Бирюзовая маска - Уитни Филлис - Страница 38

У двери он вынул связку ключей, которую принес с собой. Когда он ощупал квадратную металлическую коробку рядом с дверью, он, казалось, застыл.

— Сигнализация уже отключена, — сказал он.

Едва он это произнес, от куста шамизо отделилась небольшая тень и направилась к нам.

— Что ты здесь делаешь, Кларита? — спросил Хуан раздраженно.

Она вышла в пятно света, опять вся в черном, как за обедом, с бледным лицом.

— Я следила. Я следила за ним. — Она махнула рукой в сторону саманного домика. — Не ищи ключ. Он уже там.

Хуан что-то раздраженно пробормотал и распахнул дверь. Как ни старался он провести нашу экскурсию втайне, у него ничего не получилось.

— Кто здесь? — резко спросил он.

Из закоулка вышел Гэвин Бранд.

— Что ты здесь делаешь? — подозрительно спросил его Хуан.

— Вы же знаете, что у меня есть ключ, — ответил Гэвин. — Кто-то бродил возле дома несколько минут тому назад. Я не успел его схватить. Он убежал от меня.

— Убежал? — скептическим тоном переспросил Хуан. — Но все ворота заперты!

— Убежал, — резко отвечал Гэвин. — Может, через задние ворота, хотя я никого не заметил на холме, когда выглянул.

«А может, через боковую калитку во двор Стюартов?» — подумала я, но ничего не сказала. Не было повода для подобных предположений, и я сама не понимала, как мне это пришло в голову.

Кларита вышла вперед.

— Может, это была я? Я здесь уже несколько минут слежу за тобой.

— Я вошел, чтобы проверить, все ли в порядке, — сказал Гэвин, не обратив на нее внимания. — Насколько я могу судить, ничего не тронуто. Никто не вламывался сюда и ничего не украл.

Во время этого разговора я стояла позади, оглядывая помещение. Оно странным образом напоминало церковь высоким, как в соборе, потолком, соединенным стропилами с остроконечной крышей, и тишиной, как в часовне, воцарившейся, как только смолкли голоса. В этом здании у человека возникало чувство благоговейного трепета, который вызывает все мистическое, — как будто это место поклонения. Наверное, так и было — Хуан Кордова поклонялся здесь искусству, созданному людьми. Я вспомнила, как Сильвия сказала, что он собрал все это для собственного удовольствия и для удовлетворения собственной страсти и не хотел делиться всем этим с другими.

На полках вдоль стены были расположены небольшие скульптуры, прекрасные работы резчиков из Мексики и Центральной и Южной Америки, а также древняя керамика индейцев. Но больше всего было испанской живописи: и далеко не вся она датировалась прошлыми веками.

Я узнала Пикассо голубого периода — мужчина и женщина стоят на пляже у самой воды, вокруг — сине-серый океан и такое же небо, под ногами у них отражается эта синева, она же пронизывает и все их одежды. Там был и этюд с цыганами Исидора Нонеля, который оказал влияние на раннего Пикассо: смуглолицая девушка на зеленом фоне. Импрессионист Соролья озарил золотым светом женщину в платке, прогуливающуюся среди цветов залитого солнцем парка.

Несмотря на несколько затуманенное зрение, которое не позволяло ему разглядеть мелкие детали, Хуан Кордова знал все работы в этой комнате, знал их истинное место и их историю, поэтому он остановился, чтобы поведать мне об искусстве, с которым сам он был знаком многие годы. Было ясно, что ему не нравится присутствие Клариты и Гэвина, так как в силу некоторых причин сейчас он хотел остаться один на один со мной, и его совершенно не интересовали его домочадцы. Разумеется, ему все это надоело, и он обратил все свое внимание на меня и живопись.

Я обменялась взглядом с Гэвином и поняла, что он странно напряжен, что ему не нравится тот приятный человек, с которым я встретилась на месте пикника и который подвез меня на ранчо. Он не желал меня здесь видеть, и я не могла понять, почему.

— Я думаю, — произнес Хуан, разглядывая испанскую живопись так, как будто бы это требовало от него значительных усилий, — что подошло время, когда я должен поделиться с миром частью своих сокровищ.

