О Тех, Кто Всегда Рядом! (СИ) - Бондарь Дмитрий Владимирович - Страница 45

Он поднимается с колен, отряхиваться не спешит.

— Ты умеешь писать?! — для меня эта грань его таланта является настоящим открытием.

Мне казалось, что здешние обитатели грубы, тупы и непритязательны. А уж в умении писать я бы не заподозрил даже мэра здешнего городка. Да я готов спорить, что в городе не было ни одной вывески с названием корчмы или цирюльни! Только картинки, намалеванные кривыми руками — рыба на тарелке или ножницы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Когда у тетки жил, научился, — морщится Иштван. — Только ошибок много, Магда ругается. А по мне — главное, чтобы понять можно было, о чем речь идет, а ошибки — это ерунда, вроде щепок на оглобле: лошади тащить телегу они никак не мешают.

Хине-Тепу говорит:

— Возьми его за руку, — и сама хватается за мою ладонь. — Идемте, пора.

И мы поочередно проходим через ворота.

Глава 9

Которая начинается с блужданий в очень необычном месте, а заканчивается началом следующей главы

Здесь все изменилось! Нет больше высоких зеленых холмов — вокруг простирается громадная пустошь, равнина, края которой не видно! Я оглядываюсь — за спиной никаких ворот! Можно брести в любую сторону, на мой взгляд, они все равнозначны, но Туату целеустремленно направляется вперед и чуть вправо.

Я следую за ней, а придурковатый Иштван, восторгаясь и подпрыгивая, начинает вертеться справа налево на одном месте и, кажется, до него только теперь начинает доходить, во что он вляпался!

Под ногами какая-то непонятная земля: почти розовая, она не пылит, упруго отталкивает ноги — будто идешь по густому травяному ковру. Но никакой травы нет, нет ни листка, ни травинки. Только какая-то мелкая крошка вроде хлебной, но прочная, шуршит под сапогами.

Я на ходу зачерпываю ее ладонью и пропускаю сквозь растопыренные пальцы. Она не оставляет на влажной коже грязи, бесшумно осыпается на землю, как песок. Однако на песок она вообще не похожа. Она напоминает мне древесную кору, кем-то измельченную, и необъяснимым образом обработанную, ставшую похожей на мелкие пенные хлопья.

Воздух влажноватый, слегка пахнет грозой. Тепло, даже жарко; в небе, если это небо, нет ни светила, ни облаков, ни птиц — ничего. Если здесь повсюду так скучно, не хотел бы я остаться в этих местах надолго. Трудно существовать там, где ничего не меняется.

— Хине! — остроухая умчалась далеко вперед, а я боюсь потеряться, да и глупый Иштван застрял позади меня в полусотне шагов, словно прикованный к одному месту. — Иштван! Хватит пастью мух ловить, догоняй!

Окрик подбрасывает мальчишку вверх, он начинает крутиться слева направо, беспомощно озираясь, замечает меня, бежит, высоко задирая коленки и размахивая руками. Со «стрел» на розовую почву осыпаются кое-как прикрученные перья, но ему на такие мелочи обращать внимания некогда.

— Где госпожа алфур? — подбегая, орет Иштван.

Его глаза выпучены, видна испарина на прыщавом лбу, волосы стоят дыбом, но дышит он при этом на удивление ровно.

Я показываю пальцем за спину и пристраиваюсь в затылок проносящемуся мимо подельнику.

Сида не останавливается ни на мгновение, только чуть замедляет свой легкий шаг.

— Госпожа, где мы? — вопит Иштван.

— Тебя предупреждали, — бросает через плечо остроухая, оглядываясь лишь на краткий миг.

И я успеваю заметить произошедшие с ней изменения — волосы стали седыми, а на хламиде появился мерцающий узор.

— Я тоже хотел бы знать, — присоединяюсь к испуганному приятелю. — В прошлый раз все было не так.

— Это изнанка Хэль, — непонятно объясняет Хине-Тепу. — Нужно спешить, пока она не начала выворачиваться обратно. Не успеем — останемся здесь надолго.

В ее голосе нет страха, она просто объясняет очевидное. Наверное, если бы я мог жить вечно, как кровососы, для меня время тоже потеряло бы смысл и вчера слилось бы с послезавтра. Но такого дара у меня пока нет и оставаться здесь сколько-нибудь дольше необходимого мне совсем не хочется. Изнанка Хэль? Будь прокляты все эти Туату, если я понял хоть что-то! Конечно, они и без меня тысячи раз прокляты, но и мне нужно отметиться.

