Город золотых теней - Уильямс Тэд - Страница 25

– Надеюсь, я не слишком вас побеспокоил, – улыбнулся бушмен. – Я пришел в университет рано утром – я люблю, когда никого нет вокруг. А там была бомба.

– Еще одна? О Господи…

– Не настоящая – по крайней мере, ничего не взорвалось. Но был предупреждающий звонок. Так что территорию очистили. Я подумал, что вам вряд ли сообщили, и решил, что стоит избавить вас от бесполезной поездки.

– Спасибо. Подожди минутку. – Рени вытащила свой пульт и проверила э-почту. Пришло стандартное сообщение из ректората о том, что политех закрыт «до дальнейшего уведомления», так что Ксаббу действительно избавил ее от лишней поездки. Но ей внезапно пришло в голову, что он мог и просто позвонить. Она подняла глаза. Бушмен улыбался. Почти невозможно было вообразить, что в этом ясном взгляде таится обман, – но какого черта он тащился в самый Пайнтаун?

Взгляд Рени натолкнулся на отглаженные складочки белой рубашки. «Может, это ухаживание такое?», – промелькнула ошеломительная мысль. Может, это у него такая привычка на свидания приглашать? Рени была не совсем уверена в том, какие чувства у нее вызывает эта мысль – скорее всего, острое смущение.

– Ну, раз политех закрыт, – медленно проговорила она, – то у тебя, наверное, свободный день. – Второе лицо она употребила намеренно.

– Тогда я бы хотел пригласить моего учителя поесть… э… на завтрак? – Улыбка Ксаббу померцала и угасла, сменившись пронзительным пристальным взглядом. – Вы были очень печальны, миз… Рени. Вы очень печальны; но вы были мне хорошим другом, а сейчас, кажется, друг очень нужен вам самой.

– Я… думаю… – Она поколебалась, но не нашла причины отказать. Было полвосьмого утра; квартира казалась отвратительной, брат лежал в госпитале под кислородной палаткой, а мысль о том, что придется торчать в одной кухне с медленно приходящим в себя отцом – когда тот проснется, то есть не раньше полудня, – вызвала у Рени острую судорогу в напряженных плечах. – Что ж, – ответила она. – Пошли.

Если у Ксаббу и имелись какие-то романтические поползновения, выказывать их он не торопился. Покуда они брели в сторону делового центра Пайнтауна, бушмен смотрел куда угодно, только не на Рени. Его полузакрытые глаза, которые так легко было счесть сонными или застенчивыми, внимательно и быстро оглядывали заколоченные окна, осыпающуюся краску, мусор, летящий по мостовой, как картонное перекати-поле.

– Боюсь, это не лучшая часть города, – не выдержала Рени.

– Я живу в Честервилле, – ответил Ксаббу. – Там немного побогаче, хотя народу на улицах меньше. Но меня поражает – и, должен признаться, пугает немного – человековость этого места.

– Это как?

– Я сказал что-то не то? Может быть, «человечность»? Я хотел сказать, что все здесь – да и все города, что я видел с тех пор, как ушел от своего народа, – построено, чтобы отгораживаться от земли, скрывать ее от взгляда и мысли. Камни увезены, кусты выжжены, все покрыто смолой. – Он шлепнул подошвой сандалии по растрескавшемуся асфальту. – Даже деревья здесь вроде того бедолаги – привезены и посажены людьми. Люди превращают места, где живут, в горы грязи и щебня, вроде термитников – но что случится, когда весь мир превратится в один большой термитник и не останется буша?

Рени покачала головой.

– А что нам остается? Если бы это был буш, он не смог бы прокормить столько народу. Мы бы голодали. Убивали бы друг друга.

– А что будут делать люди, когда не останется буша, который можно выжигать? – Ксаббу нагнулся, чтобы подобрать пластмассовое кольцо, уже неопределимый ископаемый след нынешней цивилизации. Сложив пальцы лодочкой, он нацепил кольцо на запястье и с кисловатой полуулыбкой осмотрел свою новую цацку. – Голодать? Убивать друг друга? Проблема останется, только мы к этому времени всю землю покроем асфальтом, бетоном, цементом и… как он называется?.. фибрамидом. Так что когда придет время убивать, умрет куда больше народу.