Гэвин продолжал молчать, и я почувствовала в нем какое-то внутреннее сопротивление. Кларита же, казалось, ловила каждое слово своего отца.

Хуан продолжал:

— Я решил отобрать пять или шесть испанских сцен и выставить их на продажу. Гэвин, выделите для них место, так чтобы они располагались достаточно свободно.

— Будут большие проблемы со страховкой, — уныло заметил Гэвин, — к тому же у нас совсем нет места.

— Ну, вы можете убрать ковры, плетения, словом, все, что украшает у вас стены, тогда место освободится.

— У нас не музей, — Гэвин рассердился, но все еще контролировал себя. — Жизнь художников, которых вы собираетесь потеснить, полностью зависит от нашей продажи. Если вы хотите выставить ваши картины, отдайте их в музей.

— Они должны появиться под именем Кордова, — резко сказал Хуан.

— Картины уже забраны из хранилища, — вступила в разговор Кларита. — Возможно, благоразумнее будет не рисковать тем, что представляет особую ценность.

Хуан полностью игнорировал ее замечание и продолжал осматривать интерьер:

— Об этом мы поговорим позже, Гэвин. Подойди, Аманда, здесь есть, что еще осмотреть.

Ничего больше не оставалось, как отправиться с ним, хотя я и была полностью согласна с Гэвином относительно выставки.

Около портрета, висевшего недалеко от выхода из комнаты, дедушка остановился и слегка дотронулся до моей руки:

— Вот это хорошенько разгляди. Это донья Эмануэлла. К несчастью, ее писал не великий художник, но портрет хорош и реалистичен. Он раскрывает ее индивидуальность, а также полностью передает сходство.

Я посмотрела на картину, которая была выполнена скорее в манере Веласкеса, чем казалась работой незначительного художника. На портрете была изображена темноволосая девушка в черной кружевной мантилье, с приколотым к воротнику желтого платья букетиком розовых цветов. Платье прекрасно подчеркивало тонкую талию девушки, что особенно выделялось на фоне широких нарядов в стиле семнадцатого века времен правления Филиппа IV в Испании на картинах, располагавшихся рядом. Она стояла вполоборота, в руке у нее была распустившаяся желтая роза. Форма рта придавала ее лицу несколько мрачное выражение, хотя в глазах танцевало веселье. Мне показалось, что я снова смотрю на портрет Доротеи Кордова, хотя, возможно, по моему лицу было видно, что я обладаю меньшим воображением.

— Ты видишь сходство? — спросил Хуан.

— Полагаю, что хочу увидеть.

— И сходство с тобой?

Я молчала, и неожиданно заговорил Гэвин.

— Да, и с ней. Конечно, здесь есть случайное сходство. Я заметил его в первую же нашу встречу.

Не в этом ли причина того ощущения, с которым мы столкнулись при нашей первой встрече — ощущения, что мы встречались раньше? Может ли быть, что он увидел во мне Эмануэллу или Доротею больше, чем от того, что узнал меня? Я почувствовала легкое разочарование.

— В Эмануэлле есть страсть, — сказал Хуан, — а также дух и огонь.

— Во мне нет ничего подобного, — поспешно сказала я, желая утвердить эту мысль.

— Вы так в этом уверены? — сказал Гэвин. — Возможно, в вас всего этого больше, чем вы сами осознаете. И вовсе не оттого, я полагаю, что этими чертами вы обязаны легенде.

Я удивленно посмотрела на него: настороженность в его взгляде исчезла, и появилось то тепло, которое недолгое время было в его глазах сегодня днем на ранчо. Из-за того, что взгляд этот меня тревожил, я отвернулась, сознавая, что я могла бы ответить тем же. А в этом таилась опасность.

Хуан не заметил этого обмена взглядами, так как все его внимание было приковано к портрету, он хотел рассмотреть его в деталях, но я услышала неодобрительное фырканье Клариты. Она пристально смотрела на меня, при этом ее щеки горели, а в ее темных глазах был вызов. Пока Хуан продолжал говорить об Эмануэлле, Кларита первая отвела взгляд, хотя вся при этом выражала гордое презрение.

— Эмануэлла была удивительно красива, вышла замуж молодой и была матерью нескольких детей, — продолжал Хуан. — Я всегда думал, что ее признанная безнравственность преувеличена. Она была распущенной, но не безнравственной.