Заложники обмана - Уивер Майкл - Страница 65

Глава 46

Дон Карло Донатти находился в долгих любовных отношениях с собственной жизнью. Он ее обожал. Каждый день он смотрел на нее новым и свежим благодарным взглядом. Именно это позволяло ему выглядеть и чувствовать себя моложе своих лет.

В это утро он завтракал на террасе своего дома в Сэндз-Пойнт. Дом выходил на пролив Лонг-Айленд, и дон любовался акрами ровно подстриженных лужаек, спускавшихся к воде, одинокими деревьями, освещенными ранним солнцем, и небом, таким васильково-синим, какого он не видел даже над Средиземным морем. И он сознательно смаковал все, что видел.

Дело в том, что Донатти ничто не досталось даром. Ни его величественный дом, ни уважение и могущество, ни возвышающаяся над средним Манхэттеном штаб-квартира его корпорации “Галатея”, где он провел лучшую часть своих дней и лет. Башня офиса превратилась как бы в высший символ его добропорядочной жизни, его долгожданной и постоянно растущей легитимности. В ясные дни и при соответствующем освещении ему удавалось разглядеть самые высокие шпили здания. Даже отсюда было видно, как они отражают свет. И внезапно над всем этим нависла угроза.

Сама мысль об этом вконец испортила Донатти настроение; на лбу и на верхней губе выступили капли пота. Угроза исходила от одного-единственного человека и его сейфа. Правда, этот сейф мог оказаться более опасным, чем пистолет. Даже если бы Генри Дарнинг умер, сейф все равно был в состоянии разорить Донатти, отправить его в тюрьму, лишить всего, что имело для него значение, и заставить идти след в след за кем-то на тюремной прогулке всю оставшуюся жизнь.

Кто мог ожидать чего-либо подобного? И все из-за того, что произошло десять лет назад. Вернее, не произошло. Дарнинг хотел, чтобы женщину прикончили. Донатти считал, что сделал это для Дарнинга. А теперь, десять лет спустя, женщина, так сказать, ожила – в то время, как другие умирали не по более серьезным поводам, она продолжала где-то дышать.

Всего лишь какая-то женщина, подумал Карло Донатти.

Он посмотрел, как суетятся стайки птиц у расставленных по его приказанию кормушек. Выпил вторую чашку кофе-эспрессо. Он продолжал думать о женщине, с которой почти десять лет назад решил убежать от него Витторио Батталья, один из лучших его людей, если не самый лучший.

Учитывая репутацию Витторио как покорителя женщин и уровень его требований по отношению к ним, она должна быть чем-то особенным. А учитывая желание Дарнинга уничтожить ее, она также должна быть весьма опасной.

По крайней мере, для Генри Дарнинга, подумал Донатти.

Размышляя обо всем этом теперь, Дон Карло Донатти удивлялся, почему он совершенно не думал ни о чем подобном раньше. И он продолжал думать о Пегги Уолтерс, когда допил свой эспрессо и поехал на Манхэттен в одном из трех совершенно одинаковых “линкольнов”, которыми пользовался, чтобы обманывать своих врагов. И все еще думал о ней, усевшись за свой огромный письменный стол на одном из верхних этажей в здании “Галатеи”. Как человек, который наконец добрался то ли до начала, то ли до конца чего-то.

Пегги Уолтерс пробыла уже больше суток одна в их так называемом безопасном домике. Она не имела никаких известий от Витторио. И с каждой минутой все больше убеждалась, что отсутствие новостей не к добру.

И все же у нее были минуты, когда она надеялась.

В конце концов, на поиски их сына отправился сам Витторио. Если кто и может найти Поли, так это его отец. Витторио весьма опытен в таких делах.

Она время от времени принималась как бы проигрывать в уме обнадеживающие варианты… ищет, находит, привозит домой… все настолько живо и реально, что она начинала утирать слезы радости. И это помогало ей не сойти с ума.

Помогала также постоянная занятость каким-нибудь делом.

Она готовила одно за другим блюда, которые не ела. Вычистила стены и полы, хотя они и без того были чистыми. Собирала бесконечное количество букетов полевых цветов, так что маленький каменный домик сделался похож на оранжерею.

И наконец, хотя Пегги Уолтерс редко когда молилась, теперь она это делала.

