Все. что могли - Ермаков Павел Степанович - Страница 66

Выходило, не только у нас шлет народ подарки на фронт. Горошкин вон и сейчас в дареных варежках. В них писулька лежала: «Носи на здоровье, дорогой боец, крепче бей немцев, отомсти за папку, убитого на войне».

Где твой командир, гауптман этот самый? Убит, убежал? Ничего больше не сказал офицер. Умолк насовсем.

Поехали дальше. Погони не было. Видно, замело за ними следы. Да не до хозкоманды этой немцам в городе. С прежней силой доносился оттуда гул, немцы продолжали штурм.

— Геноссе лейтенант, я подумал… — Янцен давил на педаль, мотор завывал, машина бежала, казалось, неизвестно куда.

— Ты вот что… брось это свое «геноссе». Поскольку ты у нас, по-нашему говоришь хорошо, вот и валяй, как полагается. Понял-осознал?

— Яволь. Есть, товарищ лейтенант.

Он повышал командира в звании, но на это Горошкин ему замечаний не делал.

То, что Янцен сказал дальше, удивило и насторожило. Дескать, можно бы наведаться в городок, подарить одному его знакомому шубу. Этих шуб полный кузов. Фельдфебелю из штаба, чертежнику. Мерзавец тот фельдфебель, потчевал зуботычинами солдат из штабной роты, требовал подарков. Янцена заставлял со станции привозить шнапс, денег не давал. Откуда у него деньги? Остальным солдатам присылали родители, Янцену никто не присылал. Поэтому по физиономии получал чаще других. Но это к делу не относится. Пусть товарищ лейтенант не думает, что Янцен решил отомстить фельдфебелю. Просто он считает, фельдфебель может быть полезен русской разведке. В его голове много разных планов, которые он переносил на карты.

Заманчиво, но и опасно. Не решил ли Янцен затащить его к своим, чтобы выслужиться? Но ведь это он мог сделать раньше, возможности были стопроцентные.

«Осторожничаешь, Вася, — сказал он себе с ехидной усмешкой. — А еще разведчик. Признайся, не хочется, страшно противно лезть в их поганое логово».

Не хочется, как пить дать. Надо с Фадеевым обговорить-обкашлять.

Не доезжая до городка, загнали грузовик между двумя подбитыми обгорелыми машинами. Фадеев ухватился за план: почему бы не попробовать.

В старой воронке от снаряда похоронили радиста. Забросали тело мерзлыми комьями. Сдернув шапки, постояли молча, жалея, что нельзя салютнуть.

— Ничего, мы там… возвернемся-притопаем домой, тогда отдадим почести, — сказал Горошкин.

Построились. Янцена поставили впереди. Он в немецкой форме. Остальные в маскхалатах.

— Веди, чтобы ни одна собака не тявкнула. Если офицер встретится, спросит, подходи, как полагается, рапортуй.

— Знаю, у нас так ходили караулы.

— Но лучше обойти, никого не встретить. Тут для нас короткая дорога не самая лучшая.

Прошли окраинами на восточную сторону городка. На краю небольшой площади находился штаб. В двухэтажном доме светилось несколько окон. Тарахтела мотором автомашина. Прошла группа солдат. Возле штаба слышались голоса.

Засели в пустом, разбитом доме на противоположной стороне. «Рядом, по узкой улочке, — сказал Янцен, — всегда и ходил фельдфебель».

— Утром встретишь его. Не здесь, при выходе на площадь, — наставлял Горошкин. — О подарке скажешь, — младший лейтенант помолчал, задумчиво продолжил: — Может спросить, где взял.

— Он знает, меня направили перевозить военные грузы. Я ему обещал. Вот представился случай.

— Ясно. Помни, теперь ты первая скрипка. Как сыграешь, так и будет.

Перед утром пожевали, по сухарю на брата досталось. Жаль, на дороге не успели в грузовиках пошуровать. Может, нашлась бы шамовка. Своя вся кончилась, к немцу на довольствие не встанешь.

Рассвело. Немало военных прошагало мимо, но обещанный Янценом фельдфебель не появился. Сам Янцен прятался где-то за деревьями. На виду торчать не годится, заприметят.

В начале двенадцатого он обозначил себя. Зашагал молодцевато навстречу среднего роста человеку в офицерской шинели и фуражке. Почему офицер? Неужели подозрения Горошкина оправдались? Ну, будь готов, младший лейтенант, если что… Разведчики замерли.

