Солдаты афганской войны - Бояркин Сергей - Страница 51

— Не-е, нах… нам твои формулы сдались? Давай расскажи лучше, сколько баб сделал на гражданке!

Это был обязательный вопрос для всех молодых десантников, на который они должны были ответить честно и откровенно. Причём, особый интерес представляли те немногие молодые, которые успели жениться ещё до армии. Теперь им приходилось излагать мельчайшие подробности их первой брачной ночи перед многочисленной и очень внимательной аудиторией.

Я на эту тему порадовать дедов ничем не мог. Так и сказал:

— Нисколько.

Но деды расценили мой краткий ответ как остроумный и дружно загоготали.

— Ну, учёный, может, щупал какую? Так рассказывай! Нет? Ну, хоть целовался?

— Да, — смутился я, — с одной…

— С одной? Ха! Ха! А что же ты её не сделал?!

— Надо время… чтобы понравиться, лучше узнать друг друга…

Деды схватились за животы:

— Ха! Ха!.. Чтобы лучше узнать!.. Ой, уморил! Да пошёл, снял тёлку — вот и узнал всё!.. Бери пример с Антона — за десять дней отпуска одиннадцать баб сделал! — Антон, сидящий в общей кампании, удовлетворённо заулыбался. Он сам, без всяких просьб, рассказывал о своих похождениях при всяком удобном случае уже. множество раз, и потому его истории уже всем порядком поднадоели. — Ладно! Жизни ты не знаешь! Рассказывай что в книжках читал интересного!

Поскольку я всегда интересовался астрономией, то решил, что эта тема вполне подходящая и завёл долгую лекцию об устройстве нашей Вселенной: как образовалась наша солнечная система; как рождаются и умирают звёзды, превращаясь в красные гиганты, белые карлики, нейтронные звёзды и чёрные дыры; какие невообразимо огромные расстояния до звёзд и галактик, и из чего они состоят.

Хотя эта тема и была несколько далека от армейской жизни, тем не менее дедам мой рассказ понравился: они задавали различные уточняющие вопросы, типа: когда же люди полетят к звёздам, пытались разобраться в мудрёных эффектах теории относительности, но особенно всех волновал вопрос о пришельцах из космоса. Я прямо высказал свои сомнения в существование летающих тарелок, чем весьма разочаровал слушателей.

Позже некоторые не раз приходили в наш взвод специально для того, чтобы послушать мои лекции об устройстве мира.

Ы-ыы!.. Ы-ыы!.. А-аа!..

Надо же такому случиться, ни с того ни с сего у меня разболелся зуб. Зуб был крепким, без видимых дефектов, но прикоснуться к нему, из-за дикой боли, было невозможно. Весь день по этой причине служба мне была не в радость: я ничего не ел, мучился и всё надеялся, что со временем боль отступит. На утро следующего дня, после беспокойно проведённой ночи, щёку разбарабанило так, что глаз заплыл, и я смотрел на мир сквозь узкую щелку. После завтрака на построении ротный, заметив на моём лице значительные изменения, обратился ко мне:

— Ефрейтор Бояркин.

— Я!

— Почему лицо перекошено?

— Зуб заболел, товарищ старший лейтенант.

— А что это он у тебя заболел?

— Не знаю, может застудил.

— А может, кто засветил?

— Никак нет! Сам по себе заболел.

— Ладно, сразу после построения иди в ПМП.

Полковой медицинский пункт располагался в том здании, которое я оборонял в день переворота. В одной из пустующих комнат стояло кресло с бормашиной. Заведовал всем этим стоматологическим хозяйством военный врач в звании капитана. Об этом капитане постоянно ходили всякие нехорошие слухи, главным выводом которых было одно — лучше к нему не попадать. Солдаты, которым довелось обращаться к капитану по поводу зубной боли, утверждали, что он принципиально никогда не пользовался бормашиной, никогда не накладывал мышьяк и не ставил пломб. Капитан, как человек военный, признавал только самый радикальный способ лечения — немедленное удаление. Вдобавок ко всему, считая что солдат должен быть терпеливым, а также для экономии времени и медикаментов, он заодно и никогда не применял обезболивающие средства.

Когда я вошёл в ПМП, капитана там ещё не было. Время ожидания я полностью посвятил навязчивым мыслям о предстоящей неприятной процедуре. Спустя час капитан объявился.

