Так говорил Саддам - Пруссаков Валентин - Страница 41

Армия, превратившаяся в ходе долгой войны с Ираном в Великую Армию, всегда была главным действующим лицом в иракской политике. Само возникновение нового государства на карте мира было связано с выдвижением на роль фаворитов Англии таких лиц, как Фейсал, сын шерифа (правителя) Мекки, и кадровый офицер Нури Саид, сначала служивший в турецкой армии, а затем перешедший под английские знамена и воевавший бок о бок с полковником Лоуренсом в Аравии и Заиорданье. Созданная ими иракская армия оказалась, впрочем, не столько инструментом британских интересов, сколько питомником арабского национализма. Разжигая этот самый национализм во время Первой мировой войны, Великобритания сумела нейтрализовать панисламистские призывы из Стамбула. Но после крушения Османской империи арабы осознали, что старый колониальный хищник использовал их в своих интересах и вовсе не собирается удовлетворить их вековые чаяния. (Кстати сказать, это прекрасно понял Лоуренс, раздувавший пламя «арабского восстания» в 1916–1918 гг., — до конца жизни его снедал стыд за свою вероломную родину, и он даже сменил фамилию, чтобы не служить живым олицетворением имперского коварства.)

Именно в военной среде вызрели те настроения, которые вынесли к власти Рашида аль-Гайлани. Именно армейские генералы решили судьбу монархии и Нури Саида в 1958 году. Партия БААС вела свою пропагандистскую работу прежде всего среди военнослужащих — об этом красноречиво свидетельствуют фотоснимки, относящиеся ко времени правления генерала-диктатора Касема (1958–1963), которые можно увидеть в багдадском музее истории партии. В решетчатых загонах посреди зала суда стоят шеренгами участники нескольких военных заговоров против Касема — все они были членами или сторонниками БААС.

Когда Касем был свергнут, баасистский генерал Бакр стал премьером, но через полгода президент Абдель Салям Ареф отстранил его и его однопартийцев от власти. Прошло еще пять лет, пока БААС, наконец, не захватила власть в результате дворцового переворота, организованного тем же Бакром и близкими ему людьми в погонах.

К моменту установления баасистского режима 17 июля 1968 года численность иракской армии составляла около 70 тысяч человек, больше половины из них были сосредоточены на Севере страны (20 тысяч), где велись боевые действия против курдов, на территории Сирии (6 тысяч) и Иордании (12 тысяч), где объединенные арабские армии противостояли Израилю. Но экономические возможности Ирака были на пределе. Все изменила арабо-израильская война 1973 года.

Октябрьская кампания 1973 года стала тем рубежом, от которого нужно вести отсчет новейшей истории арабов, ибо именно в ходе нее эта нация впервые за много столетий предстала перед миром как единая сила, способная повлиять на ход истории. Нефтяной бойкот против США и Голландии, наиболее последовательных союзников Израиля, вызвал экономический и политический кризис глобального масштаба. Но сегодня как-то подзабылось, что эти события стали возможны благодаря своеобразной репетиции, за год до общеарабского бойкота проведенной Ираком при поддержке Советского Союза.

Баасисты, постоянно полемизировавшие с Насером, тем не менее во многих своих действиях копировали его политическую стратегию. Суэцкий кризис сделал египетского лидера главным олицетворением идеи арабского возрождения и единства. Иракские революционеры решили повторить суэцкую эпопею. Если Насер объявил о национализации крупнейшей западной компании, контролировавшей Суэцкий канал, то багдадские лидеры нанесли удар по интересам крупнейшей нефтяной монополии — «Ирак петролеум компани». Правда, при этом они обезопасили себя тем, что заблаговременно (8 апреля 1972 года) подписали Договор о дружбе и сотрудничестве с Советским Союзом. Объявив 1 июня того же года о национализации ИПК, баасистское руководство смогло выстоять под мощным давлением Запада: военного вторжения не последовало.

Бойкот 1973 года стал началом крушения картеля западных нефтяных компаний, контролировавших львиную долю добычи нефти арабских стран. Уже через несколько лет почти вся иностранная собственность в этом секторе экономики перешла под контроль арабских правительств. Небывало усилились позиции ОПЕК (Организации стран-экспортеров нефти), что позволило ей диктовать ценовую политику на мировом рынке жидкого топлива.

