Химия смерти - Бекетт Саймон - Страница 47

Пустая.

Выкрикивая его имя, я бросился вон из кухни. Вход на пристань находился в глубине садика, скрытый кустарником и деревьями. Ничего разобрать не удавалось, пока я не достиг калитки, где перешел на шаг. Рядом с коляской, в опасной близости к краю настила, сидел Генри, безуспешно пытаясь слезть в лодку. Лицо его раскраснелось от физических усилий и сосредоточенности, пока он пробовал справиться со своими безжизненно свисавшими ногами.

– Боже мой, Генри, что вы задумали?!

Он бросил на меня сердитый взгляд, однако попыток не прекратил.

– В лодку сажусь. Неужели не понятно?

Покряхтывая от натуги, он подтянулся на руках. Я заколебался, желая помочь и в то же время зная, что лучше не соваться. Впрочем, раз я здесь, то по крайней мере вытащу его из воды, если он туда свалится.

– Послушайте, Генри, вы же знаете, что этого не следует делать.

– Не лезьте в чужие дела, черт вас возьми!

Я удивленно взглянул ему в лицо. Губы плотно сжаты, но подрагивают. Еще с полминуты он продолжал свои жалкие попытки, а потом как-то сразу выдохся. Привалившись спиной к деревянному столбику, Генри закрыл глаза.

– Извините, Дэвид. Я не хотел вас обидеть.

– Вам помочь забраться в кресло?

– Погодите-ка, дайте сначала дух перевести.

Я присел рядом на грубо обтесанные доски. Грудь Генри до сих пор вздымалась, будто кузнечные мехи, а промокшая от пота рубашка липла к спине.

– Вы здесь давно? – спросил я.

– Не знаю. Прилично. – Он слабо улыбнулся. – Поначалу идея казалась неплохой.

– Генри... – Я не знал, что сказать. – Какого черта? Вы вообще о чем думали? Вы же знаете, что не можете самостоятельно забраться в лодку.

– Я знаю, знаю, просто... – Его лицо потемнело. – Этот проклятый полицейский. Вы видели, как он на меня смотрел? И разговаривал, будто я... какой-то старый маразматик! Я знаю, что совершил ошибку, не проверив замки, но зачем же так свысока смотреть?!

Он уставился на свои ноги, плотно сжав губы.

– Порой такая досада берет... Чувствуешь себя беспомощным. Иногда ведь так и тянет хоть что-нибудь сделать, понимаете?

Я смотрел на унылую, пустынную гладь озера. В виду – ни души.

– А если бы вы свалились в воду?

– Оказал бы всем большую услугу, разве не так? – Генри бросил на меня взгляд и сардонически улыбнулся, вновь став похожим на самого себя. – И нечего так смотреть. Я еще не строю планов, как свернуть себе шею. Уже успел показать себя идиотом. На один день хватит.

Поморщившись, он приподнялся с места.

– Ладно, помогите лучше забраться в эту проклятую коляску.

Пока он залезал обратно, я поддерживал его снизу, после чего покатил кресло к дому. На это Генри не возразил ни слова, из-за чего стало ясно, до какой степени он измотан. В лабораторию я уже совершенно точно опаздывал, да все равно задержался, чтобы сделать ему чаю и убедиться, что теперь он в безопасности.

Когда я встал из-за стола, Генри зевнул и потер глаза:

– Пора привести себя в порядок. Утренний прием начинается через полчаса.

– Да, но не сегодня. Вы не в состоянии работать. Надо поспать.

Он вздернул бровь.

– Приказ доктора, я так понимаю?

– Если угодно, да.

– А пациенты?

– Дженис им скажет, что на утро прием отменен. Если что-то срочное, то пусть звонят в какую-нибудь круглосуточную службу.

На этот раз Генри не стал спорить. Сейчас, когда досада и разочарование покинули его, он выглядел совершенно выжатым.

– Послушайте, Дэвид... Вы ведь никому об этом не расскажете?

– Конечно, нет.

Он облегченно кивнул:

– Хорошо. Я и так себя дураком чувствую.

– Напрасно.

Я уже подходил к дверям, когда он меня окликнул:

– Дэвид... – Генри сконфуженно замолчал. – Спасибо.

