Улав, сын Аудуна из Хествикена - Унсет Сигрид - Страница 72

Улав внушал сам себе, будто у него ничего не решено наперед, мол, будь что будет, как судьба велит. Может, Тейт вчера ушел на север, а может, подумал хорошенько и вовсе отказался от своей затеи. Но тут же Улаву стало ясно, что он во что бы то ни стало должен помешать этому парню болтаться здесь в городе. Его надо было спровадить в Нидарос, или в Исландию, либо самому черту в лапы.

Он толкнул дверь – она была не заперта. В маленькой комнатушке без окон было лишь отверстие для дыма, и оттого здесь царил мрак, было пусто, черно и зябко, в нос ударил сырой запах земли, плесени и грязи. Тейт вскочил с постели одетый. Он казался таким же бодрым.

Когда он узнал вошедшего, по лицу его скользнула улыбка:

– Садись на скамью, я не могу придвинуть тебе стул, здесь нет даже скамеечки для ног, сам видишь.

Улав сел на скамью. Насколько он мог разглядеть, в доме не было вовсе никакой утвари – одни лишь дрова лежали, разбросанные на полу. Тейт положил несколько поленьев в очаг, раздул огонь и открыл заслон.

– Не могу попотчевать гостя чарочкой, хоть и рад был бы. Но ведь ты меня тоже вчера не угостил, так что…

– Неужто ты ждал угощения? – Улав грубо расхохотался.

Другой тоже засмеялся. И снова Улав заметил, что в парнишке была некая чарующая сила; правда, он был дерзкий, но бесстрашный – видно, не дал бедности и одиночеству покорить себя.

– Я передумал, Тейт, – сказал Улав. – Сейчас я направлюсь в Миклебе. И коли ты еще думаешь, что тебе стоит говорить с Арнвидом, так можешь ехать со мной.

– Ладно. Да… только, по правде говоря, у меня нет при себе коня. Не можешь ли ты раздобыть для меня коня взаймы? – Он засмеялся, будто удачно пошутил.

– Я пойду туда на лыжах по лесу, – сухо сказал Улав.

– Вот как! Тогда и я себе что-нибудь отыщу. Я видел лыжи в чулане возле хлева. – Он выбежал и воротился с лыжами. Обе лыжи сильно потрескались сзади, кожаные ремешки чуть ли не вовсе истерлись. Тейт надел пояс с мечом, набросил на плечи плащ.

– Я готов. Ты когда собираешься отправляться?

– А что же ты еду не берешь?

– Да я решил не таскать ее с собой… по одной причине.

Улаву стало не по себе. Неужто ему придется делиться едой с человеком, с которым он, быть может, потом… не кончит миром?.. И в то же время его подмывало предложить юноше поесть уже сейчас, ведь Тейт, верно, голодал последнее время… Ничего, обойдется, дойдем сперва до перевала.

– Подумай хорошенько, исландец, – сказал он почти с угрозой. – Разумно ли тебе идти со мною по лесу? – Ему показалось, будто он облегчил этим свою совесть, ведь это звучало почти как вызов. Кто знает, что их ждет впереди, однако на всякий случай…

Но Тейт в ответ только холодно усмехнулся и хлопнул рукой по мечу.

– Я вроде бы лучше тебя вооружен, так что попытаю счастья, Улав. Да к тому же такой знатный вельможа, как ты, не станет натравлять своего сокола на всякую букашку.

Когда они уже направлялись к двери, Улав глянул через плечо: дрова в очаге пылали вовсю.

– Что же ты огонь-то не загасил?

– Да пусть его горит. Большой беды не будет, даже коли эта лачуга и сгорит.

Как только они вышли из дому, Улав заметил, что туман стал гуще; он даже мог, не щурясь, смотреть на солнце – оно было завешено серой пеленой.

По дороге в горы снег был хороший. Улав держался северного склона кряжа, что лежит между Ридабу и Фаускаром. Ему помнилось, что он вроде бы должен был идти прямо на север, а после свернуть малость к северо-востоку, и тогда после полудня он придет в те места, где есть сетеры, принадлежавшие крестьянам из Гломадалена. И там можно будет заночевать. Дни-то уж стали длинные.

Снег здесь лежал глубиною в три-четыре локтя. За несколько недель теплой погоды он сильно подтаял, а теперь вдруг похолодало, и оттого лыжи скользили, словно утюг по простыне. Однако ему то и дело приходилось останавливаться и ждать Тейта, который еле-еле карабкался, проваливаясь в снег. Он падал одинаково усердно и на склоне горы, и на дне лощины.

