Затонувшая Венеция - Робинсон Ким Стэнли - Страница 1

Ким Стэнли Робинсон

Затонувшая Венеция

Карло Тафур не понимал, что именно его разбудило, детский плач, свист чайника или запах дыма из печи. В пол комнаты снизу мягко били волны. Приближался рассвет. Нехотя он выполз из-под одеяла и встал с кровати. Затем побрел в соседнюю комнату дома, прошёл мимо жены и ребенка и выбрался на свежий воздух.

Карло наслаждался красотой рассветной Венеции, отливая в канал. В тусклом розовато-лиловом свете город казался таким же как раньше, когда он был полон зеваками, желающими спуститься по каналу… Конечно, для этого требовалось не замечать хижины, выросшие тут и там на крышах домов по соседству. Вокруг церкви Сан-Джакомо ди Риальто[1] вода стояла на уровне верхних этажей зданий, поэтому пришлось сломать черепицу и строить хижины прямо на потолочных балках из всего, что удавалось выловить с нижних этажей: дерево, кирпичи, камень, металл, стекло. Он обернулся и тяжело вздохнул. Дом Карло был одной из таких хижин, он представлял собой дикое сочетание деревянных балок, витражных стекол из Сан-Джакометты и мятых дренажных труб. Гораздо приятнее было смотреть на ди Риальто или на утреннее солнце отражающееся в куполах собора Сан Марко.

— У тебя сегодня встреча я японцами, помнишь? — донеслось из открытой двери. Это была Луиза, его жена.

— Помню. — Несмотря на то, что с катаклизма прошло немало времени, Венеция до сих пор популярна у туристов.

— Не спорь с ними и не отпускай, пока они не заплатят, — продолжала она — Чтобы не получилось как с теми венграми. Ты же понимаешь, что бы они там ни вытащили из воды, кроме них это никому не нужно. Прошлое. Старая рухлядь.

— Заткнись, — утомленно бросил он. — Я помню.

— Нужно купить дрова, овощи, туалетную бумагу и носки ребенку. — её несло — Японцы из всех тех, кто здесь бывает, самые лучшие клиенты; они должны остаться довольны тобой.

Карло вернулся в хижину и пошел в спальню одеваться. Прежде чем обуть второй ботинок, он закурил последнюю оставшуюся сигарету. Затянувшись, он взглянул на груду книг, лежащих на полу, его библиотеку, которую Луиза язвительно называла «коллекцией», все эти книги были о Венеции. Истрепанные, с загнутыми углами, покрытые плесенью и пошедшие волнами от долгого пребывания в сырости.

Зрелище было жалкое и Карло, слегка пнув ботинком ближайшую стопку книг, вернулся в другую комнату.

— Я пошел, — сказал он, целуя ребенка, а затем и Луизу. — Вернусь поздно, они хотят поехать в Торчелло[2].

— И что им там понадобилось?

— Может просто посмотреть хотят? — он пожал плечами и скрылся за дверью.

Под крышей был небольшой закуток, где были пришвартованы лодки. Через дыру в крыше Карло спустился на ближайшую плавучую пристань, построенную им вместе с соседями, и направился к своей лодке, широкой парусной лодке, покрытой брезентом. Он взошел на борт, отвязал лодку и погреб в сторону Гранд Канала[3].

Доплыв до Канала он засушил весла и пустил лодку дрейфовать по воле течения. Канал следовал естественному руслу, петлявшему по ватту Лагуны, когда-то он был стиснут набережными, но теперь опять стал рекой, его берегами были крыши и каменные стены, между которых в него втекали притоки. В раннем утреннем свете на крышах домов уже работали люди, некоторые махали ему, держа в руке веревку или молоток, и кричали приветствия. проплывая мимо них Карло не торопился, лишь поводил веслами по воде. Строить так близко к Гранд Каналу было глупо, течение в нем было сильным, оно часто валило старые постройки. Но это было их личным делом. Если подумать здраво, то оставаться в Венеции само по себе было глупостью.

Потом он доплыл до собора Святого Марко, прошел его, добрался до площади перед дворцом дожа, до сих пор возвышавшимся на два этажа над площадью. На воде было немало лодок, как и всегда. Только в этом месте людей было не меньше чем раньше, за это Карло и любил это место, хотя он, как и остальные, громко возмущался, когда другие гондолы подрезали его. Он провел судно к окну собора и вошел под его своды.

