Убийство на канале - Декстер Колин - Страница 17

По окончании заседания, после длинного заключительного слова мистера Огюстаса Бенема, Судебные заседатели во главе с назначенным Председателем, попросили у Его превосходительства Судьи разрешение удалиться, чтобы вынести приговор.

Глава шестнадцатая

Может быть, был сон.

Как бы там ни было, Морс почувствовал, как нечто в конце концов подтолкнуло его более внимательно перечитать рассказ полковника, потому что надо было обдумать несколько основных моментов, которые все это время ждали, чтобы их заметили.

Первым основным соображением был характер самой Джоанны Франкс. Как так получилось, что независимо от того как – счастливо, невольно или преднамеренно – сложились обстоятельства, при которых Джоанна нашла свою смерть, экипаж «Барбары Брей» безостановочно твердил, что окаянная женщина представляла собой одно бесконечно невыносимое испытание для них с той минуты, как впервые ступила на борт в Престон-Бруке? Как так получилось, что они непрестанно проклинали и посылали душу несчастной Джоанны ко всем чертям долго, долго, причем уже после того, как сунули ее в канал и держали ее голову (а это никто, даже Морс не мог бы утверждать с уверенностью) в темной воде, пока она не перестала дергаться в агонии? Будет ли предоставлено удовлетворительное объяснение этим событиям? Ну, естественно, оставалась еще «Часть четвертая» книжки. Но в данный момент ответом было: «Нет!».

Существовал, однако (сейчас это пришло ему в голову) и другой вариант, о котором добрый полковник даже и не намекнул в своем рассказе – из-за чрезмерного чувства приличия, может быть, или из-за отсутствия воображения – а именно, что Джоанна Франкс была соблазнительницей: кокетка, которая во время долгих часов этого затянувшегося путешествия умело сводила с ума (в различной степени) членов экипажа обольстительными провокациями и неизбежной ревностью, возникшей между ними.

Ладно, хватит, Морс!

Да, хватит! Не было никаких доказательств, подкрепляющих такую версию. Ни одного! Но эта мысль не отпускала его, не желала исчезать. Привлекательная женщина… скука… выпивка… туннель… усиливающаяся скука… еще выпивка… другой туннель… темнота… страсти… возможности… и еще выпивка… и новые сладострастные побуждения… Да, все это, вероятно, и сам полковник смог бы понять… А что если она, сама Джоанна, была активным катализатором случившегося?

Что если она желала мужчин так же, как и они ее? Что если (скажем это простыми словами, Морс), что если она сама хотела секса так же отчаянно, как и они? Что если она была предшественницей Сью Брайдхед[19] из «Незаметного Джуда», которая свела с ума как несчастного Филотсона, так и бедного Джуда?

– Чисто мужские вопросы! – услышал он внутренний голос. – Именно такие и приходят в голову стареющим мужчинам вроде тебя, с нехорошим мнением о женщинах!

Было и еще одно общее соображение, которое, с точки зрения судебного права, казалось ему значительно осмысленнее и гораздо бесспорнее. Там, в самом судебном зале, весы действительно, как оказалось, слишком сильно отклонились в сторону от экипажа «Барбары Брей» и «презумпция невиновности» определенно отступила на задний план перед «допущением вины». Даже справедливого полковника подвели в какой-то степени его предрассудки: он заранее решил, что любое проявление озабоченности со стороны лодочников об исчезнувшей пассажирке (которую они считали утонувшей?), было высказано с «большим самообладанием», якобы чтобы подкрепить свое не совсем убедительное алиби. Он заранее решил, что они же – «все еще, видимо, сильно пьяные» (и надо понимать, продолжавшие опрокидывать стаканы с быстротой чемпионов по скоростной выпивке), успели провести злосчастную лодку по Темзе аж до Рединга, не обладая элементарной человечностью, чтобы сообщить кому бы то ни было о мелкой подробности – убийстве, совершенном ими между делом. Интересно (спросил себя Морс), напиваются ли преступники еще больше, когда вершат подобные бесчувственные дела, или трезвеют! Очень интересно…

