Навеки твоя Эмбер. Том 2 - Уинзор Кэтлин - Страница 32

Эмбер обдумывала возможные варианты выхода из положения, но один за другим отвергала их.

Если она бросит его и уйдет – он заберет все ее деньги и лишит дворянского титула. Получить развод было почти невозможно, на это потребовался бы специальный закон парламента; ведь даже Каслмейн не могла добиться развода. Аннулирование брака было столь же трудным делом: требовалось доказать бесплодие женщины или бессилие мужчины, а каким образом она могла доказать его импотенцию? Хуже того, суды, как ей было известно, едва ли стали бы поддерживать сторону женщины. В конце концов она решила, что если она могла выносить его до брака, то, возможна, сможет и теперь. Она начала официально разговаривать с мужем, обедать с ним вместе, она ходила в библиотеку и рылась в книгах, когда он находился там. Эмбер стала обращать больше внимания на свой внешний вид в надежде обрести то, что хотела, потворствуя его похотливой страсти.

В тот день, когда привезли драгоценную картину Корреджо, Эмбер спустилась на первый этаж посмотреть, как ее распаковывают. Картину повесили на место, рабочие ушли, и Эмбер с мужем стояли у камина и глядели на картину. И тут Эмбер заметила, что граф улыбается. Как всегда в момент, когда он только что получил вожделенный предмет, он казался гораздо более приятным человеком, – достижение цели приводило его в благодушное настроение.

– Я хотела бы знать, ваша светлость, – осторожно начала Эмбер, искоса поглядывая на графа и отводя взгляд от картины, – не могла бы я сегодня выехать в город, просто так, покататься. Я не выходила из дома уже три недели и, клянусь вам, стала очень бледной и даже пожелтела. Вы не находите? – И она снова выжидательно посмотрела на него.

Рэдклифф обернулся, поглядел ей прямо в глаза, слабая улыбка чуть тронула его губы.

– Поскольку последние несколько дней вы пребывали в добром расположении духа, я ожидал, что вы обратитесь с подобной просьбой. Ну что же, хорошо, можете выехать.

– О, благодарю вас, сэр. Я могу поехать прямо сейчас?

– Когда вам будет угодно. Мой кучер повезет вас, и, между прочим, он служит у меня уже тридцать лет и взяток не берет.

Улыбка застыла на лице Эмбер, но она постаралась скрыть гнев из опасения, что милость вновь сменится яростью. Потом, подхватив юбки, она выбежала из комнаты, промчалась через холл и бросилась вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Она ворвалась в свои апартаменты с радостным торжествующим криком, Нэн даже вздрогнула и чуть не выронила шитье.

– Нэн! Где моя накидка, быстро! Мы отправляемся на прогулку в город!

– В город! О, Боже мой, в самом деле? Куда? – Нэн разделяла затворничество своей хозяйки, если не считать нескольких выходов для покупки лент, перчаток и вееров. Она так же истосковалась по свободе, как и Эмбер.

– Я сама не знаю – куда! Куда угодно – не важно куда! Скорей!

Две женщины выскочили из дома в вихре бархатных юбок, меховых муфт и забрались в карету с шумом и смехом, будто они только что приехали из йоркширской деревни и им не терпится осмотреть достопримечательности Лондона.

Ядреный свежий воздух чуть пощипывал нос, день стоял ветреный и пасмурный, с персиковых деревьев сыпались лепестки цветов, кружились на ветру и опадали, как снежинки, на крыши домов и грязные улицы.

Чума еще не отступила, но число умерших в городе было не больше полудюжины в неделю, в основном в самых бедных кварталах, как и в начале эпидемии. Опечатанных домов не было видно, на улицах, как и прежде, толпился народ, торговцы и приказчики нараспев расхваливали свой товар, и единственным напоминанием о недавней чуме были многочисленные объявления, приклеенные к окнам: «Доктор принимает больных». Ибо доктора оказались совсем не у дел и потеряли даже то слабое доверие, каким когда-то пользовались. Вымерла пятая часть населения города, но, казалось, ничего не изменилось, – все тот же веселый, нахальный, вонючий, блестящий и грязный Лондон.

Эмбер была в полном восторге от всего, что видела, счастливая, что вырвалась на свободу.

Вот маленький мальчик мастерски сработал и срезал серебряные пуговицы с пальто зазевавшегося джентльмена; ругаются носильщик и приказчик и вот уж начинают драться дубинками и палками; канатоходец исполняет свой номер перед толпой зевак у входа на Попинджей-Элли; на углу улиц сидят торговки с корзинами сладкого картофеля, весенних грибов, мелких кислых апельсинов, лука, сушеного гороха и макушек свежих зеленых одуванчиков.

