Иные Миры - Горбовский Александр Альфредович - Страница 17

«Жил старик шаман Порбин. С ним в одном чуме жила старуха вдова, тоже Порбина. У старухи было два сына. Один уже большой парень, промышленник, другой маленький. Старуха была совсем бедная…» Однажды из зимнего леса, где было захоронение, старик шаман привез зашитое в ткань тело своей умершей дочери.

«Шаманить буду, – говорит старик. – Хочу сделать девку живой. Ну ты, парень, давай мне шаманскую парку и бубен.

Парень принес шаманскую парку и бубен.

– Ну, теперь поезжай! Тут близко есть молодой шаман. Пусть он приедет шаманить – может быть, у меня одного силы не хватит.

Парень поехал к соседям и привез того молодого шамана Турдагина.

Когда молодой шаман приехал, чум старика был уже полон гостей. А сам старик лежал на полу, головой в сторону тундры, потому что ушел уже в нижнюю землю.

Сильно дышит, головой мотает, словно олень бежит. Всегда так шаман подражает оленю, когда идет в нижнюю землю.

Потом молодой шаман лег рядом со стариком и стал тихонько говорить, что он там видит. Один человек из гостей сел у его головы, слушает и передает другим людям.

– Пришел я в нижнюю землю, – говорит молодой шаман. – Большая очень быстрая река сейчас передо мной. Старик шаман стоит перед этой рекой на берегу и не может через нее перейти».

Молодой шаман переходит через реку и в конце концов добирается до ящика в чуме мертвецов.

«Пять сердец лежит в нем, – продолжает он. – Четыре из них совсем черные. Одно наполовину еще белое. Я думаю, это сердце дочери шамана».

На обратном пути он снова пересекает реку и в конце концов возвращает дочь старого шамана к жизни.

«…Девка поднялась и села. Только глаза остались у нее мутные. Дунул тогда ей шаман в лицо, и стало оно белым, и глаза светлыми. Встала она и присела к огню.

…Теперь говорит старик шаман молодому шаману:

– Сделал ты мою дочь живой, теперь бери ее в жены вместо платы за шаманство».

Поведал эту историю исследователям местный житель по имени Номоптэ, тоже Порбин, член этого рода. Известна и другая запись рассказа. Завершая ее, рассказчик пояснил: «Не сказка это, а старая жизнь. Старик шаман и ребенок-шаман оба были авамскими самодями».

Сообщения о таких путешествиях шаманов в страну умерших, чтобы вернуть душу, не так уж редки. Об этой практике рассказывают и исследователи американских индейских племен. Маньчжурские шаманы оговаривают опасность подобных путешествий, они решаются на них не чаще одного раза в год.

Есть и другие рассказы о таких шаманских возвращениях к жизни. Причем камлание продолжается иногда по нескольку ночей.

Конечно, с точки зрения современной реаниматологии подобная практика возвращения к жизни, как описана она наблюдавшими со стороны, выглядит довольно фантастично. Впрочем, не более фантастично, чем достижения той же реаниматологии, если взглянуть на них глазами предшествующей медицинской практики.

Упоминания о каких-то приемах возвращения к жизни не единичны. Они представлены в разных эпохах и культурах, образуя как бы поток, идущий из прошлого и присутствующий в настоящем. Возможно, с подобной практикой связаны некоторые случаи, относящиеся и к нашему времени. На эту мысль наводит сообщение, несколько лет назад промелькнувшее в газетах. В нем говорилось о монгольском мальчике, который оказался ночью в открытом поле при 34-градусном морозе и замерз. «Пролежав там двенадцать часов, – писал корреспондент „Известий“, – мальчик уже не подавал признаков жизни, тело его одеревенело». После многочасовых усилий монгольским врачам удалось вернуть его к жизни. Случай это феноменальный. В сообщении не говорилось, к каким конкретным методам прибегли врачи.

Можно предположить, что в числе прочих был какой-то из приемов, традиция применения которых жива в этой стране.

