Караси и щуки - Аверченко Аркадий Тимофеевич - Страница 2

— Да, нѣтъ! Мы не хотимъ… Вы не имѣете права…

— Почему?!!

— Да что же это за безсмыслица такая: взять живого человѣка, обмазать малиновымъ вареньемъ, обсыпать конфетти!.. Да еще накормить обоями съ вазелиномъ… Развѣ можно такъ? Мы не хотимъ. Мы думали, что вы насъ просто кормить будете, a вы… мажете. Зубныя щетки, рубленыя, даете… Это даже похоже на издѣвательство!.. Такъ нельзя. Мы жаловаться будемъ.

- Какъ жаловаться? — яростно взревѣлъ я. — Какъ жаловаться?! A я жаловался кому нибудь, когда вы мнѣ продавали пятиногихъ синихъ свиней и кусочки жести на деревянной доски?! Я отказывался?!! Вы говорили: мы самоопредѣляемся. Хорошо! Самоопредѣляйтесь. Вы мнѣ говорили — я васъ слушалъ. Теперь моя очередь… Что?! Нѣтъ, ужъ знаете… я поступалъ по вашему, я хотѣлъ понять васъ — теперь понимайте и вы меня. Эй, люди! Раздѣньте ихъ! Мажь ихъ, y кого тамъ варенье. Держите голову имъ, a я буду накладывать въ ротъ салатъ… Стой, братъ, не вырвешься. Я тебѣ покажу сумерки насущнаго! Вы самоопредѣляетесь — я тоже хочу самоопредѣлиться!..

Молодые люди стояли рядышкомъ передо мной на колѣняхъ, усердно кланялись мнѣ въ ноги и, плача говорили:

— Дяденька, простите насъ. Ей Богу, мы больше никогда не будемъ…

- Чего не будете?

— Этого… дѣлать… Такихъ картинъ дѣлать…

— A зачѣмъ дѣлали?

— Да мы, дяденька, просто думали; публика глупая, хотѣли шумъ сдѣлать, разговоры вызвать.

- A зачѣмъ ты вотъ, тотъ… лѣвый… зачѣмъ крысу на подносъ повѣсилъ?

— Хотѣлъ, какъ чуднѣе сдѣлать.

— Ты такъ глупъ, что y тебя на что-нибудь особенное, интересное даже фантазіи не хватило. Вѣдь ты глупъ, братецъ?

— Глупъ, дяденька. Извѣстно, откуда y насъ умъ?!

— Отпустите насъ, дяденька. Мы к мамѣ пойдемъ.

— Ну, ладно. Цѣлуйте мнѣ руку и извиняйтесь.

— Зачѣмъ же… руку цѣловать?..

— Раздѣну и вареньемъ вымажу! Ну?!

- Вася, цѣлуй ты первый… A потомъ я.

- Ну, Богъ съ вами… Ступайте.

Провозвѣстники будущаго искусства встали съ колѣнъ, отряхнули брюки, вынули изъ петлицъ ложки и, сунувъ ихъ въ карманъ, робко, гуськомъ вышли въ переднюю. Въ передней, натягивая пальто, испуганно шептались:

— Влетѣли въ исторію! A я сначала думалъ, что онъ такой же дуракъ, какъ и другіе.

- Нѣтъ, съ мозгами парень. Я, было, испугался, когда онъ на меня кричать сталъ. Вдругъ, думаю, подносомъ по головѣ хватитъ!

- Слава Богу, дешево отдѣлались.

- Это его твоя крыса разозлила. Придумалъ ты, дѣйствительно: дохлую крысу на подносъ повѣсилъ!

- Ну, ничего. Ужъ хоть ты на меня не кричи. Я крысу выброшу, a на пустое мѣсто стеариновый огарокъ на носкѣ башмака приклею. Оно и прочнѣе. Пойдемъ, Вася, пойдемъ, пока не догнали.

Ушли, объятые страхомъ…

БОРЬБА СЪ РОСКОШЬЮ

- Имѣю честь рекомендоваться: дѣйствительный членъ новооткрытой петроградской лиги для борьбы съ роскошью и мотовствомъ.

— А! Дѣйствительный?

- Да-съ.

- Это хорошо, что дѣйствительный. Прошу покорнѣйше садиться…

— Куда?

- A вотъ въ это кресло.

- Въ это кресло? Ни за что. Оно вѣдь, поди, рублей пятьдесятъ стоить?

— 120.

- Сто двадцать?! О, Боже! Какое возмутительное мотовство! Принципіально не сяду… Я лучше, тутъ, на подоконничкѣ…

— Чѣмъ могу служить?

- Я пришелъ вамъ сказать одно только слово… Кажется, господинъ Фурсиковъ?

- Фурсиковъ.

- Одно слово: опомнитесь, Фурсиковъ! Намъ сообщили, что вы живете роскошно и мотаете деньги безъ всякаго толку и смысла… На чемъ, напримѣръ, вы сейчасъ стоите?

- На полу.

- Нѣтъ, на коврѣ! A коверъ-то персидскій, a цѣна-то ему пятьсотъ рублей, a на коврѣ-то этомъ еще лежитъ медвѣжья шкура, тоже, поди, въ два ста ее не уберешь?

— 550.

