Солдаты афганской войны - Бояркин Сергей - Страница 61

Ротный отлично знал, какое действие возымеет такого рода замечание, поэтому почти никогда не кричал, не отчитывал, а говорил как бы между прочим, как о чём-то не очень важном, о чём он и сам через минуту готов забыть, но вот только обязан сказать по долгу службы. Высказав своё неудовлетворение чистотой, он в двух словах довёл главную цель построения:

— Ответственным приготовить фанерные мишени. Через два часа выезжаем на стрельбы… Вольно! Разойдись!

Спирин продублировал:

— Рота, вольно! Разойдись! — и тут же скомандовал своему взводу:

— Первый взвод! Строиться в расположении!

Деды и фазаны первого взвода сразу пошли на перекур — эта команда их не касалась. Молодняк устремился к двери. Первым вошёл сам Спирин и, встав за дверьми, для ускорения с силой пинал сапогом входящих молодых:

— Быстрей, суки, строиться!

Молодые первого взвода построились в шеренгу. Спирин шёл вдоль строя и проорав очередному молодому один и тот же вопрос:

— Почему грязь везде? А-а?! — бил по лицу. Он не слушал объяснений: кто пытался сказать что-либо в оправдание — получали своё на общих основаниях.

— Быстро! Навести порядок! — гаркнул Спирин. Молодые бросились выносить койки, загремели вёдрами и схватились за тряпки. И уже через полчаса в результате проведённой влажной уборки, помещение блестело как и в нашем 2-м взводе.

Но более строгий спрос чем за порядок был за несение караульной службы. Когда кого-нибудь из нашей роты проверяющие замечали спящим на посту, а это стабильно случалось раза три в месяц, ротный принимал соответствующие меры. После окончания караула он строил роту, ставил залётчика перед строем, и минут десять все слушали ругань и угрозы:

— Вы что ни хрена не понимаете! Сколько раз можно повторять одно и то же — на посту не спать!.. В войну за это отправляли в штрафной батальон, а то и расстреливали перед строем…

Закончив речь, Хижняк неизменно объявлял виновному наряд вне очереди и распускал строй. После чего он уходил в свою комнату, давая возможность личному составу "разобраться" с провинившимся, "Разборки" начинались практически сразу после команды: "Вольно! Разойдись!" Провинившегося уводили в расположение и, налетев толпой, избивали. Причём били вовсе не за то, что он спал на посту — поскольку там спали почти все — а за то, что попался. Хижняк, в свою очередь, не замечал свежих фингалов под глазами залётчика.

Конечно, когда залетали старослужащие, а это хотя и очень редко, но тоже случалось, то никаких мордобойных последствий не происходило. В таких случаях после построения все расходились, деды доставали сигареты, смеялись и, традиционно послав ротного как можно дальше, спокойно общались между собой, как будто ничего и не случилось.

И не один Хижняк — вообще все офицеры применяли только один метод воздействия на солдат — это дополнительные наряды и наказания. Однако искоренить это полностью никак не получалось. Почему-то у офицеров не хватало ума на то, чтобы покончить с этой постоянной проблемой самым простым способом — просто дать солдатам нормально выспаться.

Отстоять свои права

Всем солдатам за службу Родине регулярно выдавалось денежное пособие. Однако далеко не у всякого солдата деньги могли удержаться в карманах. Сразу же после выдачи получки жлобы-гвардейцы- десантники старших призывов обступали молодых и как дикие звери, разрывающие пойманную добычу, рычат и кусаются, так и эти гвардейцы, грозно требовали друг у друга "своей" доли:

— Это мой молодой! В своём взводе бери хоть у всех!

— Да я с ним раньше "договорился"! Можешь спросить!

— Э-э! Куда, бл… пошёл!! Дайте мне трёшку!

— Да х… тебе! Ты в прошлый раз сколько набрал?!

— Пошёл ты..! Сам возьми! Это моё!

