Черный воздух - Робинсон Ким Стэнли - Страница 7

— Нет, это богохульство, — сказал Лаегр, когда Мануэль выдернул нож из мачты и бросил его за борт. — Ты знаешь, что означает удар по мачте. Делать это в такой шторм — значит оскорблять Бога, Бога много более старого, чем Иисус и много более могущественного.

— Что-то новенькое по части богохульства, — сказал Мануэль.

— Ты, говоря такое, ещё спрашиваешь, почему ты до сих пор бредишь призраками? Тебе следует быть более внимательным.

Он поднял взгляд и увидел Святую Анну, с грот-марса отдающую приказы третьему помощнику.

— Ты слышала, что сказал Лаегр? — крикнул он ей. Но она его не услышала.

— Помнишь слова, которым я учил тебя? — продолжал приставать Лаегр.

— Конечно. Не беспокой меня сейчас, Лаегр, я скоро тоже стану призраком и присоединюсь к тебе. — Лаегр отступил назад, но Мануэль решил задать вопрос: — Лаегр, почему нас так наказывают? Мы же паладины Господа, правда? Я не понимаю.

Лаегр улыбнулся и повернулся спиной, и Мануэль увидел, что у того выросли крылья, крылья с белоснежно-белыми перьями, светящимися в черном воздухе. Он сжал руку Мануэля.

— Ты знаешь все, что знаю я. — Несколько раз взмахнув крыльями, он отбыл, легко, как чайка, летя на восток сквозь черный воздух.

С помощью святой Анны третий помощник сумел провести корабль сквозь рифы в довольно большую гавань. Другие корабли Армады тоже были там, когда «Ла Лавия» только подползала к берегу, их уже выбросило на широкий берег. Киль чиркнул дно, и судно сразу же стало рассыпаться. Волны перехлестывали через борт, Мануэль поднялся на нос, теперь наклоненный вниз из-за сломанной фок-мачты. Грот-мачта упала за борт, фальшборт корабля раскололся, как деревянная бадья, и вода заливалась прямо на глазах. Среди плавающей древесины Мануэль увидел одну доску, в которой застряло пушечное ядро, несомненно то самое, которое летело в него и отраженное Святой Анной. Вспомнив, что Анна уже спасала ему жизнь, Мануэль умолк и стал ждать, когда она появится. Пляж был всего в нескольких корпусах, едва видимый в густом воздухе, Мануэль, как и большинство команды, не умел плавать, он упорно высматривал Святую Анну. В это время на палубу вышел брат Люциан в своей черной робе. Перекрикивая черный ветер, брат Люциан вопил:

— Если мы будем держаться за доски, нас вынесет на берег.

— Иди вперед, — крикнул ему Мануэль. — Я жду Святую Анну. Монах пожал плечами. Ветер поднял полы его робы, и Мануэль увидел, что Люциан пытается спасти корабельное литургическое золото, которое было примотано на пояснице священника. Люциан прошел к перилам и перепрыгнул на бревно, которое волна несла прочь от судна. Он не сумел ухватиться за круглое бревно и немедленно пошел на дно.

Нос уже ушел под воду, пенящийся поток почти заливал палубу. Большинство людей покинули останки корабля, доверив свою жизнь тому или другому куску дерева. Но Мануэль все ещё ждал. Он уже начинал волноваться, когда увидел святую Праматерь, которая стояла среди тел на едва видимом пляже и махала ему рукой. Она вошла в полосу прибоя, и он все понял.

— Конечно, Христос нас не оставил. Я пойду до берега, как Он сделал когда-то. — Он попробовал поверхность воды одной ногой, она казалась немного, ну, слабой, но, конечно, она его выдержит, это будет похоже на пол их ныне уничтоженной часовни, поверхность воды будет покрыта твердой божественной волей. Поэтому Мануэль уверенно взошел на следующую волну, когда та проходила мимо носа, и глубоко погрузился в соленую воду.

— Эй! — отплевываясь завопил он, когда вынырнул на поверхность. — Эй!

На этот раз Святая Анна не ответила, вокруг него была просто холодная соленая вода. Он начал тонуть, пытаясь вспомнить, как он учился плавать в то время, когда он был ребенком, его отец взял его на пляж в Марокко, чтобы показать шхуну пилигримов, отплывающую в Мекку. Сложно было найти что-то менее похожее на ирландское побережье, чем тот безоблачный, горячий, золотистый пляж, но он и его отец плескались на мелководье в теплой воде, гоняясь за лимонами. Его отец бросал лимоны туда, где поглубже, где они болтались, чуть выглядывая из воды, а потом Мануэль плыл, смеясь и колотя по воде, и приносил их обратно.

