Джек. В поисках возбуждения - Ульрих Антон - Страница 18

Оборванец, видя задержку, глубоко вздохнул и что было сил рванул в сторону, пытаясь вырваться из рук детины. Но не тут-то было. Уцепившись обеими руками за веревку, детина сильно дернул, конокрад упал в пыль, а толпа, обступившая его, со злорадством принялась пинать связанное тело. Затем конокрад был поставлен на ноги и поведен далее.

Толпа уже почти совсем скрылась из глаз, а я все стоял, не решаясь тронуться в путь, хотя сэр Джейкоб и понукал меня своим хриплым голосом, говоря, что ему необходимо срочно заехать в таверну «Морской конек» промочить глотку.

Ни одно из тех прошлых ощущений, конечно же приятных и возбуждающих, не шло ни в какое сравнение с тем, что испытал я, лицезрел смерть бедняжки Руфуса. Вот когда я понял, какое удовольствие больше всего подходит хищнику в человеческом обличье, каким был я. Именно с того дня я стал искать подобные удовольствия, возбуждавшие меня лучше всех изысканных эротических возбудителей.

После окончания колледжа я, как и предполагалось, без особых усилий поступил в Оксфордский университет и тем же летом отправился погостить в родной Суссекс. Там, в глуши поместья, среди природы на берегу Ла-Манша меня ждало новое, ни с чем не сравнимое удовольствие. В этом, как мне тогда казалось, центре ханжества и всего того, что олицетворяло в моих глазах новую, викторианскую эпоху, я научился любить и познал удовольствие быть любимым.

Родители мне ничего не писали о преобразованиях, происшедших в последнее время, поэтому я был весьма удивлен, когда, подъехав к усадьбе, увидел, что против обыкновения меня никто не вышел встречать. С недоуменным выражением лица я вышел из коляски. В доме было тихо.

Как странно, подумал я, направляясь в главный зал. Зал располагался точно посреди усадьбы, занимая чуть ли не пятую часть первого этажа здания. Самым же значительным и большим в зале был камин, спроектированный по проекту моего прадеда. Сэр Джейкоб как-то рассказывал мне, что он, еще будучи мальчишкой, видел, как работники выламывали стены в главном зале, значительно расширяя старый камин. Камин и правда впечатлял своими размерами, поскольку прадедушка задумывал его с той целью, чтобы внутри можно было при желании зажарить быка. Эта истинно джентльменская прихоть и послужила преобразованию, кое заставило впоследствии расширить и сам зал, продлив его еще на четыре примыкавшие комнаты. Едва это произошло, как прабабушка изволила заметить, что стены главного зала оказались голыми, так как великолепная коллекция французских гобеленов служила украшением лишь его части. Гобелены, устроенные по всему залу, только портили картину, да и сами терялись в огромном пространстве. Тогда прадед, который, по мнению дедули, был тряпкой и во всем слушался прабабку, не нашел ничего лучшего, как отправиться в Италию, закупить там за баснословные деньги и привезти домой огромные картины, изображавшие преимущественно фривольные картины из жизни фавнов и нимф. Сии изысканные сцены античной мифологии непременно привели бы к упадку и обнищанию нашего рода, если бы старикан вовремя не женился на моей бабушке, даме чрезвычайно одаренной и к тому же богатой. Бабушка, правда, была вдовицею, к тому же оказалась, согласно записям в приходских книгах, на пару лет старше сэра Джейкоба, что ни в коей мере не помешало дедуле ладить с ней. Я думаю, что, несмотря на все свои порочные склонности, старикан грустил и тосковал по безвременно ушедшей супруге, честно разделившей свое немалое состояние на три равные части.

Все это я описываю лишь затем, чтобы самому разобраться в тех сложных чувствах, которые я всегда испытывал, входя в огромный зал и невольно задирая голову, надеясь увидеть над сводами и поперечными балками потолка звездное небо. Да, так велик и великолепен был главный зал!