— Товарищ капитан, у меня зуб болит, — обратился к нему я.

— Зуб? Щас в миг сделаем. Прыгай в кресло.

Стоило мне сесть, как случилось великое чудо — зуб внезапно перестал болеть.

Капитан взялся за больной зуб пальцами и не церемонясь стал его интенсивно шатать:

— Вот этот, что ли?

— У-у-у! — утвердительно промычал я в ответ. Почему- то боль притупилась настолько, что зверские манипуляции капитана были вполне терпимы, хотя всего две минуты назад к тому зубу и прикоснуться было невозможно.

— Х..ня! — заключил капитан.

Он сунул мне в руки эмалированный таз, сказал чтобы я его крепко держал перед собой, взял клещи и, сосредоточившись, вцепился ими в зуб. Я ещё сильнее зажмурил глаза и сжался. Капитан стал с силой раскачивать больной зуб. Раздался хруст разрываемой ткани десны и мои стоны:

— Ы-ыы!.. Ы-ыы!.. А-аа!..

Через несколько секунд всё было кончено, и в тазу звякнул мой больной зуб. Туда же я сплюнул хлынувшую из раны кровь. Заткнув ватным тампоном образовавшийся между зубов проём, капитан тут же скомандовал:

— Марш! Иди, мой таз!

Я вышел на улицу, свежим снежком очистил таз от крови, сунул зуб в карман, отнёс таз капитану и не спеша побрёл в расположение роты.

Вечером ко мне подошёл дневальный и сказал, что меня срочно вызывает ротный. Через минуту я уже стучался в дверь офицерской комнаты:

— Разрешите войти.

— Заходи.

— Товарищ старший лейтенант, ефрейтор Бояркин по вашему приказанию прибыл!

— Давай, Бояркин, рассказывай.

— Что рассказывать?

— Кто тебе челюсть разнёс.

— Да нет, я же говорил — это у меня зуб болел.

— Врать-то зачем? Лицо всё перекошено. Так кто это тебя?

— На самом деле зуб вырвали, товарищ лейтенант! Он у меня в кармане лежит, могу показать.

— Ладно, не надо, — хмыкнул Хижняк. — Иди, служи дальше.

Невидимая охрана

Тот факт, что Бабрака охраняют советские военные, усиленно скрывался. Как только к Бабраку наведывалась какая-нибудь важная делегация, так непременно полк отправляли за город заниматься тактикой или на стрельбы. Всех оставшихся во дворце офицеры строго предупреждали:

— Чтоб на глаза никому не попадались! А то раструбят, что Бабрака охраняют одни русские!

Вскоре к Бабраку зачастили гости: то представители интеллигенции или духовенства, то иностранные послы или журналисты. Завидев их, мы прятались где могли. Ho армейская служба не позволяла схорониться полностью. Случались и казусы.

Один раз по территории дворца двигалась делегация религиозных авторитетов. И тут, прямо у них перед носом, их путь пересекает наш десантник с горячими котелками. Религиозные деятели сразу замедлили шаг и с интересом стали на него смотреть. Воин на них даже не глянул. Он торопился по направлению к соседней башне. Там его дожидался дед, которому судьбой выпало в обеденное время стоять в карауле.

За углом соседнего строения шустрого бойца перехватил возмущённый КГБшник:

— Ты куда, чёрт, прёшь?! Почему на виду ходишь? Не видишь — к Бабраку люди идут?!

— Пусть идут! Мне какое дело! — отрезал независимый десантник, и заспешил дальше на пост, чтобы успеть донести пищу горячей.

Другой раз Бабрак созвал на большую конференцию представителей провинциального духовенства. Низкорослые бородатые старцы в чалмах, небольшими группами, а то и вовсе по одному тащились по дорожке, ведущей из главных ворот КПП по единственному проходу во Дворец Народов. Специально по этому случаю на первый пост отобрали и поставили только тех, кто лицом почернявей и хоть как-то походил на местных.

В тот день у нас по распорядку была баня. Спрятавшись за строение, мы осторожно выглядывали из- за угла на неспешно тянущихся делегатов джирги, которые опирались на свои палки-костыли и с любопытством таращились по сторонам.