Молилась она ночью, стоя босыми ногами на мокрой от росы траве и чувствуя ступнями землю. Запрокинутое в темноте лицо как бы обращалось с мольбой к звездам. Ей самой казалось, что это не столько молитва, сколько попытка заключить некую сделку.

Боже, возьми меня вместо Поли, и Ты поймешь, что никогда еще не заключал более выгодного договора, потому что я стану трудиться на Тебя так, как никто до сих пор не трудился.

Но быть может, сделка с Богом – это кощунство?

Если и так, то кощунство ненамеренное.

Во всяком случае, она повела переговоры о сделке не с тем партнером. Если отнестись к этому всерьез, надо было заключать договор только с дьяволом. С Генри Дарнингом.

Именно так и зародилась мысль.

Эта мысль унесла прочь одну из самых ужасных волн страха, заменив страх убежденностью в том, что надлежит совершить ей, и только ей одной. Наитие снизошло на нее в ту минуту, когда она осознала реальную возможность гибели Витторио и Джьянни во время предпринятых ими поисков; в таком случае вообще все ляжет на нее.

Ведь Поли – ее дитя.

И все решается совсем просто.

Она долго сидела ночью на траве, обдумывая это и наслаждаясь спокойствием, которое пришло к ней в результате.

Она вдыхала прохладный ночной воздух и глядела на темный контур гор на фоне более светлого неба. Все ее благоговение перед жизнью, вся ее любовь к сыну и мужу пели в ней нежными голосами. И на какое-то время эти голоса избавили ее от чувства полного одиночества.

В маленьком доме высоко на холмах Сицилии было тихо. Поли делал карандашный набросок Доменико, который ему позировал. Тони растянулся на диване, листая иллюстрированный журнал и потягивая пиво.

У Поли как раз возникли проблемы со ртом Дома. Рот был закрыт и в таком положении казался неестественным. Но поскольку Дом держал рот в таком виде, Поли так его и рисовал. Губы и глаза ему всегда было трудно изображать. Они менялись. Выглядели по-другому в каждую минуту.

– Над чем ты сейчас работаешь? – спросил Дом, заинтригованный самим процессом изображения его лица на бумаге.

– Я рисую ваш рот, – ответил Поли.

– Женщины говорят, что он у меня красивый. Уверяют, что он сводит их с ума. Пожалуйста, рисуй его со всей осторожностью. В нем все мое будущее.

Мальчик рисовал так же, как всегда. Со спокойной серьезностью. Хорошо бы с ним были здесь его краски и холст, тогда бы он сделал настоящий цветной портрет. Но карандаш все же лучше, чем ничего, и во время рисования время шло быстрее. Ему нравилось лицо Доменико, нравились грубые, неровные черты. Казалось, что их когда-то разъединили ударом в самую середину и после этого они соединились неправильно.

Работая над портретом Доменико, Поли одновременно наблюдал за Тони. Ему казалось важным наблюдать за ними обоими сразу и ничего не упускать. Он видел, что Тони, листая журнал, в то же время следит за всем вокруг. Он все время за всем следит и как будто чего-то ждет. Даже когда он совсем неподвижен, глаза у него бегают. Мальчик решил, что у него глаза стрелка. В вестернах, которые он видел про таких стрелков, они всегда смотрели человеку в глаза, чтобы угадать, когда тот перейдет в наступление.

– Почему ты работаешь так долго? – спросил Доменико.

– Совсем не долго. Леонардо да Винчи понадобилось семь лет, чтобы написать Мону Лизу.

– Ого! Через семь лет я буду мертвый.

Когда рисунок был закончен, Поли протянул его мафиози, чтобы тот полюбовался. Дом засмеялся и удивленно покачал головой.

– Да это я и есть, право слово! Ты просто гений, паренек. Ты даже сумел нарисовать мой красивый рот. – Он показал портрет Тони. – Правда, здорово?

– Как раз то, что нужно всему миру. Любоваться еще одной такой физиономией, как твоя.

– Хотите, я и вас нарисую? – спросил мальчик. Он старался ладить с обоими. Ему казалось, что будет лучше, если он им понравится и если они поверят, что тоже нравятся ему. Может, тогда они не будут такими осторожными, и у него появится шанс.