– Я вижу, придется нам поменяться лыжами, – наконец не выдержал Улав.

Кожа на лыжах Тейта до того износилась, что Улав взял и сорвал ее. Но у Тейта дела не пошли лучше, он то и дело валился в снег, и Улав измучился с ним. Тейт терял лыжи, проваливался по грудь, проломив наст, а после барахтался в снегу и сам смеялся над своей неуклюжестью.

– Тебе, Тейт, видно, мало доводилось ходить на лыжах? – спросил Улав; он спустился вниз по каменистому склону горы, поросшему мелколесьем, по лыжне своего спутника.

– Да, не шибко много. – Тейт побагровел и надрывался изо всех сил, он ободрал о наст лицо и руки, однако смеялся все так же весело: – Дома, в Исландии, я ни разу не становился на лыжи. А в этой стране до сего дня пробовал раз или два.

– Трудно тебе придется. Путь в Миклебе дальний.

– Доберусь как-нибудь. За меня не бойся.

«Господи твоя воля, неужто он не разумеет, что для меня чистое наказание бегать взад и вперед, словно собачонка, по своему же собственному следу, поднимать его и подбирать его лыжи?» – подумал Улав. Вслух же он сказал, что им пора передохнуть и закусить чем бог послал. Тент с радостью согласился. Тогда Улав наломал еловых лап и постелил их на снег.

Он сидел и смотрел вдаль, а парень уписывал вовсю.

– Тот, кто прихватил с собой из монастыря мешок с едой, с голоду не помрет!

Все вокруг заволокло теперь серой дымкой. Они сидели на теневой стороне, и отсюда видны были только лесные дали, поднимавшиеся с гряды на гряду, казавшиеся темно-синими под тяжелым небом; в долине прямо под ними лес, окружавший небольшое белое пятно – озерцо или болото, – был черный как уголь.

Но вокруг них птицы начали щебетать и насвистывать свои весенние песни, пока еще робко, не уверенные в том, что скоро наступят теплые дни. То и дело в лесу слышались шорохи и вздохи, которые передавались с гряды на гряду. С севера надвигался буран, он скрыл сине-серую вершину и лесистый кряж под нею и приближался к ним.

– Ну, Тейт, нам пора в путь.

Улав помог исландцу прикрепить лыжи. Меч у того то и дело падал. Улав не утерпел и сказал ему, что такое оружие, как меч, к лыжам никак не подходит.

– У меня только и есть оружия, что этот меч. – Тейт вытащил его из ножен и не без гордости подал Улаву. Меч был добрый – простая рукоять и славный клинок. – Это отцовское наследство – все, что мне досталось от отца. Я с ним никогда не расстаюсь!

– Твой отец помер?

– Помер три года назад. Тогда мне и пришло в голову попытать счастья в Норвегии. Сперва я отправился во Фльотсверв к матери. Она бросила нас с отцом, убежала, когда мне было семь зим, и я не видел ее десять лет. Она повстречала человека, за которого хотела выйти замуж, да тут же ее начала мучить совесть – ведь она столько лет прожила со священником! Однако ей больше хотелось видеть мою спину, чем лицо, – в краю нашем был в тот год недород, а детей мои родичи наплодили целую кучу, я так и не понял, которые из них были моей матери, которые – других.

– Ну и ну! – Улав наклонился вперед и заскользил по снегу.

Рывок за рывком спускался он вниз; лес был густой, и ему приходилось приседать на корточки, чтобы проехать под деревьями.

Пусть Тейт сам управляется как умеет!

Внизу, у воды, Улав остановился и прислушался. Порыв ветра пролетел над горою, лес заскрипел, затрещал, зашумел. Наконец-то сверху донеслось поскрипывание лыж по насту.

Тейт просто молодцом спустился с последней горушки и выехал на лед. Весь извалявшийся в снегу, с красным, исцарапанным лицом, он улыбался, сверкая белоснежными зубами:

– Скоро я буду ходить на лыжах не хуже любого норвежца!

Он показал, как надумал приспособить мешавший ему долгополый плащ – он уже до того прохудился, что Тейт решил просунуть руки в две дыры, а сверху надеть пояс. Теперь плащ ему более не помеха.

– Ты, поди, сильно устал? – спросил Улав.

– Да нет. – Он потрогал сзади шею, повертел головой. – Только вот затылок что-то занемел да шея болит, будто сам черт держал меня за ворот.