Скала прощания - Уильямс Тэд - Страница 55

— А норны разве не станут нас преследовать?

— Я знаю места в лесу, которые укроют нас, пока мы не дойдем до лугов за лесом, — отвечала колдунья. — Что касается Верхних Тритингов, не думаю, чтобы норны настолько обнаглели, чтобы средь бела дня перейти на равнины. Хоть они и бессмертны, но их гораздо меньше, чем людей. Король Бурь живет в ожидании веками, думаю, у него есть терпение попридержать свою полную силу в тайне от смертных еще немного. Нет, похоже, что нам следует бояться сейчас армии Элиаса и тритингов. — Она повернулась к Джошуа. — Ты, возможно, знаешь это лучше меня: тритинги сейчас служат Элиасу?

Принц покачал головой:

— Они непредсказуемы. На тех землях много кланов, и трудно разобраться в их преданности даже собственным танам. Кроме того, если мы не будем сильно отдаляться от леса, мы можем вообще не встретить ни души. Территория их обширна. Когда он закончил, Воршева встала и удалилась, исчезнув за купой берез. Джошуа проследил за ней взглядом, затем постоял, слушая, как Джулой отвечает на вопросы о Сесуадре.

Воршева прислонилась к стволу березы, со злостью сдирая похожую на бумагу бересту. Джошуа довольно долго стоял, наблюдая за ней. Ее платье превратилось в лохмотья, оборванные до самых колен. Ее нижняя юбка была тоже разорвана на повязки. Как и все они, она была грязна, в густых черных волосах полно сучков и травинок, руки и ноги покрыты царапинами, рана на руке перетянута грязной окровавленной тряпкой.

— Почему ты сердишься? — спросил он. Голос его был мягок.

Воршева резко обернулась, глаза ее были широко раскрыты.

— Я сержусь? Отчего? Ты дурак!

— Ты меня избегаешь с того самого мгновения, как мы покинули Наглимунд, — сказал Джошуа, подойдя поближе. — Когда я ложусь рядом, ты ведешь себя как священник, почуявший грех. Разве так ведут себя влюбленные?

Воршева занесла руку, готовая дать ему пощечину, но он оказался слишком далеко.

— Влюбленные? — она задохнулась, произнеся это слово так, как будто ей было от него тяжело и больно. — Кто ты такой, чтобы говорить со мной о любви? Я ради тебя отказалась от всего, а ты так говоришь со мной. — Она провела рукой по лицу, оставив на нем грязную полосу.

— Все эти жизни в моих руках, — промолвил принц медленно. — И на моей совести. Мужчины, женщины, дети — сотни погибших в развалинах Наглимунда. Возможно, я держался на расстоянии с момента падения замка, но это оттого, что мысли мои были мрачны, меня преследовали души умерших.

— С момента падения замка, говоришь? — прошипела она. — С этого момента ты обращался со мной как с уличной девкой. Ты со мной не разговариваешь. Ты обращаешься к кому угодно, только не ко мне. А по ночам ты приходишь ласкать меня! Ты что, купил меня на базаре, как покупают лошадь? Я пошла за тобой, чтобы быть свободной и любить тебя. Ты никогда не обращался со мной по-хорошему. Теперь ты тащишь меня обратно, чтобы выставить мои стыд напоказ! — Она залилась злыми слезами и быстро ушла за дерево, так чтобы принц не видел ее лица.

Джошуа был озадачен:

— Что ты говоришь? Кому показать твой стыд?

— Моим соплеменникам, дурень! — воскликнула Воршева. Ее голос отдался эхом по лесу. — Моим соплеменникам!

— Тритингам… — протянул Джошуа. — Ну конечно.

Она вышла из-за дерева, как злой дух, глаза ее сверкали.

— Я туда не пойду! Бери свое крошечное королевство и иди, куда хочешь, но я так позорно в свою родную землю не вернусь, такой… я не вернусь! — Она гневно указала на свое рубище.

Джошуа кисло усмехнулся:

— Это глупо. Посмотри на меня, сына великого короля Престера Джона! Я похож на чучело! Ну и что? Я вообще сомневаюсь, что мы кого-то из твоих увидим. Да если бы и увидели, так что? Твоя гордыня заставит тебя лучше умереть в лесу, чем показаться в лохмотьях каким-то возницам на дорогах?

