Солдаты афганской войны - Бояркин Сергей - Страница 43

Я, хотя и был полностью занят перетаскиванием ящиков, но всё время поглядывал на них. И тут я увидел нечто новое и забавное: офицер вынул из кармана свисток и резкими свистками-сигналами начал подавать команды, по которым часовой послушно стал то ложиться, то вставать. Затем часовой так же по свистку стал бегать от офицера к ангару и обратно. Погоняв бдительного часового минут десять, офицер некоторое время постоял, оглядывая всё в округе, и, убедившись, что выгрузка на этом участке идёт нормально, неторопливо пошёл обходить свои владения дальше. Незадачливый часовой занял своё место у самого ангара, обиженно поглядывая по сторонам и себе под ноги.

Взошло солнце. Оно прогнало утреннюю прохладу и залило светом и теплом голую равнину, далеко простирающуюся от аэродрома. Под его яркими лучами местность чудесно преобразилась: и каменистая, лишённая всякой растительности земля, и горные цепи, опоясывающие равнину со всех сторон, расцвели пёстрыми, сочными красками. Горы, поскольку я их раньше никогда не видел, поразили меня своим величием. Эти массивные, каменные гиганты, словно творения самой вечности, обступили нас, демонстрируя своё спокойствие и мощь. Они ослепительно сверкали заострёнными, покрытыми снегом вершинами и крутыми склонами, и, казалось, находились совсем рядом, что даже резко взмывающие в небо самолёты еле успевали набрать достаточную высоту, чтобы их не задеть. И весь этот изумительный пейзаж и необычность обстановки придавали этим напряжённым минутам особое, неповторимое ощущение невероятности происходящего.

Тем временем самолёты всё прибывали и прибывали. Было видно, как далеко-далеко в чистом утреннем небе спускаются цепочки самолётов. Они шли на посадку с интервалом в одну-две минуты, а затем, быстро двигаясь по вспомогательной полосе, заполняли своими телами пустующие места. Разгрузившись, они сразу ехали дальше и, пристроившись в длинную очередь, которая тянулась к месту взлёта, дожидались, когда освободится взлётка. И стоило очередной колонне приземлиться, как они тут же друг за другом разбегались и взмывали в небо.

Высадка происходила в бешеном темпе. Через несколько часов на аэродроме творилось что-то невообразимое: сплошь вдоль всей полосы стояли и разгружались военно-транспортные самолёты, земля и воздух содрогались от оглушительного гула реактивных двигателей и ползающих на гусеницах бронированных машин, в воздухе стоял запах сгоревшего авиационного горючего и соляры, всюду сновали солдаты. Они, окружив открытые задние части самолётов, быстро перетаскивали разнообразные грузы по рампе дальше на поле. Некоторые БМДшки не заводились, и их, налегая изо всех сил, дружно выпихивала наружу целая орава десантников. С каждым часом росли горы ящиков с боеприпасами. Тут же стояли БМД и другая боевая техника.

Так, буквально на глазах, неумолимо наращивала свою мощь с каждым вновь прибывающим самолётом, закрепляясь и растекаясь по местности, собиралась в грозную силу ударная часть воздушно-десантной дивизии.

Ближе к обеду наш батальон собрали, нагрузили всех разными вещами и повели на противоположный край аэродрома. Идя колонной вдоль полосы, мы посматривали направо. Там на небольшом удалении приближалось здание аэропорта, на фасаде которого большими буквами было написано "KABUL". Здание имело серый, невзрачный вид, а наверху, на смотровой площадке, находилось с десяток фигурок людей, видимо специально наблюдающих за высадкой. Присмотревшись, я увидел там установленную на штативе кинокамеру. Но когда оператор направил её в нашу сторону, то мне стало неловко: другие несли ящики с патронами и прочее военное снаряжение — им можно было идти гордо, я же, подобно вьючному животному, прогибался под тяжестью несуразно огромного тюка, набитого комбезами. Поэтому я специально приотстал и, тащась позади остальных, прятался за их спинами и отворачивался, пока не миновали здание аэропорта.

Батальон дошёл до самого края аэродрома, где уже рядами стояли наши БМДшки.