Сладкий картофель, иначе батат, – травянистое растение семейства вьюнковых. Произрастает в Центральной Америке, используется, в частности, для приготовления муки, спирта, сахара, крахмала.

Темпл-Бар – старинные ворота в лондонский Сити в западной части со стороны Вестминстера. По традиции у этих ворот монарх получает у лорда-мэра символическое разрешение на въезд в Сити.

Эмбер попросила кучера проехать в район Чаринг-Кросса по Флит-стрит и Стренду, потому что там располагались модные таверны. Ведь, если повезет, она может увидеть кого-то из знакомых, тогда она остановит карету и перекинется парой слов с ним, просто из вежливости, – разве могут быть какие-либо претензии к столь невинному разговору. Эмбер глядела во все глаза и велела Нэн тоже внимательно смотреть на прохожих, и, когда они приближались к Темпл-Бару , Эмбер заметила три знакомые фигуры у входа в таверну «Дьявол». Это были Бакхёрст, Сэдли и Рочестер, все трое навеселе, ибо они слишком громко говорили, жестикулировали и шумели, привлекая внимание прохожих.

Эмбер мгновенно наклонилась вперед и постучала вознице, чтобы тот остановился. Потом опустила окно и высунулась из кареты.

– Эй, джентльмены! – крикнула она. – Перестаньте горланить, иначе я вызову констебля и вас всех посадят в кутузку! – И она громко расхохоталась.

Мужчины повернули головы, пораженные, уставились на нее и притихли от удивления, потом с громким криком бросились к карете:

– Ваша светлость, Бог мой!

– Где вы пропадали все три недели?

– Почему, черт подери, мы не видели вас при дворе?

Они повисли друг у друга на плечах, оперлись локтями об окно кареты. От них несло бренди и апельсиновой водой.

– Честно говоря, джентльмены, – хитро улыбнулась Эмбер и подмигнула Рочестеру, – мне страшно нездоровилось последнее время.

Они так и грохнули от смеха.

– Так, значит, этот старый козел, ваш муж, запер вас в доме!

– Я же говорю, старик не должен жениться на молодой женщине, если он не в состоянии развлекать ее так, как она привыкла. Ваш муж способен развлекать вас, мадам? – спросил Рочестер.

Эмбер сменила тему разговора, опасаясь, что один из слуг или же верный старый кучер получил задание подслушивать, что она говорит, и после доложит обо всем хозяину.

– А из-за чего вы спорили? Когда я проезжала, такой шум стоял, будто на собрании сектантов.

– Мы обсуждали: то ли остаться тут и напиться до чертиков, а потом отправиться в публичный дом, то ли сразу пойти к девочкам и только потом напиться, – пояснил Сэдли. – А каково ваше мнение, мадам?

– Я бы сказала, все зависит от того, как вы собираетесь там развлекаться.

– О, как обычно, мадам, – заверил ее Рочестер, – как обычно. Мы не занимаемся старомодными дебошами. – Рочестеру было девятнадцать лет, Бакхёрсту, старшему из всех, – двадцать один.

– Фу, Уилмот, – возразил Бакхёрст, он сейчас был достаточно пьян и поэтому не заикался. – Где ваше воспитание? Разве вы не знаете, что женщины не любят, когда в их присутствии говорят о других женщинах?

Рочестер пожал плечами:

– Шлюха – это не женщина. Она создана для удобства.

– Пойдемте, выпейте с нами стаканчик, – пригласил ее Сэдли. – Мы наняли оркестрик скрипачей, они сейчас здесь, а потом мы пошлем к леди Беннет и пригласим девиц. Любая таверна может превратиться для меня в бордель, если я захочу.

Эмбер заколебалась – она очень хотела остаться с ними и сейчас раздумывала, удастся ли ей подкупить кучера. Но Нэн толкала ее локтем в бок и всем видом показывала, что не стоит так рисковать, ведь граф может запереть их еще недели на три, а то и больше. Хуже того, она знала, что Рэдклифф может так рассердиться, что сошлет их в деревню – самое популярное наказание для строптивых жен и самое нежелательное. Карета Эмбер перегородила путь, за ней выстроились другие экипажи, столпились приказчики, уличные торговцы, нищие, носильщики – и все кричали и ругали кучера кареты Эмбер, чтобы тот освободил проезд.