Его благодарность ничуть не уменьшила моего чувства вины. По дороге в лабораторию стало до боли ясно, под каким давлением находился Генри последние дни. Из-за меня. Я все воспринимал как должное: не только его помощь в работе, но и в других вещах тоже. Мучило запоздалое раскаяние, что надо было покататься вместе на лодке или просто побольше проводить с ним времени. Увы, я настолько увлекся расследованием – и еще больше своей новой подругой, – что почти совсем забыл про Генри.

«Это мы изменим», – решил я. В лаборатории почти все уже закончено. Как только я передам Маккензи отчеты, эстафетную палочку примет полиция. Вот пусть криминалисты и пытаются использовать мои результаты, а я лично смогу как-то загладить недавние упущения. «С завтрашнего дня, – сказал я себе, – моя жизнь вернется в норму».

Как же я ошибался...

После суматохи последних двенадцати часов я чуть ли не с облегчением погрузился в клиническую атмосферу лаборатории. Здесь по крайней мере под моими ногами вновь твердая почва. Пришли результаты анализов, подтвердив сделанные ранее предположения. Лин Меткалф была мертва примерно шесть суток, а это означало, что убийца – из каких-то своих гнусных побуждений – почти три дня держал ее в живых, прежде чем перерезать горло. Именно эта рана стала причиной смерти. Как и с Салли Палмер, степень обезвоживания тканей говорила о значительной кровопотере. А низкая концентрация железа вокруг мертвого тела свидетельствовала, что убийство произошло в другом месте, после чего жертву просто бросили на болоте.

Далее, опять-таки как и в случае Салли Палмер, на месте обнаружения трупа не нашлось никаких улик, которые могли бы указать на личность преступника. Почва слишком запеклась под солнцем, чтобы на ней могли остаться отпечатки ног, и за исключением волокон от веревки, зацепившихся за сломанные ногти жертвы, никаких прочих микроследов, с которыми могли бы поработать эксперты, тоже обнаружено не было.

Впрочем, пусть над этими вопросами ломают голову другие. Лично мой вклад в расследование почти завершен. Сейчас я занимался тем, что делал последние слепки шейного позвонка, поцарапанного ножом. Как никогда раньше, во мне росла убежденность, что обе женщины зарезаны одним и тем же орудием. Когда закончу, останется только прибрать за собой – и на этом все. Марина предложила сходить вместе пообедать, чтобы отметить окончание тяжких трудов, но я отказался. Мне так и не довелось переговорить с Дженни, а откладывать дальше просто нет сил.

Как только Марина ушла, я набрал номер Дженни и с таким нетерпением поджидал, когда она возьмет трубку, что испытал чуть ли не физическую боль.

– Извини, – запыхавшись, сказала она. – Тины нет дома, а я была в садике.

– Ну как ты? – спросил я, неожиданно занервничав. Целиком погрузившись в свои мысли, я забыл, что у Дженни могли быть собственные представления о наших с ней отношениях. Причем кардинально отличающиеся от моих.

– Да я в порядке, а ты-то как? Здесь все только и говорят что про клинику. Тебя не ранили?

– Нет-нет. Генри досталось гораздо больше моего.

– Господи Боже, я когда услышала, то подумала... Ну, в общем, я очень беспокоилась.

Надо же, а ведь мне это и в голову не пришло! Отвык, видно, думать о других.

– Извини. Действительно, надо было позвонить пораньше.

– Ничего. Я просто рада, что с тобой все хорошо. Да я бы и сама позвонила, но... – Я напрягся, ожидая продолжения. «Ну вот, сейчас начнется». – Знаешь, я помню, что мы договорились пару дней... поодиночке, да... В общем, я бы очень хотела тебя увидеть. В смысле если ты не против.

Я невольно улыбнулся:

– Конечно, не против.

– Точно?

– Совершенно точно.

Мы рассмеялись.

– Господи, это так глупо! Я чувствую себя прямо как девчонка-тинейджер, – сказала она.

– Я тоже. – Я взглянул на часы. Десять минут второго. ВМанхэм можно добраться к двум, а вечерний прием начинается только в четыре. – Могу прямо сейчас заехать, если хочешь.

– Хорошо.

У нее это прозвучало застенчиво, но я почувствовал, что она улыбнулась. Из телефона донесся мелодичный звук, две стеклянные ноты.