Один механик, смочив тряпку соляркой, усиленно стирал с башни БМД эмблему "Гвардия" исполненную цветными красками. Рядом стояло несколько офицеров и поносили его матом, чтобы тот скорее стирал компрометирующее изображение:

— Ты что раньше делал…твою мать! Три сильнее! Быстрей давай! За пять километров видно!

Мы расположились возле БМДшек и, на скорую руку перекусив кашей из сухпайка, опять приступили к работе — подготавливали технику, снаряжение.

День выдался солнечным и тёплым, и я, между дел, с удовольствием любовался прелестями окружающего пейзажа и за всем происходящим вокруг.

Метрах в двухстах от нас проходило ограждение, отделяющее аэродром. Ограждение было довольно условным — редкие жерди, приколоченные к невысоким столбикам. За ним пролегала грунтовая дорога, по которой изредка проезжали обвешенные всякой пёстрой мишурой машины и автобусы или тащились гужевые повозки. Возле ограждения толпилось с десяток местных жителей. Одеты они были несколько необычно — в какие- то балахоны. В основном это были любопытные мальчишки, но были и взрослые мужчины, которые сворачивали с дороги и теперь не сводили глаз с огромного скопления техники и снующих солдат. Чернявые пацанята висели на ограждении и, показывая руками в нашу сторону, звонко переговаривались. Настрой у них был самый радужный, и они даже пытались наладить контакт со стоящими поблизости двумя часовыми. Но офицеры сразу пресекли эти попытки, отодвинув пост подальше от дороги и вообще запретив общаться с местными.

Так в приготовлениях прошёл весь день. К вечеру основные силы дивизии уже высадились. Самолёты всё ещё прилетали, но уже не сплошным потоком, а мелкими группами или вовсе по одному.

Когда солнце зашло и наступили сумерки, полк построили, проверили личный состав и снаряжение, после чего командир полка обратился к строю:

— Гвардейцы-десантники! — от сильного волнения, которое сразу бросалось в глаза, голос его звучал особенно твёрдо и особенно строго. — Выполняя просьбу дружественного народа и правительства, наш полк сейчас находится на территории Афганистана. Через полчаса мы выезжаем в город. В это время все должны находиться внутри машин. Чтобы никого на броне не было! В пути всякое может случиться, поэтому всем необходимо проявлять бдительность! Не забывайте, что вы уже находитесь за границей! Чтобы никто без разрешения командира не отходил от расположения ни на шаг!..

Когда командир полка закончил говорить, личный состав направили к ожидающим БМДшкам, а офицеры собрались на командном пункте, где они обсуждали дальнейшие действия.

В томительных ожиданиях прошло ещё около часа. И вот, когда уже совсем стемнело, началось резкое оживление: кругом забегали, с разных сторон зазвучали громкие распоряжения. Вернувшийся ротный возбуждённо и по-военному твёрдо дал нам последний инструктаж:

— Сейчас едем в город! Всем быть максимально внимательными! Если какой-нибудь х... из-за угла хоть раз выстрелит в колонну — топить его морем огня! Раздавить без всяких выяснений и формальностей! Ясно?! — глаза у Хижняка горели, а в такт словам он уверенно рубил перед собой сжатым кулаком. — Помните — мы действуем в условиях военного положения! Никаких предупредительных выстрелов — стрелять сразу на уничтожение! Это приказ! Всем понятно?

Его короткая речь произвела на всех нас сильное воздействие. Мы поняли главное — Родина ждёт от нас самых решительных действий. Такое доверие мы восприняли с большим внутренним подъёмом.

Я ощутил необычайный прилив решимости: в руках приятная тяжесть автомата, вокруг наши солдаты и наша боевая техника. Казалось, что мы своей мощью сметём любого, кто только посмеет стать на нашем пути. Но особенно меня переполняла гордость, что я буду делать что-то важное для страны, для истории. В этом раскрывался какой-то особый, высший смысл нашего здесь присутствия. Не оставалось никаких сомнений, что именно сейчас и именно здесь произойдёт то самое поворотное историческое событие, которое останется для меня самым важным и самым ярким на всю жизнь.