Они пихались, злобно кричали и, казалось, вот-вот дело дойдёт до драки. Как только деньги попадали в карман старослужащего, он поскорее старался уйти в сторону от общей свары. А отзвуки дележа — ругань, былые обиды из-за "несправедливого" распределения прошлой получки — разносились по роте до самого вечера.

Я уже давно сформировал в себе философское отношение к своим деньгам — на них сильно не разжиреешь, а сделать попытку их удержать, значит нажить большие неприятности — и я без сопротивления отдавал всё что было — 13 рублей 20 копеек — первому же потребовавшему деньги старослужащему, поскольку было без разницы какому именно жлобу они достанутся. Лишь единицы из числа молодых могли позволить себе распоряжаться своим солдатским заработком самостоятельно. Как правило, у них была сильная поддержка среди земляков старшего призыва.

В нашем взводе одним из таких был Грибушкин — все его звали просто Гриб. Он был абсолютно убеждён, что если деды кого и заставляют работать или забирают деньги, то в том виноваты сами же молодые — раз не могут за себя постоять. Правда, то обстоятельство, что Костя Коломысов был его земляк, наверняка играло определённую роль в твёрдости его позиции: с Костей не спорил никто — будучи богатырского сложения, он был признанным авторитетом во всей роте.

Прошло около месяца, как прибыли молодые. Я — уже полноправный фазан. Однако некоторая инерция старых взаимоотношений в сознании кое-кого из дедов всё ещё наблюдалась.

После ночного патруля я спал на своей койке на втором ярусе, как проснулся оттого, что меня стал будить Панкратьев:

— Деньги получил?

— Получил.

— Давай.

Для меня настал момент испытания на прочность:

— Слушай, Сергей, я уже не молодой. Не дам!

Мы с Панкратьевым были, что называется "экипаж машины боевой": я — оператор-наводчик, а он — механик, и мы постоянно вместе на одной БМД выезжали в патруль. К тому же я был и зам. командира отделения, то есть по уставу — его командир. Но Панкратьев был на призыв старше, а стало быть, в неуставной иерархии тянул выше.

— Что такое? — Панкратьев попытался меня ударить, но его кулаки я отбил и в ответ сам его хорошенько треснул. Завязалась короткая стычка. Панкрат физически был сильнее меня, но после непродолжительной потасовки он решил дальше шум не поднимать и отошёл, пригрозив:

— Потом разберёмся! Погоди у меня!

Я торжествовал — деньги при мне, на душе трубит победа. Будет дальнейшая "разборка" — уже отступать нельзя, надо держаться до конца. Но Панкратьев больше не вспомнил об этом инциденте, и с этого дня все заработанные чеки я полностью тратил по своему усмотрению.

Ночные приключения

Как-то в конце лета 357-й полк почти полным составом ушёл на выполнение боевой операции. Пока он отсутствовал, патрулирование его района было возложено на наш полк.

Новый пост, куда подъехала наша БМД, находился в незнакомой мне части Кабула. На площади по соседству с нами располагался афганский пост: офицер и около пяти аскаров на БТРе.

Ближе к полуночи к нашей БМД подошёл старший афганского поста — любопытный молодой офицер. Оказалось, что он немного знал английский и от нечего делать мы стали общаться. С ним было очень весело, поскольку при разговоре он активно жестикулировал руками, был необычайно подвижен и непрерывно менял выражение лица, как артист в индийских фильмах. Он постоянно шутил и все мы смеялись без остановки.

Потом он попросил нас показать, как заводится и управляется БМД. Панкратьев, как механик-водитель, стал ему объяснять, что к чему. Для лучшего понимания, всем педалям, тягам и рычагам он давал исключительно матерные названия. Офицер кивал головой и, чтобы лучше запомнить, аккуратно выговаривал каждое новое название. Остальные патрульные, внимательно наблюдавшие за ходом обучения сверху через люки, дружно гоготали на всю площадь.

Дальше Панкратьев в том же духе, используя всё богатство матерного языка, начал описывать ему порядок включения двигателя и управление движением. Когда же офицер с видом знатока стал его повторять, комментируя свои действия вслух, все аж закатались по броне, давясь от хохота.