Инквизитор. Акт веры - Ульрих Антон - Страница 3

Сам Хуан сначала хотел изображать во время игры короля Фердинанда, гордо кивавшего проходившей мимо его холма процессии, члены которой обязаны были кланяться сначала королеве, а затем и ему, но простое стояние было не для такого бойкого и подвижного ребенка, как он. Поэтому однажды, во время очередного пересказа празднования Пасхи, Хуан объявил, что забыл одну немаловажную деталь.

– Впереди процессии ехал всадник, – сказал он.

Кто это был, начали наперебой выспрашивать у него товарищи, но Хуан уклончиво отвечал, что это ему неизвестно и, скорее всего, всадник являлся самой важной персоной на празднике, раз ему разрешили возглавить процессию и встать даже перед святым крестом.

– Возможно, это был сам папа! – неожиданно провозгласил он.

Известие, что в процессии участвовал понтифик, привело детей в сильнейшее возбуждение. Недаром викарий, проводя каждое воскресение богослужения в церкви, первую из своих молитв посвящал восседавшему на священном католическом троне папе римскому.

На следующий вечер жители селения были удивлены еще сильней, чем прежде, когда увидели, что во главе процессии с Девой Марией ехал юный Хуан. Озорник с важным видом восседал на черном борове, который после достопамятного объезда послушно подставлял Хуану свою спину всякий раз, когда тому хотелось покататься на нем. Принятые в этот раз для большей торжественности девочки тоненькими голосами выводили церковные гимны, шагая за носилками, а Хуан торжественно благословлял прохожих, рисуя в воздухе крестное знамение. «Смотрите-ка, каков будущий маркиз! – восклицали жители, указывая на шалуна. – Да, он далеко пойдет, этот Хуан де Карабас».

Так гордость мальчика, зревшая в маленьком сердце, была удовлетворена целиком и полностью. Теперь он стал не только лидером, но и именовался в играх не иначе как ваше святейшество.

Той ночью маленькому Хуану приснился странный сон, один из тех самых снов, что изменяют наше сознание, навсегда врезаясь в память красочным колоритным действом. Хуану снилось, будто он стоит посреди огромной пустыни, ветер гонит бесконечный желтый песок меж ног его, широко расставленных и уже по щиколотку засыпанных. Мальчик поднимает голову и видит в лазурном небе, столь ослепительно голубом, какое бывает только в Кастилии, как сверху к нему спускается ангел. Ангел сей был подобен белоснежному воину с золотым посохом, который он держал, будто это был меч. От ангела веет страхом и благородством. Внезапно мальчик чувствует, что он отрывается от земли и начинает медленно приближаться к ангелу. Песок с тихим шелестом ссыпается с его босых ног. Хуан движется вверх, в небо, направляясь к ангелу. Белоснежный воин, заметив его, в гневе направляется прямо на мальчика. И тут Хуан видит, что он не просто мальчик, а огромный черный бык с позолоченными рогами, а ангел перед ним – тореадор, держащий в руках не посох, а шпагу. Тореадор изготовился пронзить испуганного ребенка этой самой шпагой-посохом, но Хуан ловко пролетает мимо, лишь только край плеча задевает шпага. Хуан чувствует, как ярко-алая кровь, какая бывает лишь на картинах с изображениями ада, струится по всему его телу, телу быка. И еще он внезапно чувствует всю мощь и стать этого могучего животного. Хуан бьет копытом и неторопливо и расчетливо направляется к тореадору-ангелу. Тот не ожидает удара и падает, пронзенный золочеными рогами прямо в сердце. Умирая, ангел шепчет склонившемуся над ним в небе мальчику: «Возьми мою доблесть. Стань великим. Печать Всевышнего на тебе».

Маленький Хуан проснулся весь в поту, глядя невидящим взором в темноту спальни, а в ушах его все еще звучали возгласы ангелов-зрителей «Оле!», подбадривающих быка, победившего небесного тореадора.

ГЛАВА ВТОРАЯ

С этого момента в жизни и внутреннем мире маленького Хуана произошли разительные перемены. Он стал грезить, мысленно видя то, что было невозможно зреть наяву. Грезы Хуана были прекрасны и ужасны одновременно. Чаще всего он видел огромного черного быка, горделиво стоящего над телом поверженного тореадора. На широком лбу быка сиял крест, а в глазах стояли слезы скорби по убиенному, которые, капая, смешивались с кровью тореадора, текущей с золоченых рогов. Упоенный виденной им картиной, дрожащий от возбуждения и восторга, мальчик тотчас прерывал все свои дела и стоял, подолгу глядя пустыми глазами в лазурное небо Кастилии. Ни дети, ни работники, ни даже добрый старый Хорхе не могли в тот момент вернуть его на землю. Только отец, дон Карлос, имел власть одним окриком оторвать сына от грез наяву.