— Я не падаю въ обморокъ отъ этой цифры только потому, что y меня крѣпкіе нервы. Эхъ, господинъ Фурсиковъ! Нуженъ вамъ этотъ коверъ? Нѣтъ, не нуженъ. Нуженъ медвѣдь? Ни для какого чорта не нуженъ. Это y васъ что за комната?

- Кабинетъ…

— Так-съ… A та?

- Столовая.

— Ну, скажите, пожалуйста… Неужели, эти двѣ комнаты нельзя соединить въ одну? Или обѣдайте въ кабинетѣ или занимайтесь въ столовой. Вѣдь два дѣла за разъ вы не будете дѣлать — обѣдать и заниматься. Значитъ — для чего же двѣ комнаты?

— Но y меня тутъ письменный столъ…

— A для чего онъ вамъ? На обѣденномъ и занимайтесь… Если бумаги какія есть, документы — ихъ можно въ ящичекъ изъ-подъ макаронъ класть. Макароны скушать, a въ пустой ящичекъ прятать послѣ работы бумаги… Наконецъ — чернильница! Для чего вамъ такая огромная — съ какимъ-то орломъ, съ бронзой и мраморомъ? Прекрасно и баночка изъ-подъ горчицы служить можетъ. Горчицу скушали, a въ баночку чернилъ налили… Это что за комната?

- Спальня…

- Ну, вотъ, ну, вотъ! Въ кабинетѣ есть огромный широкій диванъ, есть оттоманка, a вы еще спальню заводите. Что за мотовство?!..

- Но… y меня вѣдь жена…

- Ну, что жъ… Прекрасно на этой оттоманкѣ умѣстились бы съ женой рядомъ…

- На ней нельзя спать… Плюшъ испортится.

— A зачѣмъ плюшъ? Клеенкой обтянули и конецъ. Что за швыряніе деньгами. Лучше бы эти деньги на военныя нужды пожертвовали… О! Тамъ еще комната?

- Да… Это спальня моего брата…

— Зачѣмъ? Къ чему? Кому это нужно? Спальня! Въ томъ же кабинетѣ можно и устроиться. Вы съ женой на оттоманкѣ, братъ на диванѣ. Когда братъ раздѣвается — жена ваша выходить на минуту, жена раздѣвается — братъ выходить. Господи! Только было бы желаніе, a устроиться всегда можно…

- Но… y жены есть туалетный столикъ… его некуда тутъ поставить…

— Какъ некуда? A на вашъ письменный столъ. Такой огромный дуракъ, — неужели онъ не сможетъ сдержать этого крошки… И преудобно будетъ: жена ваша взбирается на письменный столъ (вы ее можете и подсадить) и садится за туалетный столикъ, причесываться или что она тамъ дѣлаетъ, вы y ея ногъ сидите, работаете, a на другомъ концѣ стола можетъ сидѣть вашъ братъ и ѣсть въ это время колбасу.

- Нѣтъ, такъ неудобно… Жена любитъ, чтобы изъ спальни былъ ходъ прямо въ ванную…

- О, Боже милостивый! Что вы, Ротшильдъ, что ли? Зачѣмъ вамъ отдѣльная ванная? Ванну можно поставить на мѣсто этой этажерки съ бездѣлушками и отгородить ее ситцевой занавѣсочкой… Да постойте! Вѣдь тутъ, вмѣсто этого мраморнаго идіота, можно поставить керосинку… Тогда вамъ и кухни не надо… Жена будетъ жарить на керосинкѣ яичницу, братъ рубитъ, скажемъ, котлеты, a вы чистите картошку! Ни кухни, ни кухарки не надо… A экономію всю на нужды войны жертвуйте… Сколько y васъ теперь комнатъ?

- Ш… шесть…

- Ну, вотъ! A я вамъ доказываю, что одной довольно… Тѣсновато, вы думаете? A на кой дьяволъ вамъ два шкапа книгъ? Что вы ихъ всѣ сразу читаете, что ли? Вѣдь больше одной за разъ не читаете? Ну, вотъ! Запишитесь въ какую-нибудь библіотеку и берите книги, a эти продайте, a деньги на Красный Крестъ пожертвуйте… Вѣдь сердце кровью обливается, когда на васъ смотришь. Это что — жакетъ на васъ?

— Жакетъ…

- Рублей 60, поди, стоить.

— 140.

- Ну, вотъ! Кому это нужно?! Взяла бы жена и сшила сама изъ трико по три двадцать аршинъ; и прочно и хорошо. Пальто, вонъ, я ваше въ передней видѣлъ. Почему на мѣху? Можно и въ весеннемъ проходить зиму, a ежели холодно, то не ѣздить на извозчикахъ или тамъ на трамваяхъ, a просто бѣжать по улицѣ. И экономія времени, и согрѣешься… A это пальто спустить надо, a денежки на шитье противогазовъ пожертвовать. Гм… да! Позвольте, г. Фурсиковъ… Почему же вы плачете?

- О, г. дѣйствительный членъ петроградской лиги для борьбы съ роскошью и мотовствомъ! Вы такъ хорошо говорили, такъ убѣдили и меня, и жену мою, и брата, что мы рѣшили во всемъ и вездѣ слѣдовать тѣмъ принципамъ, съ которыми сейчасъ познакомились…

- Гм… Ну, да… Я очень радъ… гм!.. Очень. Утрите слезы. Еще не все потеряно… Прощайте, г. Фурсиковъ, прощайте, мадамъ. A гдѣ же вашъ братецъ?