Мануэль четко помнил те лимоны, когда, кашляя и отфыркиваясь, боролся с течением, чтобы вынырнуть из этого ледяного супа ещё раз. Лимоны болтались в зеленой воде, бугристые и продолговатые, цвета солнца на рассвете… они доброжелательно болтались прямо под поверхностью, то и дело показываются тут и там. Мануэль представил, что он — лимон, одновременно он пытался вспомнить, как плавать по-собачьи, это позволило бы ему выбраться на мелководье. Оттолкнуться руками. Это не помогло. Волны подталкивали его, как лимон, в сторону берега. Он нащупал ногами дно и встал. Воды было только до пояса. Очередная волна ударила сзади, и он опять потерял дно. «Нечестно!» — подумал он. Его локоть уперся в песок, он развернулся и снова встал. В этот раз на колени. Он видел коварные волны, как они выходят из темноты, и с трудом шел сквозь них к покрытому кучами водорослей галечному пляжу.

По всему пляжу лежали моряки, его товарищи, пережившие кораблекрушение. Но вокруг них были солдаты. Английские солдаты, на лошадях и пешком. Они (Мануэль застонал, увидев это) обрушили мечи и дубины на истощенных людей, разбросанных по берегу.

— Нет! — закричал Мануэль. — Нет! — Но это было так. — О, Господи! — взмолился он, садясь. Вокруг, по всему пляжу, солдаты убивали его братьев, разбивая их хрупкие, как скорлупка, черепа, их мозги разлетались вокруг. Мануэль ударил своим онемевшим кулаками песок. Переполненный ужасом от увиденного, он наблюдал, как всадники уходили в непроглядную тьму. Они шли по пляжу в его направлении.

— Я должен стать невидимым, — решил он. — Святая Анна сделает меня невидимым. — Но вспомнив, как он собирался пойти по воде, решил помочь чуду: он чуть-чуть прополз по пляжу и зарылся в достаточно большую кучу водорослей. Конечно, он и без неё станет невидимым, но укрытие из мха ему не помешает. Размышляя об этом, он дрожал, пока все его тело не онемело, как руки чуть раньше.

Когда он проснулся, уже солдаты ушли. Его товарищи лежали тут и там по всему пляжу, как белый плавник, вороны и волки уже ими лакомились. Он с трудом двигался. За полчаса он смог только поднять голову, ещё через полчаса он выбрался из кучи морских водорослей. А потом он уснул.

Когда он очнулся, то обнаружил себя рядом с большим старым бревном, до блеска отполированным годами и песком. Воздух снова был чист. Он присутствовал, Мануэль его вдыхал и выдыхал, но он его больше не видел. Солнца не было видно, но было утро и шторм закончился. Каждое движение тела требовало от Мануэля больших усилий и приносило ему новый опыт. Он видел насквозь свою кожу, ставшую теперь соленой. Он потерял всю одежду, остался только изорванный кусок брюк на пояснице. Напряжением воли он заставил себя пошевелить рукой и указательным пальцем неуклюже прикоснулся к дереву. Он мог его чувствовать. Он был жив.

Его рука упала обратно на песок. В том месте, где он прикоснулся, дерево изменилось, там было яркое зеленое пятно на серебряном фоне. Тонкий зеленый побег пророс из этой точки и потянулся к солнцу, по мере того, как он становился толще, из него вырастали листья, под восхищенным взглядом Мануэля пророс и распустился бутон: белая роза, блестящая росой в слабом утреннем свете.

Он сумел встать и, укрывшись водорослями, пройти с четверть мили от берега, когда он встретил людей. Если быть точным, то их было трое, двое мужчин и женщина. Мануэль не смог бы придумать более дико выглядящих людей: у мужчин были бороды, которые они никогда не стригли, и руки как у Лаегра. Женщина выглядела в точности как его миниатюрный портрет Святой Анны, но, когда она подошла ближе, он увидел, что она грязная, у неё гнилые зубы, а её кожа была пятнистой, как брюхо собаки. Он никогда раньше не видел таких веснушек, и он глазел на них и на неё саму, а в это время женщина и её спутники смотрели на него. Он их боялся.