– Хуан! – восклицал он, выглядывая в окно. – Поди-ка сюда.

И тотчас ребенок возвращался в реальность, покорно следуя отеческому зову.

У Карлоса де Карабаса в то время возникла целиком захватившая его идея преобразить ныне существующий символ священной римско-католической церкви, а именно крест. Начавшему постепенно сходить с ума от постоянного воздержания достойному гранду, который раньше и в церковь-то ходил раз в год, пришло в голову, что только он способен спасти христианство от вырождения и порабощения грязной мавританской религией. Однажды во время его размышлений о сущности креста, чью форму дон Карлос решил изменить, в комнату тихо вошел Хуан и встал у стола, за которым сидел отец. Тот поднял голову и вопросительно посмотрел на ребенка:

– Чего тебе, Хуанито?

И тут мальчик крикнул удивительное слово, которое он недавно услышал от преподобного отца Сальвадора, раз в неделю обучавшего Хуана азам наук.

– Циркуль!

Воскликнув, Хуан бросился вон из комнаты, оставив донельзя потрясенного отца одного. Дон Карлос еще долго не мог прийти в себя, ежеминутно повторяя: «Устами младенца да глаголет истина! Вот она, новая форма».

С тех самых пор достойный гранд, подолгу засиживаясь над всевозможными набросками и рисунками нового креста, производимого неизменно в форме чертежного инструмента, видя, что дело его застыло, звал сына и требовал повторить шалость.

– Циркуль! – звонким голоском восклицал Хуан и мчался обратно во двор предаваться грезам.

Еще одной картиной, столь же часто виденной мальчиком наяву, были пышные похороны. Удивительно, но до сего момента он ни разу не видал похорон, поэтому его процессия была уникальна. По небу торжественным маршем шли во множестве своем огромные быки, спины которых были покрыты великолепными алыми попонами. Вместо рогов на бычьих головах трепетали желтыми огоньками толстые церковные свечи. Глаза быков имели необыкновенный синий цвет, в точности воспроизводивший небесную лазурь. Следом за быками шествовали священники. Они были облачены в оливковые и белоснежные сутаны. Священники несли непременные для похорон кресты. В какой-то момент Хуан мигал, грезя процессией. От короткого взмаха ресниц вдоль идущих проносился сильнейший ветер, подхватывающий пламя от свечей и перекидывавший его на кресты, которые тут же с треском возгорались. Священники еще выше поднимали ярко горевшие кресты и продолжали торжественное шествие по небу. За священниками угрюмые угольно-черные мускулистые полуобнаженные рабы несли на могучих плечах, опутанных многочисленными цепями, носилки. На носилках стоял трон, на котором восседал мертвец. Чем ближе процессия подходила к мальчику, тем отчетливее ему становилось видно, что на троне сидит не кто иной, как он сам, только умерший. Хуан был великолепен. Белоснежная парча окутывала его с ног до головы, а ноги, обутые в красные сафьяновые туфли, стояли на небольшой черной подушечке. Священники пели гимны, быки призывно мычали, негры плакали, а Хуан сидел с каменным выражением лица, бледнее собственного савана, глядя мертвыми глазами прямо на живого мальчика, грезящего процессией своих похорон. Именно такое лицо, как помнил Хуан, было у покойной матери, с которой ему пришлось провести целую ночь на одной кровати. Лицо это врезалось удивительнейшим образом в память ребенка.

Вскоре мальчику довелось наяву увидеть, каковы бывают на самом деле похоронные процессии. Дело в том, что с момента его рождения и погребения матери никто в селении Карабас не умирал. И вдруг преподобный отец Сальвадор, тот самый, что изволил обучать маленького Хуана премудростям чтения, письма и вычисления, неожиданно скончался. Случилось это в воскресный день, как раз во время очередного урока, когда Хуан, сидя в задней комнате храма, предназначенной для переодевания священников, бегло читал латинский текст молитвослова, покуда отец Сальвадор собственноручно переписывал Новый Завет. Преподобный Сальвадор был священником старой закалки, считавшим, что лучшей книгой из всех является Библия, а лучшая Библия – это та, что написана от руки. Так священник одновременно делал два дела кряду: во-первых, он пополнял скудный запас церковных книг, а во-вторых, переписывая священный текст, снимал с себя всяческие грехи. Так, во всяком случае, считал отец Сальвадор.