Слово - Уоллес Ирвин - Страница 52

Доктор Найт восхищенно всплеснул своими тонкими руками.

— Великолепная речь, Ренделл. Но, будьте уверены, этого еще недостаточно. Можете спорить на все, что угодно, но я не разрешу втянуть себя в то, во что пытается вовлечь меня этот чертов выродок Джеффрис. Хватит ему сосать из меня кровь. Да и мне хватит раболепствовать перед этим напыщенным сукиным сыном.

Ренделлу стало ясно, что терять нечего.

— Что вы имеете против доктора Джеффриса? — спросил он.

— Ха! Да чего я только не имею против этой мерзкой свиньи! — Найт обращался куда-то за спину Ренделла. — Мы много кое-чего можем рассказать ему, правда, Валери? — Он приподнялся повыше с горькой гримасой на лице. — Вот что я имею против Джеффриса, дорогой мой. Джеффрис — это грязный и гадкий обманщик, который эксплуатировал меня все последнее время. Я чертовски устал сдувать с него пылинки, убирать после него, в то время как он лез все выше и выше. Он врал мне, Ренделл. Он профукал два года моей бесценной жизни. Такого я не могу простить никому!

— Какого такого? — не понял Ренделл. — Что он сделал…?

— Да говорите же громче, ради Бога, — закричал Найт, подкручивая свой слуховой аппарат. — Или вам не говорили, что я совсем глухой?

— Простите, — уже громче сказал Ренделл. — Я все пытаюсь выяснить, почему вы так злитесь на доктора Джеффриса. Может потому, что до вчерашнего дня он не говорил правды про работу, которую поручил вам делать?

— Ренделл, если можете, встаньте на мое место. Я понимаю, что процветающему американцу нелегко влезть в шкуру безденежного и увечного ученого-богослова. Тем не менее, попытайтесь. — Голос Найта дрожал. — Два года назад Джеффрис соблазнил меня, вынудив оставить прекрасное место в Оксфорде, выманил в этот провонявшийся бензином город, заставил жить в этом грязном доме, чтобы работать над какой-то потрясающей книгой, которую он готовил. В свою очередь, он дал мне определенные обязательства. И он их не выполнил. Тем не менее, я ему доверял и не сердился на него. Я пахал на него как раб и даже не собирался на него дуться. Просто, я люблю нашу работу, я всегда хотел ее, и всегда буду ее любить. Я выворачивался наизнанку. Но вчера я узнал, что все это было только притворством. Я выяснил, что этот человек, которому так доверял, злоупотребил моей доброй верой — сам он никогда не верил в меня и никогда мне не доверял. Впервые мне открылось, что все мои труды пошли не на то, что я думал, но на перевод нового евангелия, революционно новой Библии. И то, что со мной обошлись так неуважительно, с таким презрением — вот это меня и взбесило.

— Я хочу понять ваше состояние, доктор Найт. Тем не менее, вы упомянули о том, что любите свое дело. И если посмотреть на сделанное вами, со своей задачей вы справились великолепно — доктор Джеффрис честно отметил это, вспоминая о вас — вы проделали огромную работу для важного дела.

— Да какого там еще дела? — фыркнул Найт. — Эти долбаные папирусы и куски пергамента из Остиа Антика? Вы что, надеетесь, что я поверю в эту историю, рассказанную со слов Джеффриса?

Ренделл нахмурился.

— Находки были тщательно проверены на подлинность ведущими специалистами Европы и Ближнего Востока. И я готов воспринять…

— Да вы ни хрена в этом не понимаете, — взорвался Найт! — Вы же только любитель, дилетант. К тому же, они вам платят. И вы верите в то, во что вам сказали верить.

— Ну, не совсем так, — сопротивлялся Ренделл, пытаясь как-то сдержаться. — Даже совершенно не так. Но из того, что я видел и слышал, у меня еще не возникло поводов сомневаться или пренебрегать деятельностью «Воскрешения Два». Вы никак не сможете убедить меня, будто эта находка…

— Да ни в чем я никого не убеждаю, — перебил его Найт, — за исключением вот чего. Никто, ни один исследователь на всем свете не знает про исторического Иисуса Христа, про его страну и время больше меня — ни Джеффрис, ни Собриер, ни Траутманн, ни Риккарди. Я утверждаю, что никто, кроме меня, Флориана Найта, не заслуживает того, чтобы возглавить этот проект. Пока я не увижу их прибацанные находки своими глазами, пока не обследую до такой степени, что сам буду удовлетворен, я их не смогу воспринимать. Сейчас же это лишь сплетни и слухи.

— Хорошо, присоединяйтесь ко мне и проверьте их в Амстердаме, — предложил Ренделл.

— Слишком поздно, — ответил тот. — Слишком поздно. Побледневший и изнуренный Найт откинулся на подушки. — Извините, Ренделл. Против вас лично я ничего не имею. Тем не менее, я не собираюсь становиться консультантом «Воскрешения Два». Не такой уж я мазохист и самоубийца. — Он провел слабой рукой по лбу. — Валери, я снова весь в поту и чувствую себя совсем паршиво…

Девушка тут же приблизилась к кровати.

— Флориан, ты сам себя загнал. Тебе надо принять успокоительное и отдохнуть. Позволь мне провести мистера Ренделла. Я быстро.

Поблагодарив Флориана Найта за встречу, но испытывая отвращение от того, что его не послушались, Ренделл последовал за Валери Хьюгз до входной двери.

Недовольный и расстроенный он вышел в коридор и начал спускаться по лестнице, как вдруг заметил, что Валери идет за ним.

— Подождите меня в «Робуке», — быстро шепнула она. Это такой наш кабачок, пивная на углу Понд Стрит. Это займет минут двадцать вашего времени, самое большее. Я… мне кажется, есть кое-что, о чем лучше всего рассказать только вам.

В БЕЗ ЧЕТВЕРТИ ДЕСЯТЬ Ренделл все еще ждал.

Он сидел на деревянной лавке под стенкой, неподалеку от входной стеклянной двери. Хотя он и не испытывал голода, но заказал для себя пирог с телятиной и ветчиной, чтобы заполнить, скорее, время, чем желудок. Он уже съел сваренные вкрутую яйца, мясную начинку и объел поджаристую корочку.

Ренделл лениво наблюдал за одной из двух женщин, которые обслуживали бар в «Робуке» — той, что помоложе — как она наливает пиво в кружку из крана, над которым красовалась табличка «Дабл Даймонд», ожидает, пока осядет пена, а потом уже наполняет кружку до краев. После этого барменша передвинула кружку единственному посетителю у стойки — пожилому мужчине в рабочей одежде, жующему горячую колбаску.