— Уже скоро, если мы не остановимся, — утешает нас Сида.

Иштвана буквально трясет. Я видел такое с нашими сельскими девчонками — если их как следует напугать, они начинают колотиться в припадке, стучать зубами и реветь. Да что девчонки! Я и сам совсем недавно так же себя вел — после того, как побывал в башне Клиодны. Неужели я выглядел столь же жалко? Мне становится стыдно за Иштвана, а пуще того — за себя. Кто-то должен оставаться храбрым, когда остальные наложили в штаны. Туату не в счет — ей вообще неведом страх, кажется. Да и опасаться нечего, потому что она знает, что такое Хэль. Или что такое. Когда что-то знаешь, страх уходит.

От постоянного бега сбивается дыхание, рядом пыхтит Иштван и совсем не слыхать сопения кровососки. Я ведь даже не поинтересовался — дышит ли она вообще? И нужно ли ей дышать? Может, она и под водой жить может? Затащит нас в какое-нибудь болото, да и сдохнем, как жалкие жабы. Обидно будет — столько прошли.

— Здесь! — Хине-Тепу останавливается, оглядывается. — Вот!

В полусотне шагов чуть правее вижу в земле здоровенную дыру.

— Нам — туда, — показывает Сида своей снова шестипалой рукой.

— В дыру? — Иштван готов разрыдаться.

— Это пуп Хэль, — объясняет остроухая. — Через него она выворачивается. Если здесь задержаться, то…

Она не успевает ничего добавить, потому что мы замираем на краю этого «пупа».

Дырища приличная — от края до края четыре моих роста. Круглая, видно, как трепещут края. Внутри какая-то клубящаяся чернота, словно густой дым, не различить ничего. Дым странный — он как будто покрыт какой-то пленкой, не дающей ему подняться выше над дырой. При сжатиях и раздвижении края по всей поверхности дыма пробегает едва заметная зыбь. Жутковатое местечко.

— Слушайте оба внимательно, — требовательно говорит Хине-Тепу. — Это очень необычное место. Здесь меняет знак вектор гравитации…

— Что меняется? — спрашиваем хором, потому что слова нам непонятны.

В нашей деревне одного пьяницу звали Виктором, но причем он здесь?

— Вектор гравитации, — кровососка издает такой звук, будто тяжело вздыхает. — Сила тяжести?

— Чего сила? — такое объяснение нам понятно не больше первого.

На этот раз оба слова знакомы, но сочетание их вместе кажется невозможным. Как «шерстистость молока» или «сухота камня».

Хине-Тепу поднимает голову к небу и какое-то время молчит.

— Что за тупни? — слышится мне, но я не уверен, что она так сказала.

— Представь себе, что там, — она показывает пальцем в дымные клубы, — очень пышная перина, в которую можно провалиться. Будет мягко и не больно. Падаете на поверхность плашмя, но так, словно желаете наступить ногой на край отверстия, только с другой его стороны. Понимаете?

Я на всякий случай киваю и краем глаза замечаю, что Иштван повторяет мой жест.

— Если вы сделаете что-то неправильно, замешкаетесь или шагнете слишком далеко от края — вас раздавит в лепешку, — добавляет Сида. — Смотрите, как пойду я и постарайтесь выполнить переход так же. С той стороны я буду вас подхватывать, но сильно на это не надейтесь — там крутой склон, по которому очень просто скатиться обратно. А это — смерть. Обратный переход не работает. Когда я окажусь там, я не смогу вам помочь оттуда даже советом. Никогда. И вы останетесь здесь. Навечно. До самой смерти. Сначала вы будете крепиться и искать выход. Потом на вас навалится безразличие, потом вы начнете сходить с ума и кончится все тем, что один съест другого. А затем умрет сам от голода и жажды или бросится в пуп Хэль. Готовы?

(function(w, d, c, s, t){ w[c] = w[c] || []; w[c].push(function(){ gnezdo.create({ tizerId: 364031, containerId: 'containerId364031' }); }); })(window, document, 'gnezdoAsyncCallbacks');

— М-может, нам лучше вернуться? — стучит зубами Иштван.

— Не лучше, человек. Нам нужно туда, — Сида тычит пальцем в дым. — Делай, как я учила.

Она складывает руки на груди, становится на самый край пульсирующего «пупа», и начинает клониться вперед. Действие происходит сначала медленно, потом убыстряется и Туату плашмя шлепается в дыру у самого края. В последний момент я замечаю, как она делает движение левой ногой вперед, как будто собирается спуститься по ступенькам.