Доходы от продажи нефти у тех арабских государств, которые обладали наибольшими ее запасами, после 1973 года возросли в десятки и сотни раз. Среди тех, на кого пролился золотой дождь, был и Ирак. И это была заслуженная награда небес — ведь без иракского опыта борьбы против ИПК другие арабские страны вряд ли рискнули бы прибегнуть к оружию нефтяных санкций. И лидеры Ирака, видимо, почувствовали, что пришел их час заявить претензии на роль главных радетелей за общеарабское дело. Тем более что популярного Насера к этому времени уже не стало, а Садат явно стал дрейфовать в сторону Запада. Располагая значительными средствами, баасисты начали ускоренными темпами строительство современной армии. Были закуплены современнейшие вооружения, военные городки строились с таким тщанием и размахом, какого не знала даже Европа. По сравнению с нашими российскими казармами и проволочными ограждениями, иракские казармы и плацы, обнесенные многокилометровыми каменными стенами с мощными вышками охраны, выглядят куда монументальнее. Шел и быстрый норовит огреть его палкой или на худой конец «приласкать» ловко пущенным камнем. Вот до какой степени внедрилась в подсознание ненависть к враждебной идее (ведь собака долгие века была ее олицетворением), хотя в Коране никаких рекомендаций по этой части нет.

Шиитский ислам стал господствующим религиозным направлением в Иране спустя много веков. Вытеснение, разорение, изгнание и погромы гебров или парсов — так с течением времени стали называть последователей древнейшей религии — сделали свое дело. Если в конце XI века Омар Хайям без опаски приходил в лавки магов (и так именовали зороастрийцев) и отоваривался у них отменным вином, которое потом воспевал в своих великих строфах, то уже в XVI столетии, когда в правление династии Сефевидов шиизм стал официальной религией Ирана, почти повсеместно угасли горевшие тысячелетиями факелы в храмах последователей Заратуштры…

С тех пор, казалось бы, должна была угаснуть и арабо-персидская вражда, тем более что в лоне ислама уживались и разные нации, и разные расы. Именно эта религия в наибольшей степени отрицает расизм, ибо среди последователей Мохаммада добрая половина — чернокожие. Однако один из ярлыков иракской пропаганды — «персидские расисты» — говорит как будто о том, что к греху расового превосходства причастны персы, умудрившиеся даже внутри ислама отвоевать себе духовный суверенитет. Б. Сейранян в своей работе, посвященной Хусейну, приводит колоритные детали ирано-иракских пропагандистских баталий: «Хусейн призвал уничтожить мага (пренебрежительное прозвище зороастрийцев). В Ираке война была официально названа «второй Кадисией», а чаще говорилось о «Кадисии Саддама» (крупнейшее сражение между арабами и персами в 636 году, завершившееся блестящей победой арабов и взятием столицы Сасанидов). В Иране тоже за словом в карман не лезли. Персидский шовинизм в отношении арабов, имеющий глубокие корни, приобрел новые краски. Когда в Тегеране как бы вскользь замечали о том, что собаки Исфагана пили воду со льдом в то время, когда арабы пустыни ели саранчу», то имели в виду цивилизационное превосходство. Теперь подобные многочисленные экскурсы получили недвусмысленный политический подтекст».

Шиитов сегодня около 10 % от общей (почти миллиардной) массы мусульман. И живут они, помимо Ирана, на тех землях, которые когда-либо входили в империю персов. Таким образом, внутриисламская трансформация культуры Ирана привела как бы к восстановлению духовно-расового статус кво. Хотя и в усеченном виде индоевропейская самобытность нашла нишу в исламской цивилизации.

Конечно, нельзя напрямую связывать расовые, национальные, религиозные и политические составляющие в сознании того или иного сообщества людей, объединенных границами единого государства. В одних случаях верх могут взять соображения религиозной солидарности (в Боснии сербы-мусульмане яростно сражались против православных сербов), в других определяющую роль играет национальная принадлежность (вражда малороссийских «братьев по вере» против великороссов), в третьих расовое притяжение становится выше всего (стремление русских и белорусов к объединению, несмотря на мощное противодействие влиятельных политических сил), наконец, соображения политико-идеологического характера могут вызвать тяготение друг к другу во всех отношениях далеких друг от друга государств и народов (СССР — Южный Йемен, США — Тайвань).