Город золотых теней - Уильямс Тэд - Страница 29

Пальцы наткнулись на что-то твердое. Вспышка молнии высветила торчащий из грязи лошадиный череп с остатками шкуры, напоминающий нечто, выросшее из посеянных зубов дракона. Пол отдернул руку, коснувшуюся было морды с каменными зубами, торчащими из-под скукожившихся губ. Глаза давно исчезли, глазницы забиты грязью. Торчащие из земли поодаль покореженные доски были остатками повозки для снарядов, которую лошадь некогда таскала. Странно – почти невозможно – представить, что это адское место было когда-то сельской дорогой, тихим уголком тихой Франции. А лошадь неторопливо тянула фургон, отвозя фермера на рынок, доставляя молоко или почту к деревенским домикам. Когда жизнь имела смысл. Имела же она когда-то смысл. Пол не мог припомнить то время, но и не мог поверить в нечто иное. Когда-то в мире существовал порядок. А теперь сельские дороги, дома, лошади и все остальное, отделявшее цивилизацию от мрака, оказались перемолотыми в однородную первобытную слизь.

Дома, лошади, люди. Прошлое, мертвое. При вспышках молний Пол увидел, что окружен скорченными трупами солдат – может, своих соотечественников, а может, и немцев. Различить их оказалось невозможно. Национальность, достоинство, жизнь – они лишились всего. Подобно рождественскому пирогу, нафаршированному шиллингами, грязь была напичкана незавершенными частицами жизни – куски рук и ног, тела, лишившиеся конечностей после взрыва снаряда, ботинки с торчащими останками ног, обрывки формы, приклеившиеся к клочкам кожи. Другие, почти целые, тела лежали среди ошметков – изломанные взрывами и напоминающие кукол, сперва поглощенные океаном вязкой грязи, а затем обнаженные проливным дождем. Тупо смотрели незрячие глаза, зияли распахнутые рты; они тонули, все они тонули в грязи. И все вокруг, живое прежде или нет, было одного и того же жуткого цвета экскрементов.

То была Трясина. То был девятый круг ада. И если в конце его не было спасения, то получалось, что вселенная есть не что иное, как жуткая, наскоро придуманная шутка.

Дрожа и стеная, Пол полз дальше, подставив спину разгневанному небу.

Почва содрогнулась, его швырнуло лицом в грязь. Та раздалась, поглощая его.

Выплыв и глотнув воздуха, Пол услышал очередной свистящий визг, и земля содрогнулась вновь. В двух сотнях ярдах от него взрыв взметнул в воздух огромный фонтан грязи. Что-то небольшое прошипело над головой. Пол завопил, когда на немецкой стороне загрохотали полевые орудия, окрашивая горизонт дугой пламени, отблески которого превратили холмики грязи в четкий рельеф. Упал еще один снаряд, взлетела грязь. Что-то провело раскаленной клешней по его спине, разрывая рубашку и кожу, и вопль Пола вознесся навстречу грому, а затем оборвался, когда его лицо уткнулось в грязь.

Какое-то мгновение он был уверен, что умирает. Сердце заколотилось так сильно и часто, что едва не вырвалось из груди. Пол сжал кулаки, пошевелил рукой. Ему показалось, будто кто-то вскрыл его и вонзил в позвоночник вязальную спицу, тем не менее тело вроде бы действовало. Он прополз пару футов и снова застыл, когда сзади взорвался снаряд, взметнув очередной фонтан земли и ошметков тел. Он мог двигаться. Он был жив.

Пол сжался в комочек посреди лужи и стиснул руками голову, пытаясь отгородиться от сводящего с ума рева орудий, с легкостью перекрывающего гром. Он лежал неподвижно, уподобившись любому из усеивавших ничейную полосу трупов, и ждал, когда прекратится обстрел. Земля тряслась. Раскаленная докрасна шрапнель жужжала над головой. Одиннадцатидюймовые снаряды немецких пушек падали с бездумной размеренностью ударов парового молота – он ощущал эту тяжелую поступь, когда они перемещались от одного края британских траншей к другому, оставляя за собой воронки, щепки и исковерканную плоть.

Этот грохот не прекратится.

Безнадежно. Обстрел никогда не кончится. Наступило крещендо, финал, момент, когда война наконец воспламенила небеса, и теперь облака, полыхая и рассыпая искры, горящими занавесками начнут падать с неба.