Однако же, против своего обыкновения, войдя в зал, я так и не взглянул в тот раз на потолок, надеясь увидеть далекие ночные светила. Напротив, я уставился, пораженный увиденным, на камин. В этом монстре, в котором, как я лично имел возможность убедиться, помещались на вертелах для жарки на открытом огне туша здоровенного быка и два матерых лесных вепря, стояла очаровательная девушка. Она с интересом разглядывала широкую чугунную заслонку, отлитую фламандским мастером Гансом ван дер Брилем. Заслонка, как, впрочем, и решетка, были своего рода произведениями искусства. На заслонке имелся барельеф с очаровательными ангелочками, возносящими к небу цветочные венки. Огромная каминная решетка, в свою очередь, была сплошь облеплена мятущимися телами – душами грешников, мучимых в аду ужасными демонами. Когда в камине горел огонь, то казалось, что грешники жарятся в нем, стараясь вырваться из пламени. Это было сильное зрелище для тех, кто видел камин впервые.

Я же был несказанно удивлен, увидев в главном зале усадьбы красивую девушку.

Незнакомка продолжала разглядывать заслонку, не замечая меня. Ее движения были плавными и грациозными и поражали изяществом. На вид ей было примерно столько же лет, что и мне, она выглядела еще подростком.

Удивительное дело, обычно девушки в этом возрасте нескладны и угловаты. Их руки кажутся слишком длинными, а ноги худыми. Девушки-подростки вечно что-нибудь разбивают, поэтому тетушки никогда не позволяют им приносить чай, боясь, как бы ребенок не уничтожил прекрасный фарфоровый сервиз, который их покойный муж привез еще в китайскую кампанию. Застенчивость девушек в этом прекрасном возрасте также поражает. Чуть что, они тотчас смущаются, и краски проступают на девичьих щеках огромными бутонами нежнейших роз. Их мысли еще не сформированы, их речь трудна для восприятия, чувства же полны такой прелестной новизны, что любое ощущение кажется им открытием. Посему считается, что девушками-подростками лучше всего любоваться издалека, не заводя разговоров и не прося подать что-нибудь, дабы не вводить их в смущение.

Юное создание, представшее передо мной так внезапно в главном зале усадьбы, оказалось совершенно иным, столь же полярным тому образу, который я сейчас описал, как полярны полюсы магнита. Едва лишь я сделал пару шагов в направлении камина, у которого она стояла, как она меня заметила, но нисколько не смутилась, а лучезарно улыбнулась, обнажая большие, детские, ослепительно белые зубы. Вид девушки в окружении прекрасных итальянских полотен с фривольными сценами был настолько пленителен, что я невольно заулыбался ей в ответ. Незнакомка легкими шагами подошла ко мне и, глядя прямо в глаза, заговорила:

– Здравствуй-здравствуй! Так ты и есть Джек, мой кузен? Рада тебя видеть. А мы думали, что ты приедешь не ранее завтрашнего дня. Я – твоя кузина Долорес, дочь Генриха, старшего брата сэра Чарльза.

Только после слов Долорес насчет дяди Генри я догадался, что к нам приехала погостить семья покойного. С тех пор как старший брат отца скончался от лихорадки в далекой Индии, мы ни разу не вспоминали его и не интересовались его семьей.

Кузина Долорес подошла ко мне и, нисколько не смущаясь, чмокнула в щеку. Я ощутил, как ее полные мягкие губы коснулись моей щеки. Ощущение было удивительно приятным. Затем она взяла меня за руку и повела в сад, где был поставлен стол, заставленный чайными чашками, за которым чинно восседало все наше семейство в полном составе. Даже дедуля был удостоен чести сидеть в коляске во главе стола, хотя должен отметить, что на лице Анны читалось явное неудовольствие.

– А вот и Джек! – громко воскликнула Долорес, подводя меня, словно маленького, за руку к столу.

Все повернули головы в нашу сторону. И не успел мой отец сказать свое неизменное «ну» или старикан проскрипеть «мальчик мой», как ко мне стремительно направилась крупная женщина в огромном белоснежном платье с множеством кружев и таким глубоким декольте, каких я никогда в своей жизни не видывал. На женщине была огромная шляпа с перьями, которые колыхались при малейшем движении.

– Джеки, дитя мое! – воскликнула она томным голосом стареющей примадонны. – Как я счастлива тебя видеть! Вот уж сподобил господь! – При этих словах женщина с крупными формами на секунду остановилась в своем стремительном беге и быстро перекрестилась, вызвав на лице Анны новую волну возмущения, ведь никто ранее не старался показать себя более верующим, чем она. – Ну, обними же свою тетю Аделаиду! – призвала женщина, надвинувшись прямо на меня своим огромным колышущимся и соблазнительно декольтированным бюстом.