Интересен в этой связи и рассказ советского исследователя, который провел ряд лет в Индии, в том числе среди племен и в местах, не открывавшихся глазу стороннего наблюдателя. В одном из тибетских монастырей бон[4] ему довелось наблюдать совершение «рланга», цель которого помочь душе в посмертном ее состоянии. При большом стечении народа – жителей ближайших деревень, монахов, родственников умершего – его приносят и кладут на монастырском дворе. Перед ним «в позе лотоса» располагается лама. Все совершается в полной тишине. Проходит какое-то время, и умерший медленно подымается. Глаза его все так же закрыты, лицо остается лицом мертвого человека. Двигаясь, как автомат, он трижды обходит по кругу место, где лежал, ложится снова и замирает, готовый к погребению.

Для наблюдателя со стороны, европейца, самым пугающим была почему-то неестественность, механистичность его движений, это был как бы автомат, манекен, кукла, которую принудили вдруг идти.

Возможно, прием, примененный здесь, близок тому, что использует шаманистская практика. Прием, основанный на уверенности, что, даже когда нет жизненных функций тела, какие-то уровни сознания, какое-то начало в человеке продолжают воспринимать окружающее.

Рассказы некоторых реанимированных подтверждают это. Известны случаи, когда находившиеся в состоянии клинической смерти потом могли последовательно воспроизвести все усилия врачей, возвращавших их к жизни, пересказать реплики и команды, которые произносились при этом.

«После введения препарата, – вспоминает одна из реанимированных, – у меня остановилось сердце. Я слышала, как рентгенолог, работавший со мной, подошел к телефону, и очень ясно слышала, как он сказал: „Доктор Джеймс, я убил вашу пациентку миссис Мартин“. …Когда они пытались реанимировать меня, я слышала, как они обсуждали, сколько кубиков чего-то мне ввести…» В другом случае перед тем, как хирург должен был оперировать больную, у нее остановилось сердце. «В течение некоторого времени, – рассказывает он, – мы пытались вернуть ее к жизни, но безуспешно, и я сказал другому врачу, работавшему со мной: „Давай попробуем еще раз и после этого прекратим“. На этот раз ее сердце начало биться, и она пришла в себя. Позже я спросил, что она помнит о своей смерти. Она ответила, что почти ничего, кроме моих слов: „Давай попробуем еще раз и после этого прекратим“.»

Объектом воздействия реаниматоров может быть только тело. В отличие от иной практики, о которой говорю я. Если время реаниматора ограничено всего двадцатью минутами, эта практика располагает значительно большим интервалом. Возможно, днями.

3. Жрецы «вуду» вольны в жизни и смерти

На мысль о столь значительном времени наводят сообщения о «зомби» на Гаити. Практика эта была завезена когда-то на остров жрецами «вуду» и потомками черных рабов – выходцев из сегодняшней Дагомеи. Состоит она как бы из двух звеньев: сначала убийства, а затем возвращения к жизни. Жертве, которую намерены превратить в «зомби», подмешивают в еду яд, приготовленный из рыбы-двузуба (диоден хистрикс). Рыба эта содержит очень сильный нервно-паралитический яд (тетродотоксин), превышающий степень воздействия цианистого калия в 500 раз. У жертвы сразу же прекращается дыхание, синеет поверхность тела, стекленеют глаза – наступает клиническая смерть.

Через несколько дней умершего от яда похищают с кладбища, чтобы якобы вернуть к жизни. Так он становится «зомби». Осознание своего «я» возвращается к нему не полностью или не возвращается вообще. В рассказах очевидцев, встречавших «зомби», говорится о них, как о людях, которые «бессмысленно смотрят перед собой». (Вспомните рассказ о дочери старика шамана, тоже возвращенной к жизни: «только глаза остались у нее мутные».) Правда, такая потеря памяти и осознания себя не всегда оказывается необратимой. Судить об этом позволяет несколько случаев, связанных с «зомби», ставших известными в последнее время. Некая Натагетта Джозеф умерла в 1966 году, о чем ее родным была выдана справка местного полицейского управления. Она была похоронена, а шесть лет спустя односельчане встретили ее, блуждающую в окрестностях деревни, где она когда-то жила. В другом случае умерла тридцатилетняя женщина, о чем также была сделана запись в магистрате.