Выбраться или умереть. Здесь ни укрыться, ни спрятаться. Пол плюхнулся на живот и пополз дальше по содрогающейся земле. Выбраться или умереть. Впереди виднелась низинка, где годы назад, до того, как стали падать снаряды, наверное, тек ручей. На дне низинки лежал язык тумана. Пол увидел единственное место, где можно спрятаться, – белую муть, которой можно укрыться, как одеялом. А спрятавшись, он заснет.

«Спать».

Единственное слово вспыхнуло в его измученном сознании, как пламя в темной комнате. Уснуть. Лечь и отключиться от шума, страха и непрекращающегося унижения.

«Спать».

Он добрался до вершины холмика, потом соскользнул в низинку. Все его чувства были направлены на прохладный белый туман. Когда он подполз к нему вплотную, грохот пушек действительно стал тише, хотя мир все еще содрогался. Он полз дальше, пока туман не сомкнулся над его головой, отрезав пересекающие небо красные линии. Его полностью окружала прохладная белизна. Громыхание в голове стало тише.

Он пополз медленнее. Впереди в тумане что-то лежало – несколько темных овальных предметов, разбросанных по склону. Пол тяжело волочил тело дальше, до боли раскрыв заляпанные грязью глаза и пытаясь разглядеть, что же это такое.

Гробы. Весь склон усеивали десятки гробов. Некоторые лишь высовывались из перепаханной снарядами земли, словно разрезающие волну корабли. Многие избавились от своего груза: на пологом склоне ветерок колыхал белые полотнища, как будто владельцы гробов тоже спасались от войны.

Пушки еще бухали, но как-то странно приглушенно. Пол присел на корточки, вгляделся, и к нему начало возвращаться нечто вроде здравого смысла. Это было кладбище. Земля со склона осыпалась, обнажив старые захоронения, а могильные кресты давно разбило в щепки. Земля, пресытившись смертью, выплюнула даже мертвецов.

Пол еще глубже погрузился в туман. Здесь мертвецы были такими же бездомными, как и их братья на склоне; сотня трагических историй, которые так и останутся неуслышанными в грохоте массового убийства. Вот мумифицированная рука лежит поверх заляпанного грязью белоснежного подвенечного платья, а челюсть отвисла, как будто покойница зовет слугу, бросившего ее в одиночестве на алтаре Смерти. Рядом маленькая ручка-скелетик торчит из-под крышки гробика – малыш научился говорить «до свидания».

Пола едва не задушил смех, смешанный со слезами.

Смерть царила повсюду, в бесчисленных разновидностях. Здесь была земля Угрюмого Жнеца, его частный парк. На одном из скелетов сохранилась форма предыдущей армии, словно он полз в мясорубку нынешнего сражения. Полусгнивший саван обнажил мумифицированные тельца двух спеленутых вместе детей; из-за круглых отверстий ртов они напоминали поющих гимны ангелочков с сентиментальной открытки. Старые и молодые, большие и маленькие кладбищенские трупы, выброшенные из могил, символами зловещей демократии перемешались с чужеземцами, умершими наверху, на перепаханном поле, и всем им предстояло погрузиться в землю, уравнивающую всех.

Пол с трудом полз через окутанное туманом поселение мертвецов. Звуки войны становились все более отдаленными, и это еще больше побуждало его двигаться вперед. Он отыщет местечко, куда войне не добраться. И там заснет.

Его внимание привлек стоящий на краю канавы гроб. Через его край перевешивались длинные темные волосы, развеваясь на ветру, словно глубоководные водоросли. Крышки на нем не было, и, подобравшись ближе, Пол увидел лицо закутанной в саван женщины, странным образом не тронутое разложением. Что-то в этом бескровном лице заставило его замереть.

Пол не сводил с него глаз. Потом, дрожа, подполз ближе и ухватился за грязный гроб. Сел на корточки. Потянул за полусгнивший муслин.

Это была она. Она. Ангел из его снов. Мертвая, в гробу, завернутая в испачканный саван и потерянная для него навсегда. Сердце у Пола сжалось – на мгновение ему показалось, что сейчас он рухнет внутрь самого себя, съежится и превратится в ничто, словно соломинка в пламени. И тут она открыла глаза – черные-черные и пустые, – а бледные губы шевельнулись.