— Да! — воскликнула она. — Да! Ты считаешь меня полной дурой! Ты прав! Я ради тебя бросила свой дом и земли своих отцов! А теперь ты предлагаешь мне вернуться туда побитой собакой? Я лучше тысячу раз умру, чем переживу такой позор! У меня уже и так ничего не осталось, так ты еще хочешь видеть, как я ползаю на коленях? — Она рухнула на колени. — Так вот, я тебя умоляю, не ходи в Верхние Тритинги. Или, если все же пойдешь, оставь мне пищи на некоторое время, и я пройду к этому месту лесом.

— Это полное безумие, — возмутился Джошуа. — Ты разве не слышала, что сказала Джулой? Если ситхи не поймают тебя как незаконно перешедшую границу, тебя схватят норны и сделают что-нибудь похуже.

— Тогда убей меня. — Она потянулась за Найдлом, висящим на поясе Джошуа. — Я умру, но не пойду к тритингам.

Джошуа поймал ее за запястье и заставил выпрямиться. Она извивалась в его руках, пиная его ноги своими, обутыми в сильно поношенные и замызганные туфельки.

— Ты ведешь себя, как ребенок, — сказал он сердито и отклонился от ее удара. — Ребенок с коготками.

Он развернул ее спиной к себе и, толкая вперед, повел к поваленному дереву. Он сел и притянул ее к себе на колени, крепко обхватив.

— Если будешь вести себя как капризное дитя, я так и буду с тобой обращаться, — объявил он сквозь стиснутые зубы, уклоняясь от ее попыток стукнуть его головой.

— Я тебя ненавижу! — задыхалась она.

— В это мгновение я тебя тоже ненавижу, — сказал он, крепче сжимая объятия. — Но это пройдет.

Наконец она перестала извиваться и обмякла, измученная борьбой.

— Ты сильнее меня, — простонала она, — но и тебе иногда нужен сон. Тогда я убью тебя и себя.

Джошуа тоже тяжело дышал: Воршева была не из слабых.

— Нас слишком мало осталось, чтобы убивать друг друга. А если понадобится, я здесь так с тобой и просижу, пока не настанет пора отправляться. Мы все пойдем к Сесуадре, и все ее достигнем, насколько это в моей власти.

Воршева снова попыталась вырваться, но быстро сдалась, почувствовав, что Джошуа не ослабил хватки. Она немного посидела неподвижно, дыханье ее замедлилось, дрожь в руках и ногах прекратилась.

Тени становились длиннее. Одинокая цикада, чувствуя приближение вечера, застрекотала.

— Если бы ты только любил меня, — сказала она наконец, глядя на темнеющий лес, — не было бы нужды убивать кого-либо.

— Я устал от разговоров, леди, — ответил принц.

Принцесса Мириамель и двое священнослужителей, ее сопровождавших, оставили Прибрежную дорогу и свернули поздним утром в долину Комеис, которая служила воротами в Наббан. Пока они продвигались по зигзагообразной дороге, бегущей по склону горы, Мириамель обнаружила, что ей трудно смотреть под ноги лошади. Прошло много времени с тех пор, как она впервые увидела Наббан и родной город своей матери, и желание поглазеть вокруг было чрезвычайно велико. Здесь фермерские земли начинали уступать место расширяющимся предместьям некогда величественного города. Долина в этих местах была усеяна поселками и городками, даже на крутых холмах Коммерии были разбросаны беленые каменные домики, подобно зубам выступавшие над поверхностью холмов.

Дымки бесчисленных очагов вились ввысь со дна долины, и над ней, как покрывало, парило сероватое облако. Обычно, насколько знала Мириамель, морской ветер уносил все облачка с синего неба, но сегодня не было ни ветерка.

— Так много народу, — поражалась она. — А в самом городе еще больше.

— В сущности, это не показатель важности города, — заметил отец Диниван. — Эрчестер почти в пять раз меньше, но Хейхолт — столица, известная во всем мире. А слава Наббана осталась в прошлом, конечно, это не относится к Матери Церкви. Наббан сейчас ее город.

— Замечательно, не правда ли, что те, кто казнил Господа нашего Узириса, теперь прижимают Его к груди своей? — промолвил Кадрах, ехавший несколько впереди. — У человека всегда оказывается больше друзей после смерти.

— Не понимаю тебя. Кадрах, — сказал Диниван, причем его симпатичное лицо посерьезнело. — В твоем замечании больше горечи, чем прозрения.