– Мы уйдем в космос. – Рени махнула рукой в серое небо. – Мы… ну, не знаю – заселим другие планеты.

Ксаббу покивал.

– Ну-ну.

Кафе «У Джонни» было переполнено. Большей частью в него захаживали дальнобойщики на трассе Дурбан-Претория, здоровенные дружелюбные мужики в солнечных очках и ярких рубашках. Пожалуй, даже слишком дружелюбные – протискиваясь к свободной кабинке, Рени успела получить предложение руки и сердца и несколько других, менее пристойных. Она стиснула зубы, стараясь не улыбаться даже на самые безобидные и уважительные обращения, – стоит кого-то обнадежить, так не отвяжешься.

Но кое-что в «Джонни» ей нравилось – прежде всего настоящая еда. Слишком многие ресторанчики и кафе в эти дни не предлагали ничего, кроме американского фаст-фуда: разогретых гамбургеров, сосисок в булочке с клейким сырным соусом и неизбежной кока-колы с картошкой фри – этих хлеба и вина торгашеской веры. Но на здешней кухне кто-то – может, даже сам Джонни, если он существовал, – действительно стряпал.

Кроме чашки крепкого «водительского» кофе Рени заказала хлеб с маслом и медом и тарелку жареного риса с земляными орешками. Ксаббу заказал себе то же самое, но когда принесли тарелку, он уставился в нее с явным ужасом.

– Так много?

– Это в основном крахмал. Не хочешь – не доедай.

– А вы не доедите?

Рени посмеялась.

– Спасибо, мне своего хватает.

– Тогда что случится с остатками?

Рени замешкалась. Падчерица культуры потребления, она никогда не задумывалась, сколько и зачем тратит сама.

– Думаю, кто-нибудь в кухне их пристроит, – ответила она наконец и все равно ощутила вину и смущение. Она не сомневалась, что прежние хозяева Южной Африки отговаривались тем же, наблюдая, как уносят объедки после очередного царского пира.

А потому была только рада, что Ксаббу не стал развивать тему. Только в такие минуты она понимала, как на самом деле чужды ей его взгляды на мир. Он говорил по-английски правильнее, чем ее отец, а ум и способность к сопереживанию помогали ему понять многие тонкости цивилизации, но он был иной , совсем иной – точно с другой планеты. Со смутным стыдом Рени осознала, что у нее больше общего с богатым белым подростком откуда-нибудь из Англии или Америки, чем с этим молодым африканцем, выросшим в паре сотен миль отсюда.

– Теперь я побывал в двух кафе, – заметил Ксаббу, съев немного риса, – здесь и в Лямбдамаге.

– И где тебе больше понравилось?

Он ухмыльнулся.

– Еда здесь лучше. – Он отправил в рот еще немного риса и ткнул вилкой в блестящий орешек, словно проверяя, сдох ли тот. – Но есть и кое-что иное. Помните, я спросил вас о призраках в сети? Там я вижу жизнь, но я ее не чувствую , и душа моя неспокойна. Это трудно объяснить. Но здесь мне куда приятнее.

Рени так давно попала на просторы сети, что воспринимала ее как некое место, огромное, но с точки зрения географии не менее реальное, чем Европа или Австралия. Но прав был Ксаббу – это иллюзия. Соглашение, договор о взаимном притворстве. В определенном смысле сеть и была страной привидений… пугающих друг друга.

– В пользу РЖ можно сказать много хорошего. – Рени подняла чашку очень крепкого, очень вкусного кофе, будто произнося тост. – Безусловно.

– А теперь, Рени, расскажите, что вас гнетет. Вы говорили, что ваш брат болен. Причина в этом, или есть и другие? Надеюсь, я не лезу не в свое дело…

Поначалу запинаясь, Рени описала свой последний визит к Стивену и последнюю серию бесконечного спора с Длинным Джозефом. Стоило начать, и слова потекли сами: о безнадежности, беспомощности, когда она каждый день приходила к Стивену, о жутком «штопоре», в который вошли ее отношения с отцом. Ксаббу слушал внимательно, задавая вопросы только тогда, когда Рени колебалась на пороге очередного болезненного признания, но каждый ответ подталкивал ее, заставляя открываться дальше. Она не привыкла говорить о себе, поверять кому-то свои тайные страхи – это казалось опасным. Но в то же время исповедь принесла ей облегчение.