Исав и Иаков: Судьба развития в России и мире. Том 1 - Кургинян Сергей Ервандович - Страница 34

Первым опытом разрыва с мифом в пользу истории была, как известно, Библия. В Библии гомеровская история с Цирцеей доосмысливается и переосмысливается.

С одной стороны, в Библий осуществляется девальвация того, что может прельстить. Гомеровских персонажей прельщает все же красота Цирцеи. Персонаж же Библии — Исав — прельщен всего лишь чечевичной похлебкой.

С другой стороны, в Библии осуществляется ревальвация того, что прельщенный должен отдать. У гомеровского Одиссея и его спутников была всего лишь своя земля — Итака. Она хороша была тем, что она своя. Но с ней и населявшим ее народом не было связано никакого исторического предназначения (обетования, первородства). Все это возникает только в Библии — вместе с историей. За предельно низменное (похлебку) библейский персонаж, в отличие от гомеровского, должен отдать предельно высокое (первородство).

В этом различие между Библией и Гомером. Общее же в том, что если оторвать человека от идеала, высшей цели, исторического имени, эгрегора, то с ним можно делать все, что угодно.

Так что ж тогда нового в перестройке, в «джинне-3» гуманитарных технологий, применяемых как оружие массового поражения? И есть ли хоть что-то новое?

Новое, конечно же, есть. Его немного, но оно крайне существенно.

Гуманитарные технологи решают одну беспрецедентно новую задачу. Как все, известное со времен Гомера и Библии и неоднократно опробованное, довести до предельного упрощения и одновременно поставить на поток. Как античеловеческую ворожбу осуществить в кратчайшие сроки и распространить на сотни миллионов расчеловечиваемых особей.

К концу 70-х годов XX века стало понятно, что, во-первых, это выполнимо в силу наличия и новых знаний, и новых технических средств (телевидения в первую очередь). И что, во-вторых, уже нет никаких запретов на то, чтобы заниматься подобным. До какого-то времени был прежде всего гуманистический запрет: «Как же можно подобными вещами заниматься, да еще на столь массовом уровне! Ведь мы на человека при этом должны посягнуть, на человека вообще». А еще был прагматический запрет: «Устроим такое, да еще на столь массовом уровне, — и неизвестно, чем это кончится. Опять же, ядерное оружие, геополитический баланс и так далее».

А потом запреты оказались сняты. Произошло это при Рейгане. Как и почему — отдельная тема. В любом случае, к началу 80-х годов было принято решение о необходимости («во избежание худшего») обрушить на СССР весь объем soft power и гуманитарных технологий, наплевав на последствия.

В 1987 году от принятия решения перешли к его осуществлению. Это (и именно это!) получило название «перестройка». Итогом стало обрушение СССР, социокультурный слом, регресс и многое другое.

Сторонники грубой силы предлагали завоевать Россию. Объявить ей войну, оккупировать ее территорию.

Сторонники soft power говорили о победе без войны. И они сумели осуществить свой замысел.

Ну, а теперь о главном. Да, то, что произошло, чудовищно. Но ведь нечто чудовищное происходило в истории многих народов. Исторический опыт говорит о том, что выживали после этого только те народы, которые адекватно переживали исторический опыт. Которые способны были, пережив его, сказать себе «никогда больше». А сказав, действовать соответственно.

У многих народов есть такое «никогда больше». У армян или евреев это реакция на геноцид. У турок — на распад Османской империи. У китайцев — на унижения эпохи опиумных войн. Перечисление можно продолжить.

Перестройка уже породила страшные результаты. Они общеизвестны. Но, как говорится, «еще не вечер». Взросли еще не все ядовитые плоды перестройки. А если она будет повторена, то… Сначала народы России лишат государства, затем заставят воевать друг с другом, а потом на их территории организуют «войну за русское наследство», причем именно ядерную… Такое место занимает Россия в мире, такую территорию и ресурсы контролирует, что иначе просто не может быть. И в этом отдают себе отчет очень многие. (Позволить Китаю забрать Сибирь — значит его невероятно усилить, США подобного допустить не могут и так далее.)