И еще, было и третье соображение общего характера – оно ему казалось наиболее любопытным: по какой-то причине отпали обвинения против лодочников, как в краже, так и в изнасиловании. Не потому ли, что следствие было настолько уверено, что решило оставить только самое тяжкое из трех – обвинение в убийстве… ожидая (с полным основанием), что имеется достаточно доказательств, чтобы осудить Олдфилда с его экипажем за самое страшное преступление? А не наоборот ли, потому что не были уверены в своей возможности вынести приговор за меньшие преступления? Очевидно, как Морс смутно вспоминал из дней своего ученичества, ни изнасилование, ни кража не считались такими уж зловещими преступлениями в середине прошлого века, но… А возможно ли, что эти обвинения отпали, потому что вообще не было убедительных доказательств, их подкрепляющих? И если это так, не было ли обвинение в убийстве избрано прокурором только по одной единственной простой причине, а именно – оно предоставляло единственную надежду, что лодочники понесут заслуженное наказание?

Бесспорно, что касается группового изнасилования, доказательства определенно были неубедительны, как признал и судья на первом процессе. А кража? Кражу обуславливает тот факт, что жертва обладает чем-то, что стоит украсть. Так что же имела несчастная Джоанна с собой или в своих чемоданах, ради чего стоило совершить это преступление? Данные, в конце концов, указывают на то, что у нее не было и гроша ломаного. Деньги, которыми она оплатила поездку, были посланы ей мужем из Лондона. И даже поставленная перед страшным риском путешествовать с экипажем из похотливых пьяниц – по крайней мере, с момента прибытия в Банбери – она не сменила, и не могла сменить транспорт, чтобы добраться до своего супруга, который ждал ее на Эджвер-Роуд. Тогда? Что из того, чем она обладала, могло быть украдено?

И потом, опять эти туфли! Она нарочно, что ли, оставила их на борту? Неужели ей было приятно ощущать лошадиный навоз между пальцами, идя по бечевнику, подобно босоногому хиппи, вышедшему на заре погулять вокруг Стоунхенджа по грязи? Очень странен был тот судебный процесс!

Чем больше думал об этом Морс, тем больше вопросов возникало в его голове. В своей жизни ему приходилось сталкиваться со многими случаями, когда данные судебных экспертиз и патологоанатомов оказывали ключевое значение на исход судебного дела. Но сейчас его не особенно восхищали заключения, которые (предполагается) были выведены из более-менее научных фактов, предоставленных доктором Самюэльсом. По мнению Морса (который, надо признаться, вообще не имел медицинских или научных титулов) разрывы на одежде и описанные ранения, вероятнее всего, были нанесены таким способом, как если бы нападающий стоял за спиной Джоанны и стискивал левой рукой ее левую кисть, а правая рука (ее) была с силой прижата к губам. Тогда ее пальцы почти наверняка оставили бы синяки на лице, отмеченные в описании.

Ну, а этот Джарнел? Обвинение, вероятно, сильно впечатлилось при первом заслушивании его показаний. Иначе почему они готовы были отложить судебный процесс на целых шесть месяцев… ради одного заключенного? Даже полковник не сохранил комментариев! Тогда почему, когда он предстал перед судом, как и полагается, чтобы рассказать свою историю, никто не пожелал его выслушать? Существовало ли нечто, некий факт, который заставил суд отбросить, или хотя бы пренебречь откровениями, которые его сокамерник Олдфилд сделал? Потому что, какие бы обвинения не предъявлялись Олдфилду, его нельзя было упрекнуть в непоследовательности. Трижды после смерти Джоанны он утверждал, что она «невменяема», что «не в себе», что у нее «с головой не все в порядке». И так выглядело, что не было расхождений и в утверждении членов экипажа, что, по меньшей мере, один раз (что не означает ли два раза?) им приходилось спасать Джоанну при попытке утопиться. Единственный важный момент, раскрытый Джарнелом, состоял в том, что Олдфилд не только настаивал, что невиновен, но также пытался свалить всю ответственность на остальных. Бесспорно, недостойное похвалы деяние! Но если сам Олдфилд был невиновен, на кого другого он мог указать, как на виновного? Во всяком случае, в то время никто не выразил готовность обратить внимание ни на слова Джарнела, ни на слова Олдфилда. А что если они были правы? Либо один из них был прав?