качестве «помощи» уже не рассматривала. В публичных заявлениях Марины Литвиненко и Александра Гольдфарба после отравления Александра Литвиненко содержатся существенные моменты, которые, по моему мнению, свидетельствуют об их заведомо ложном характере. Марина Литвиненко никогда в нашем присутствии и Николая Мельниченко, который неоднократно останавливался у них на первой квартире, не называла мужа «Сашей», не говоря о нежных словах и поцелуях. Мельниченко говорил нам с сыном, что Марина с Сашей жили как кошка с собакой.

Поэтому для всех нас с сыном и моей женой – очевидно, что Марина относилась к Александру исключительно потребительски, у нее с супругом не было нежных чувств и искренней любви. Она вынужденно терпела своего мужа до поры до времени. Мы много общались с семьей Литвиненко. Никогда Марина не проявляла каких-то элементов заботы или внимания к мужу, не говоря о страстных поцелуях! Приведу сцену общения жены и мужа Литвиненко из своей книги «Березовский – не своя игра»: «Однажды мы с сыном оказались свидетелями жуткой сцены в конце декабря 2002 года. Нас было в комнате четыре человека: Марина, Александр и я с сыном. Их ребенок Анатолий находился в комнате этажом выше. У Александра сильно болела спина. Он сидел на полу, вытянув ноги и прислонившись к стене. Литвиненко постанывал. Марина неожиданно взорвалась и заорала на него диким голосом: «Заткнись! Я сказала – заткнись!» И обратившись ко мне, внезапно, произнесла: «Тебе вот повезло, тебя увезла «Cкорая»!»

Несколько недель ранее меня действительно «Cкорая помощь» доставила с одной станции метро в один из лондонских госпиталей. Причина того заболевания для меня так и осталась непонятной. После этих слов Марины Александр постарался как-то разрядить обстановку и жалобно произнес: «Ну что же мне тоже нужно доползти до метро и лечь на рельсы?» И здесь уже Марининой ярости не было предела. Она истошно закричала на мужа, чтобы тот замолчал и отползал по лестнице в свою комнату этажом выше. Она заявила, что уже позвонила русскому доктору и на следующий день его примут. Для нас с сыном все это выглядело ужасно. Беспомощный человек, в полном смысле со слезами на глазах, просил о помощи. Но ждать ее было неоткуда. Мы были ошарашены, быстро попрощались и ушли. В январе 2003 года Литвиненко, чтобы сгладить впечатление, пригласили нас на пельмени по случаю Рождества. Но атмосфера сохранялась какая-то натянутая, неестественная. Поэтому лично для меня рассказы безутешной вдовы о ее скорби по мужу выглядят, мягко говоря, циничными и нелепыми. В результате его смерти Марина Литвиненко, по ее собственным словам, стала состоятельным человеком, якобы теперь независимым от Березовского. В последнее я не могу поверить.

Я лишь могу представить, как Александр хотел взывать о помощи, находясь в госпитале в результате отравления, которое никому, кроме его жены, организовать не представлялось возможным». Поэтому рассказы Марины Литвиненко, опубликованные после смерти Александра, ее интервью еженедельнику «Шива Ямим», приложению к израильской газете «Едиот Ахронот» в январе 2007 года выглядят для меня более чем неправдоподобно.

Так, например, Марина утверждала: «Они дали нам с ним проститься, без перчаток, без халата, без маски, потому что они еще не знали, от чего он умер. Никто не зналничего – результаты из лаборатории, где выяснилось, что его отравили полонием-210, были получены лишь за 3 часа до его смерти, и в больнице на тот момент их еще не получили. Нас оставили с Сашей, я могла его трогать, обнимать его, целовать. Может, это и хорошо. Если бы они знали диагноз заранее, может, я и не смогла бы с ним проститься. Я, его отец, Толя и Ахмед Закаев были последними, кто его видел. После этого его уже никому не показывали».

Это описание Марины ее поведения в палате с мертвым мужем для нас с сыном, наблюдавших воочию их отношения при жизни, выглядит более чем неестественным и постановочным.

Марина Литвиненко, как я уже не раз подчеркивал, никогда не целовала здорового мужа, а здесь был ужасно выглядевший труп человека, к которому она при жизни никогда не обращалась уважительно, не говоря уже с теплотой и любовью. Сам же Александр по отношению к своей жене выглядел каким-то затравленным человеком, также вынужденно несущим свой крест совместной с ней жизни. Он также никогда не проявлял к Марине каких-либо знаков внимания. Поэтому ее рассказ о страстных поцелуях трупа Литвиненко для нас кажется более чем кощунственным и абсурдным.

Кроме того, возникает логичный вопрос, а почему вдова после такого тесного общения с телом мужа, зараженного радиоактивностью, не оказалась сама поражена?

Надо сказать, что Александр Гольдфарб, вскоре после смерти Александра Литвиненко, публично говорил, что его жена ничем не заболела. И лишь спустя несколько дней, когда нужно было сообщить о зараженных самолетах, стадионе и других местах, Гольдфарб изменил свои заявления в отношении Марины.

Сама Марина предпочла в указанном интервью в январе 2007 года эту тему подробно не раскрывать. Она заявила: «Я понимала, что была в очень близком контакте с Сашей, и на следующий день взяли анализы у всех – у меня, у Толи, у Сашиного папы. И 4 дня, когда ждала результата, я боялась больше всего, что Толя может потерять еще одного родителя. Естественно, я старалась в эти дни как-то к себе прислушаться – изменилось ли у меня что-то. Когда мне задавали вопросы, была ли у меня тошнота, болело ли у меня горло... Когда они принесли результаты, выяснилось, что у меня определенная минимальная доза присутствует, но она не окажет влияния на мое здоровье в ближайшие сроки и, может, в будущем на один процент она увеличивает риск раковых заболеваний. В тот момент мне полегчало». То есть Марина сознательно обошла ответ на вопрос – «доза» чего у нее присутствует? (Хотя в интервью в декабре 2006 года, она называла слово «полоний»). Похожим образом совершенно не случайно Марина Литвиненко обошла тему написания предсмертного послания ее мужа, якобы надиктованного им Александру Гольдфарбу 21 ноября 2006 года в реанимационной палате в ее присутствии. Но об этом я расскажу отдельно в отношении Гольдфарба.