Войны мафии - Уоллер Лесли - Страница 8

— Почему на наших вечеринках всегда звучит музыка мафии? — спросила сестру Банни Ричардс.

Две высокие, стройные блондинки и Никки Рефлет образовали очень живописную группу у восточного угла террасы, выходившего на аэропорты, Атлантический океан, а мысля масштабно — на Европу.

— Музыка не имеет принадлежности, — вмешался Никки. — Я сейчас пишу об этом эссе. Музыка — это только ноты. — Он по-английски протянул гласную, и Банни захихикала.

— Не обращай внимания на Банни, — сказала Уинфилд. — Ей все еще кажется, что иностранный акцент — отличный повод для шуток.

Уинфилд кивнула сестре и ее приятелю и, отделившись от них, пошла вдоль восточного парапета к Стефани, болтавшей с одним из своих близнецов. Собственно говоря, Стефи приходилась ей кузиной, а не теткой, но по возрасту была ближе к отцу, Чарли, поэтому всегда напускала на себя немного важный вид.

После ритуального поцелуя Уинфилд сделала шаг назад и вопросительно произнесла, глядя на юношу:

— Кевин?

Светло-каштановые волосы молодого человека были подстрижены коротко, ежиком, над серыми глазами на не вполне сформировавшемся лице. Близнецы учились в той же школе, что и Уинфилд. Но и тогда она не могла различить их по отдельности.

— Я Керри, финансист-подмастерье, — поправил юноша, складывая большой бело-голубой зонтик, который держал над головой матери. — А Кевин, негодник, где-то за границей.

— А... ты — правая рука моего отца!

— Из-за чего и провел утро на лекции ФБР. Экая досада — в субботу!

— Кев и Кер, — произнесла его мать таким тоном, словно сказала: «лед и огонь». Она улыбнулась Уинфилд.

У Стефи были коротко подстриженные черные волосы и длинная изящная шея. Близнецы не унаследовали четкую линию решительного подбородка на красивом лице матери. Стефи сохранила изящную фигуру, с пышной грудью и тонкой талией, и, хотя по возрасту была примерно как Мисси Ричардс, казалась сверстницей своих мальчишек. Никто до сих пор так и не узнал, кто отец близнецов, подумала Уинфилд. Это странным образом делало Стефи еще моложе.

— А ты, Уинфилд? — спросила Стефи. — Тебя кто-нибудь называл Винни, или Вин, или еще как-нибудь?

Аккордеонист теперь бродил от одной группы гостей к другой, наигрывая полную сентиментальной проникновенности «Вернись в Сорренто», а в юго-западном углу террасы мужчина в дурацком костюме с бахромой, в сапогах и с волосами, собранными в хвостик, мурлыкал любовную итальянскую песенку. Это был кузен Тони, воображавший себя продюсером «Риччи-энтертэйнмент».

Уинфилд пожала плечами.

— Меня даже Мисси никогда не называла уменьшительными, потому что Уинфилд это фамильное имя. А папа...

— Эль Профессоре, — перебила Стефи, — редко бывает первооткрывателем.

— Папа настаивал, чтобы Мисси присутствовала на приеме. Невеста всегда ее любила.

Стефи сделала гримаску:

— Не так уж легко любить Мисси.

Уинфилд пожала плечами.

— То, что Мисси здесь, — просто дань папиному имиджу. Ни одному нормальному сицилийцу такое и во сне не привидится. Но для его круга это совершенно нормально. Люди расходятся, разводятся, снова женятся, выходят замуж — и все это просто прибавление семьи, повод рассылать поздравления и приглашения.

— Ни ненависти, ни жалости, ни мести?

Уинфилд резко повернулась к ней, но что-то во взгляде Стефи остановило ее, будто ей рот зажали рукой. Что за проклятье, подумала Уинфилд, горячая сицилийская кровь, которую постоянно приходится охлаждать усилием воли.

Стефи отобрала у Керри зонтик.

— Найди свою девушку и потанцуй с ней.

— За ней увивается Винс.

— Потому я и говорю — иди и танцуй с ней, глупый щенок.

Стефи бросила на Уинфилд выразительный взгляд — «до чего глупы эти мужчины», — когда сын отошел от нее и побрел к толпе танцующих. Керри стал весьма привлекательным, подумала Уинфилд. Он немного «белый воротничок» по складу ума. Его отсутствующий брат, Кевин, казался ей более обаятельным, но он был темной лошадкой и постоянно где-то пропадал, выполняя загадочные поручения Чио Итало.