А раз так, то итоги «перестройки–2» даже в плане человеческих потерь могут быть прискорбнее, чем итоги того же Холокоста. А с точки зрения потерь метафизических?

У евреев не было государства, их сгоняла в лагеря смерти огромная государственная машина, они ей не могли оказывать сопротивления. И в каком-то смысле метафизической ответственности поэтому нет. В нашем же случае все совсем иначе.

Так почему не говорится это самое «никогда больше»? Потому что Холокост — это тоже грубая сила, а не soft power. Суть же soft power и ее гуманитарных технологий в том, чтобы случалось нечто пострашнее, чем Холокост, а те, с кем это случается, не говорили, сгорая от стыда и ненависти, спасительное «никогда больше», а ныли, пуская слюни: «Еще, еще!»

Политическая цель моего исследования (а исследования такого типа не осуществляются без политической цели, хотя, конечно, к ней не сводятся) проста и амбициозна одновременно. Чтобы даже soft power с ее гуманитарными технологиями получила надлежащий отпор в виде этого «никогда больше». Сделать это невероятно трудно, но совершенно необходимо.

Глава VII. От брэндов эпохи — к медведевскому личностному ядру

Продвинувшись уже достаточно далеко, мы можем, как мне кажется, попытаться выявить смысловое ядро анализируемых текстов. Я убежден, что выявление смыслового ядра анализируемых текстов позволит нам сделать следующий шаг и выявить личностное ядро. Существующее у любого человека, а у крупного политического деятеля тем более.

Кто-то, правда, скажет, что у пиар-конструктов нет ядра. Но чем дальше я продвигаюсь в понимании анализируемой мною текстуальности, тем меньше я склонен считать ее стопроцентным пиаром. И тем больше мне начинает казаться, что за пиаровскими оболочками (а какой политический текст XXI века обойдется без них!) есть глубокая человеческая органика, она же — личностное ядро. И что именно это личностное ядро, а не пиарщики и спичрайтеры, определяет смысловое ядро анализируемых мною текстов.

Конечно же, медведевская натуральность (она же — личностное ядро) не тождественна ВСЕМУ, что говорит Медведев как политический деятель. Ни у одного человека нет полного совпадения между говоримым и сокровенным. А уж по отношению к политику говорить о подобном совпадении просто смешно.

Политические лидеры всегда говорят о политически целесообразном. Об экономике знаний и о том, что надо уйти от сырьевой ориентации нынешней российской экономики, Медведев говорит с политическими целями, очень аккуратно противопоставляя себя предшественнику и отвоевывая то главное, что интересует политика — реальную власть.

Совсем другое дело — зачем Медведев говорит о том, что наше общество будет осуществлять переход к экономике знаний, уход от сырьевой ориентации, иногда называемой даже «сырьевой иглой», на основе стратегии и, я бы даже сказал, философии передышки. Которая нам нужна дозарезу. А ее антипод — потрясения — нам дозарезу не нужен. Медведев не говорит при этом, что передышка будет. Он говорит только, что она нужна. Что-то тут есть от ниспослания передышки как благодати. Причем что-то, не имеющее отношения к политической целесообразности, к игре, к борьбе. А, напротив, имеющее отношение к органическому для Д.Медведева смыслу.

Мы провели анализ реальности и убедились, что уже в марте 2008 года говорить о передышке было бессмысленно. Надо было готовиться к чему-то прямо противоположному.

Мы убедились, что даже при самом поверхностном взгляде на эту самую реальность уже было понятно: она не даст передышки, которую власть считает необходимым благом. Благом спасительным и очевидным.

Мы убедились… Стоп. Мало ли в чем мы еще убедились… Как от этих убежденностей, добытых с большим трудом, перейти к тому, в чем есть медведевская органика, натура, подлинность? К этому самому смысловому ядру текстов Медведева, скрытому за разнообразными и разнокачественными пиар-оболочками, а также к ядру его политической личности? Что-то мне подсказывает, что спокойствие, стабильность, передышка наиболее близки к искомому, хотя еще и не тождественны оному.