Трон из костей дракона - Уильямс Тэд - Страница 47

Саймон вздохнул еще глубже.

— Если вы научите меня волшебству, я каждую неделю буду приносить вам один из пирогов Юдит и баррель стенширского темного от кладовщика.

— Вот оно! — торжествующе рявкнул Моргенс. — Видишь? Ты видишь, мальчик? Ты так уверен, что волшебные фокусы принесут тебе славу и могущество, что готов подкупить меня крадеными вещами, только бы я научил тебя. Нет, Саймон, я не могу заключать с тобой такие сделки.

Саймон почувствовал, как его снова охватывает злоба, поморщился и ущипнул себя за руку.

— Почему вы так настроены против этого? — спросил он. — Потому что я судомойка?

Моргенс улыбнулся.

— Даже если ты все еще работаешь на кухне, друг Саймон, ты не судомойка. Нет, в тебе нет никакого ущерба, кроме разве что возраста и незрелости. Ты просто не понимаешь, о чем просишь.

— Я не понимаю, — пробормотал Саймон, плюхнувшись на стул.

— Вот именно, — Моргенс сделал еще один глоток эля. — То, что ты называешь волшебством, на самом деле есть результат элементарных природных сил, похожих на огонь и ветер. Они подчиняются особым законам — и законы эти невероятно трудны для понимания и изучения. Многие из них так никогда и не будут поняты.

— Но почему вы не научите меня этим законам?

— По той же причине, по которой я не дам горящего факела ребенку, сидящему на стоге сена. Ребенок — я не имею в виду ничего оскорбительного — не готов к такой чудовищной ответственности. Прежде чем приступить к овладению Искусством, которым ты так очарован, необходимо многие годы провести за книгами, изучая другие науки. И даже тогда не всякий может овладеть могуществом.

Старик снова выпил, отер губы и улыбнулся.

— К тому времени, когда человек способен использовать Искусство, он обычно бывает уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что к чему. Искусство слишком опасно для юных, Саймон.

— Но…

— Если ты сейчас скажешь: «но Прейратс…», я стукну тебя, — сказал Моргенс. — Я уже говорил тебе, что он безумен. Он упивается могуществом, которое дает Искусство, и игнорирует последствия. Спроси меня о последствиях, Саймон.

Саймон угрюмо спросил:

— И что же с пос…

— Нельзя напрягать силы, не заплатив за это, Саймон. Если ты украл пирог, кто-то другой останется голодным. Если ты слишком сильно гонишь лошадь, лошадь погибает. Если ты используешь Искусство, чтобы открывать двери, Саймон, ты не выбираешь гостей.

Саймон разочарованно оглядел комнату.

— Почему вы нарисовали эти знаки на вашей двери, доктор, — спросил он наконец.

— Чтобы уберечься от чужих гостей, мальчик. — Моргенс нагнулся, чтобы поставить свою кружку, и из-за его воротника выскользнуло что-то золотое и блестящее и повисло, раскачиваясь на цепочке. Доктор как будто не замечал этого. — Теперь я вынужден отослать тебя, Саймон. Но ты запомни этот урок, урок, который годится для королей… или королевских сыновей. За все надо платить! Есть цена любому могуществу, хоть это и не всегда очевидно. Обещай мне, что ты запомнишь это.

— Я обещаю, доктор, — после плача у Саймона кружилась голова, как после быстрого бега. — Что это такое? — спросил он, указывая на золотой предмет, маятником качающийся взад и вперед. Доктор прикрыл его ладонью и бросил на Саймона быстрый взгляд.

— Это перышко, — коротко сказал доктор. Когда он прятал под одежду блестящую вещицу, Саймон заметил, что конец золотого перышка был приделан к свитку пергамента, вырезанного из блестящего белого камня.

— Нет, это перо, — сказал он заинтересованно, — писчее перо, верно?

— Очень хорошо, это перо. Теперь, если тебе нечего делать, кроме как допрашивать меня о моих личных украшениях, ступай прочь. И не забудь своего обещания! Помни!

Пока Саймон брел обратно к помещениям для слуг, он с удивлением размышлял обо всех событиях сегодняшнего странного утра. Доктор узнал о его проступке, но не наказал и не выгнал вон. И тем не менее он продолжал отказываться научить Саймона какому-нибудь волшебству. И совсем уж непонятно, почему такое раздражение вызвал интерес Саймона к брелку-перу.

Размышляя, Саймон задумчиво дергал высохшие ветки розового куста.

Неожиданно он уколол палец о скрытый шип и ругаясь отдернул руку. Яркая капелька крови повисла на кончике его пальца, как крошечная алая жемчужина.

Саймон сунул палец в рот и ощутил легкий соленый вкус.

В самую темную часть ночи, пик Дня всех дураков, чудовищный толчок прокатился по Хейхолту. Он вытряхнул спящих из кроватей и вызвал долгое шмелиное гудение сочувствующих колоколов на Башне Зеленого ангела.

Удар сбросил со стульев нескольких юных священников, отвергнувших вечерние молитвы и посасывающих вино, беспрерывно оскорбляя аббата Дометиса, в эту единственную для них ночь свободы. Сила толчка была так велика, что даже пьяные солдаты ощутили волну леденящего ужаса, словно всегда были уверены, что Бог в конце концов непременно даст им почувствовать свое недовольство.

Но когда обезумевшая толпа ринулась во двор замка, чтобы посмотреть, что же случилось, они не обнаружили никаких следов вселенского катаклизма, кроме торчащих тут и там бритых голов церковных прислужников, похожих на бледные ядовитые грибы. Ночь была ясной и невозмутимой.

Саймон спал в своей скромной занавешенной тряпками постели, окруженный дивными сокровищами, которые он так бережно собирал; во сне он взбирался по колонне из черного льда, и за каждым мучительным продвижением вперед следовало почти столь же мучительное соскальзывание назад. В зубах он держал какое-то послание, написанное на туго свернутом пергаменте. На самом верху обжигающей холодом колонны была дверь, за дверью пряталось что-то темное и, притаившись, дожидалось его, дожидалось послания.

Когда он наконец достиг порога, оттуда высунулась рука, похожая на змею, и схватила пергамент испачканными в чернилах пальцами. Саймон попытался, отпрянув назад, скользнуть вниз, но из дверного проема появилась вторая черная лапа и схватила его за руку. Его потащили вперед, к глазам, блистающим, как два малиновых уголька в адском чреве дьявольской печи…