Во внешности Керри было что-то неуловимо знакомое. Длинные густые ресницы — это от матери. Но короткий, почти курносый нос — это он наверняка унаследовал у безымянного отца, как и твердый, красиво очерченный рот. Уинфилд перевела взгляд на стоящую неподалеку Банни. У сестры был короткий, вздернутый носик. Она снова взглянула на Стефи. Они с Чарли всегда очень дружили, это не секрет ни для кого в семье. Близнецы — почти ровесники Уинфилд. Вполне возможно, что Чарли Ричардс и, его кузина Стефи были не только друзьями, но и любовниками, и до его женитьбы на Мисси, и после. В любом случае, «двоюродный» брак с Керри противопоказан.

Внезапно Уинфилд поняла, что Стефи прочитала ее мысли. Недовольная собой, девушка сменила тему.

— Ты не знаешь, что стряслось перед приемом? Эти тяжеловесы внизу, проверка машин...

На лице Стефи заиграла типичная южно-итальянская улыбочка — «можно ли что-то понять в этом дурацком мире?». Она шагнула в сторону, и Уинфилд увидела прямо у себя перед носом искривленную, словно сломанная нога, опору навеса. Глаза Уинфилд понимающе сузились. Сочные губы Стефи раздвинула одобрительная усмешка.

— Уинфилд, — произнесла она с подчеркнутой торжественностью, словно забавляясь тем, что у девушки нет уменьшительного имени. — Уинфилд. Любимая моя племянница.

Она обняла Уинфилд и звучно расцеловала в обе щеки. Весьма значительное проявление чувств для урожденной Риччи.

— Ты чудесно выглядишь, — сказал Чарли Ричардс отставной супруге тоном, заставлявшим предположить, что она стала полной развалиной.

— Ты тоже! — Замкнулся круг лицемерия, о котором говорила своей тетке Уинфилд. С ослепительной улыбкой Мисси добавила: — Сборище твоих родственников — это так забавно, настоящий зверинец.

— Рад был тебя повидать. — Чарли исчез так быстро, что поток оскорблений изливался еще несколько минут, прежде чем Мисси поняла, что лишилась аудитории.

Чарли остановился у одного из баров около своей старшей дочери.

— Только полоумный, — буркнула Уинфилд, — мог сегодня притащить сюда ма. Ты переборщил со своей имитацией светского образа жизни.

— Это просто одна из попыток приостановить ее падение.

Отец с дочерью, на голову выше окружающих, смотрели друг другу в глаза — на уровне шести футов.

— Щепотка после ленча и, возможно, еще одна, чтобы скрасить вечер, — сказала Уинфилд. — Примерно то же, что и в прошлом году. Если я пообещаю держать тебя в курсе, ты сможешь избавиться от ощущения, что несешь ответственность за нее? Я вижу, как это на тебе отражается.

— Да, хорошо бы. — Он потянулся к дочери бокалом с шампанским. — Рад тебя видеть, малышка. Я очень высоко ценю твою помощь.

Они чокнулись бокалами, и Уинфилд спросила:

— Как твоя утренняя встреча в Коннектикуте?

Он сделал гримасу.

— Ты же знаешь, что за воры эти адмиралы индустрии.

— Только для сэра Галахада вроде тебя.

— Я просто трубопровод, по которому Чио Итало перекачивает взятки в пентагоновские карманы.

Она помедлила с ответом, светлые сине-зеленые глаза затуманились.

— Ты действительно переменился, Это из-за Гарнет?

— В общем-то да. — Он помолчал. — Что это за песня: «Просто пришло время...»? Мы нашли друг друга как раз вовремя, чтобы начать обоюдный процесс спасения. Ты практически единственный человек на свете, которому я могу в этом признаться. Это означает, что дела мои плохи, или не совсем?

— А кто сказал, что тебя нужно спасать?

— Гарнет. Только немного короче. Но я понятливый, схватываю на лету.

В этот раз Уинфилд еще дольше медлила с ответом.

— Не могу вспомнить никого, похожего на тебя. Мое поколение — это конструкция из сплошных локтей. Мы вынуждены быть такими. В последнее десятилетие нашего припадочного века приходится толкаться хотя бы для того, чтобы не оказаться погребенным заживо.