Проходя мимо офицера, Янцен в струнку вытянулся. Офицер небрежно козырнул в ответ, как отмахнулся, миновал солдата. Но через десяток шагов словно спохватился, окликнул его. Янцен подскочил, щелкнул каблуками. Было заметно, изобразил радость и удивление. Тянулся, показывая вдоль улочки, где притаились разведчики. Наконец, офицер кивнул, поднес к носу Янцена кулак в перчатке и удалился. Тот поглядел ему вслед, исчез между домами. Появился он у разведчиков минут через десять. Красный, с каплями пота на лбу. Ясно, торопился, кругом бежал.

— Ты говорил — фельдфебель? — насупился Горошкин.

— Он сказал: в честь взятия Сталинграда. Многим присвоили новые звания.

— Этого… он не нюхал, в честь взятия? — Горошкин сделал явно непристойный жест вслед скрывшемуся в штабе офицеру.

Янцен пояснил, что тот по-прежнему служит там, где и служил, с получением офицерского чина расширился круг его обязанностей, возросла ответственность и доверие начальства. Вчера работал допоздна. Подарок возьмет. Но если Янцен обманет, пусть пеняет на себя. Почему с собой не взял? Потому, что первый же встречный офицер заподозрил бы неладное, отнял бы у солдата дорогую вещь или отвел его с нею в комендатуру. Этому объяснению бывший фельдфебель поверил. Согласился вместе с Янценом зайти к его знакомой фольксдойч, между прочим, молодой и красивой, у которой господина офицера будет ждать хороший ужин.

— Правильно сообразил. Хвалю.

Время тянулось медленно. Есть хотелось, но особенно курить. В отличие от еды курево имелось, но курить запретил Горошкин. Запах махры разносится далеко.

Разливались сумерки, когда появился офицер. Шел он не один, а вдвоем. Оба громко разговаривали. Это меняло обстановку, задуманный план рушился. Очевидно, озадаченный этим Янцен долго не выходил из своего укрытия. Надо бы офицеру уже в улочку сворачивать, тогда и заспешил ему навстречу солдат, вроде бы торопился. Офицеры постояли минуту, расстались. Бывший фельдфебель не хотел ни с кем делиться своим секретом. Янцен повел его, что-то почтительно объясняя.

Возле узенького пролома в стене он вдруг поскользнулся, оступился и толкнул офицера плечом. Тот глазом не успел моргнуть, как чьи-то сильные руки обхватили его за шею, перехлестнули глотку — ни крикнуть, ни вздохнуть, — увлекли в глубину развалин. Скоро он сидел в дальнем углу спеленатый, с затычкой во рту и разоруженный.

Обождали самую малость. Фадеев примотал веревку, которой был связан немец, к своему поясному ремню, к спине между лопаток приставил финку, дал почувствовать ее. Сказал, чуть зашебуршится, конец. Янцен перевел, немец замотал головой, мол, он все понимает, будет вести себя тихо.

Прошли тем же путем, каким в городок пробирались. В степи допросили немца. Надо было знать, имело ли смысл тащить его за собой через линию фронта. Горошкин убедился, смысл был. Немец подтверждал все, что разведчикам удалось узнать о расположении немецких войск. Но тот знал все это предметнее, с точным указанием мест дислокации пехоты и огневых средств. Он рассказал и то, чего не мог знать Горошкин. Бывший фельдфебель только что вычертил карту, нанес план действий соединения, в котором служил, сразу после захвата Сталинграда.

24

Убедившись, что все разведчики и пленный немец в окопе, Горошкин перевалился через бруствер, спрыгнул. Ноги едва держали, колени дрожали, дышалось с трудом, будто вокруг кто-то выкачал воздух. Не верилось, что дошли до своих, наконец-то дома. Незнакомый майор с выступающим упрямым подбородком дохнул на него запахом махорки:

— Горошкин?

— Он самый.

— Вторую ночь ждем вас. Двигайте в блиндаж.

— У меня раненый, сержант Фадеев. В медсанбат бы его.

— Отправим.

В блиндаже было тепло. Висевший на стояке фонарь освещал маленький стол, примкнутый к стене, нары. В глубине их кто-то спал, укрытый шинелью. Майор покрутил ручку полевого телефона, коротко сказал:

— Пришли. Да, пока побудут у меня. С ними — пленный, — положив трубку, пояснил Горошкину: — Наш главный разведчик скоро будет здесь. Твоему начальству он сообщит.