Гуманоиды - Уильямсон Джек - Страница 31

Давая волю накопившемуся гневу — все равно притворяться было больше незачем, — доктор потряс кулаком перед темными одинаковыми лицами:

— Надеюсь, что вы никогда не найдете ее! А еще надеюсь, что она отправится прямиком на Крыло IV и воспользуется своими сверхчеловеческими способностями, чтобы уничтожить тот аппарат, который управляет вами! Я все сказал, теперь убивайте меня, если хотите! — Форестер замолчал в ожидании реакции андроидов.

Машина проворковала в ответ:

— Клэй Форестер, вам так и не удалось понять истинную природу нашего предназначения. Очевидно, что ваша экстремальная неспособность быть счастливым вынуждает нас прибегнуть к эйфориду, как только вы окрепнете настолько, чтобы легко перенеси наркотик. Наша цель — не наказывать людей, а только служить и подчиняться. Так как вы сами не продемонстрировали никаких сверхчеловеческих способностей, нет никакой необходимости уничтожать вас.

Форестер молча лежал в воде, и даже дрожь, бившая его, куда-то исчезла.

Глава восемнадцатая

Снова раздался плеск воды, и спокойные черные машины нагнулись, чтобы поднять Форестера на своих заботливых теплых руках. Очень осторожно, стараясь не причинить боли, один из гуманоидов ощупал сломанную ногу доктора. Металлический голос произнес:

— Вы поступили чрезвычайно неосмотрительно. Падение повредило ваше правое бедро и колено, кроме того, порваны некоторые связки. Вы остро нуждаетесь в нашей помощи.

Доктор заметил с сарказмом:

— Вы не очень-то заботились обо мне, когда натравили на нас свой бульдозер.

Уравновешенный голос машины ответил:

— Тогда с вами находилась та девочка. Согласно Основной Директиве мы работаем ради наибольшего блага наибольшего количества людей, а потому должны использовать любые средства, чтобы уничтожать сверхчеловеческие способности подобных ей индивидуумов.

Гуманоиды осторожно перенесли доктора в лифт. Несмотря на всю их аккуратность, прикосновения к сломанной ноге вызывали страшную боль. Наконец они выбрались наружу. Яркое солнце било в глаза, крылатые цветы из странного сада все так же парили, целовались и умирали. Потом Форестер оказался на холодном столе в маленькой белой комнатке. Заботливые машины сняли с него изодранную одежду, смыли грязь и кровь с тела. Какой-то химический запах ударил ему в ноздри, что-то обожгло исцарапанную кожу. Доктор вздрогнул и не удержался от стона, когда к его сломанному бедру прикоснулись.

Машина мгновенно произнесла:

— Не стоит беспокоиться, сэр. Боль скоро пройдет.

Мягкие пластиковые пальцы приподняли его руку. Форестер ощутил почти животный страх, увидев острую иглу шприца в руках гуманоида. Сухие губы отказывались повиноваться, и он не мог произнести ни слова.

— Не беспокойтесь, сэр, — пропел андроид со шприцем. — Это ваша первая доза эйфорида — она поможет вам расслабиться и не чувствовать боли, пока мы приводим в порядок вашу сломанную ногу. Эйфорид поможет вам стать счастливым.

Слишком ослабев, чтобы сопротивляться, он просто лежал, погружаясь в полузабытье. Боль в сломанной ноге постепенно утихла, время уже не текло медленной рекой, а скачками проносилось в сознании.

Он снова лежал в своей огромной спальне со светящимися настенными панелями, на которых по-прежнему танцевали деревенские парни и девушки. Когда-то давно он часто задумывался над тем, в самом ли деле люди были более счастливы в те примитивные времена, когда машины еще не внедрились во все сферы человеческой жизни. Огромное хрустальное окно иногда становилось прозрачным, и за ним виднелись бесконечные пески пустыни. Доктор знал — если окно мягко светится золотистым светом, значит, на улице ночь. Нежные руки время от времени поворачивали его на кровати, и игла снова вонзалась в руку, еще глубже погружая в царство забвения.

Однажды в спальню пришла его жена в сопровождении внимательного гуманоида. Рут держала в руках удивительную плюшевую игрушку, одно из ярких крыльев которой свисало вниз. Игрушка напоминала по форме один из гигантских живых цветов странного сада. Под тонкими подвижными бровями глаза Рут казались огромными — в них было выражение детского любопытства и тревоги. Сначала запах ее духов казался приятным, возрождая в памяти события далекого прошлого, но уже через несколько минут начал душить Форестера своей невыносимой сладостью.