Под сенью золотом куполов было шумно. Большая часть залы была приспособлена под плавучий док. Карло направил свой корабль к причалу, забросил на него четыре акваланга и залез следом сам. Неся по два акваланга в каждой руке он прошел причалы, у которых во всю шла торговля рыбой. На продажу были выставлены связки кефали, мелких акул, тунца, скатов и камбал. Моллюски были связаны в гирлянды, их раковины блестели в лучах солнечного света, падавшего из витражного окно, мужчины и женщины, поминутно рискуя пальцами, вытягивали из-под воды живых крабов, осьминоги мутили воду в своих садках, губки сочились пеной, рыбаки выкрикивали цены и расписывали достоинства плодов своего труда.

В центре рыбного рынка рядом со своим стеллажом с аквалангами стоял Людовико Салерно, один из ближайших друзей Карло. Два японских клиента Карло были неподалеку. Он поздоровался с ними и отдал акваланги Салерно, чтобы тот закачал в них воздух. Он быстро их наполнил, без умолку болтая на итальянском. Когда дело было сделано, Карло заплатил ему и повел японцев обратно к своей лодке. Они влезли в неё и разместились на корме, пока Карло втаскивал акваланги на борт.

— Все готово к отплытию на Торчелло? — спросил один, а другой улыбнулся и повторил вопрос. Их звали Хамада и Таку. Они наняли Карло четыре дня назад в харчевне Салерно. При знакомстве они попытались пошутить по поводу похожести последнего имени на фамилию Карло, но Таку был настолько не похож на итальянца, что получилось не смешно.

— Да, — ответил Карло. Он выгреб с площади и поплыл по каналам к церкви Сан Мария Формоза[4], где было почти так же людно, как перед дворцом дожа. За ней каналы были почти пусты, на крыше торчали только отдельные постройки.

— В этой части города мало кто живет, — Хамада разглядывал проплывающие дома. — Нет хижин на крышах.

— Ага, — ответил Карло. Он греб мимо базилики Санти-Джованни э Паоло[5] и госпиталя и объяснил. — Здесь слишком близко к госпиталю, а там много болезней. Заболеваемость высокая.

— А, больница! — Хамада с Таку дружно кивнули. — В наш прошлый приезд мы плавали сюда. Вытащили с нижних этажей несколько прелестных статуй.

— Каменные львы. — добавил Таку. — Много каменных львов с крыльями в комнатах на глубине от 20 до 40 футов.

— Точно. — сказал Карло. Он представил каменных львов стоящих у входа в усадьбу какого-то японского бизнесмена… Он попытался подумать о чем-то другом и посмотрел на бесстрастсные словно маски лица двух его лучащихся здоровьем пассажиров, предающихся воспоминаниям.

Они были над Фондаменте Нуова[6], северной границей города и Лагуны. На севере было небольшое возвышение. Карло вынул весла из воды и прошел на нос, чтобы поднять парус. Ветер дул с востока, поэтому путь к Торчелло оказался долгим. Оставшаяся у них за спиной Венеция казалась прекрасной в утреннем свете, из-за воды она казалась дальше и словно скрывалась за горизонтом.

Японцы рассматривали воду, перегнувшись через борт через борт. Они были над кладбищем Сан Мишеле, понял Карло. Под ними лежал остров, который был главным городским кладбищем на протяжении веков; они плыли над полем уставленном мавзолеями, могильными камнями, обелисками… На мелководье они представляли немалую угрозу судоходству… Теперь это был город для рыб. Карло быстро перекрестился, чтобы впечатлить клиентов и вернулся на свое место у румпеля. Он туго натянул парус и лодка, немного накренившись, взрезала носом волну.

И двадцати минут не прошло, как они были к востоку от Мурано[7], обходя его по краю. Мурано, как и Венеция, был островным городком иссеченным каналами, до катастрофы он был чудесным местом. В нем не было таких высоких зданий, как в Венеции, а подводное течение размыло его острова, он был совсем разрушен. Два японца, удивленные, застрекотали на своем языке.