— Это Рут, — произнесла машина. — Она — ваша жена.

Тревога в глазах молодой женщины сменилась выражением радости — она склонилась к Форестеру, и ее полные чувственные губы растянулись в детской улыбке. Рут неуверенно коснулась его лба, губ, и Клэю показалось, что на лице ее отразилась тень тщетной борьбы сознания с наркотиком. Но вот она уронила свою странную игрушку, и все исчезло.

Накрашенные губы девушки обиженно надулись, по бархатным щекам покатились слезы. Андроид тут же поднял игрушку и протянул ее Рут. Она жадно схватила ее и прижала к груди, позволив машине вытереть слезы со своих щек. Рут снова улыбалась, что-то тихонько напевая, и гуманоид увел ее из комнаты.

В следующий раз Форестер обнаружил себя в мягком раскладном кресле, с высоко поднятой ногой в гипсе. Пораженный внезапно нахлынувшим ощущением полного одиночества, в которое его погрузил наркотик, Форестер прерывающимся голосом прошептал гуманоиду, стоящему за его спиной:

— Неужели у меня не осталось друзей, которые могли бы навестить меня? Или все они получают свою дозу эйфорида? — горечь звучала в каждом его слове.

Машина моментально ответила:

— Большая часть ваших помощников и друзей нашла утешение в эйфориде. Лишь немногие удачливые исключения сумели найти счастье самостоятельно, в безвредной и созидательной активности. Доктор Питчер пишет драмы — раньше врачебная практика не оставляла ему времени для этого. Еще один счастливец — мистер Айронсмит.

— Вы не попросите их навестить меня?

— Они оба уже приходили, — промурлыкала машина. — Только вы не узнали их.

— Когда Фрэнк Айронсмит снова придет…

Речь доктора замедлилась и прервалась — еще один укол эйфорида сделал свое дело. Форестер старался вспомнить, о чем он хотел спросить Айронсмита, но никак не мог — до момента, когда очнулся на уже знакомом жестком столе в белой комнате, где ему когда-то сделали первый укол эйфорида. Гуманоиды истязали его другими, очень болезненными инъекциями, и боль, казалось, рассеивала серое забытье.

Вслед за болью вернулось ощущение разбитости и плохого самочувствия, но нежные руки машин растирали и массировали его до тех пор, пока дрожь и холодный пот не прекратились. Форестера вернули назад в спальню и посадили в специальное кресло на колесиках, где он обнаружил, что сжимает в руке яркую плюшевую игрушку, напоминавшую червяка с крыльями. Доктор с отвращением бросил ее на пол.

— Чувствуете себя лучше, Форестер?

Удивленный приветливым голосом Фрэнка Айронсмита, доктор увидел молодого математика, стоящего в дверях комнаты с довольной улыбкой на лице. Он пришел один, без сопровождения гуманоидов.

— Похоже, что так, — неуверенно кивая, доктор потрогал сломанную ногу. Гипс уже сняли, и даже отек спал. Сгибая и разгибая ногу, Форестер не чувствовал боли. — По-моему, все в порядке, хотя совсем недавно я отвратительно себя чувствовал.

— Это реакция на нейтрализующую сыворотку, — пробормотал Айронсмит. Положив руки на поручни кресла, он отвез доктора в другую комнату и попросил гуманоидов закрыть скользящую дверь и оставить их наедине.

— Они привели вас в сознание, потому что мне нужна ваша помощь, — продолжил математик.

Доктор приподнялся было, чтобы проверить свое колено, но после слов молодого человека снова опустился в кресло, изучая Айронсмита. Сейчас бывший клерк гораздо меньше походил на вечного студента, он заметно повзрослел. Все такое же открытое, его дружелюбное загорелое лицо казалось строже и сильнее. В его ясных и честных больших глазах светилась трезвая рассудительность. Даже одет он был иначе — поношенные брюки и старая рубашка сменились шерстяным костюмом превосходного качества. Это одеяние делало его словно бы шире в плечах и самоувереннее, а серый пиджак, как отметил Форестер, застегивался обыкновенными пуговицами, а не родомагнитными застежками.