Уроки любви - Уилсон Жаклин - Страница 15

– Ой, ты погляди, на что они похожи! Мамаша – ходячий диван, маленькая толстуха напялила детское одеяльце, а эта тощая дылда с надутой физиономией – скатерть.

Я не сумела сохранить неприступный вид. По щекам у меня катились слезы. Я повернулась и показала им фигу. Они радостно завизжали. Мама в ужасе посмотрела на меня:

– Пруденс! Прекрати!

– Мама, а что она делает? Пру, что это значит, когда так складываешь пальцы?

– Не знаю, – соврала я.

Я видела, как мальчишки на улице показывают друг другу кукиш, и догадалась, что это значит. Грейс, кажется, искренно ничего не понимала. Она выглядела совсем маленькой и очень испуганной.

– Я хочу домой, – заныла она, отшатываясь от двери в школу.

Похоже было, что мама сейчас сдастся.

– Не представляю, чему вы можете научиться в такой обстановке, – прошептала она. – Папа меня убьет, когда узнает.

– Пойдем скорей обратно, – сказала я.

Мы умоляюще посмотрели на маму. Она закусила губу и переминалась с ноги на ногу в своих шлепанцах, беспомощно расправляя красные розы на бедрах.

– Просто не знаю, что делать, – с трудом выговорила она.

Тут к нам подошел черноволосый человек с бородкой. Он был в черных джинсах и холщовой куртке, в одном ухе поблескивала бриллиантовая серьга. Мы растерянно смотрели на него. Он казался совсем мальчиком, но бородка ясно свидетельствовала, что это не школьник.

– Вам помочь? – спросил он.

– Мои дочери будут здесь учиться… Вероятно… – сказала мама.

Он улыбнулся нам с Грейс. Вообще-то я не выношу бородатых мужчин, но у него бородка была маленькая, аккуратно подстриженная и смотрелась отлично, особенно в сочетании с серьгой.

– Надеюсь, вам здесь понравится. Не волнуйтесь так. В первый день в новой школе всегда все кажется очень странным.

– Они у меня вообще не ходили в школу. Много лет. – Мама пустилась в длинное и совершенно ненужное изложение наших биографий.

Мужчина вежливо слушал, а мы с Грейс страдальчески переглядывались.

– Я думаю, все будет хорошо, – прервал он наконец поток маминых излияний и кивнул нам с Грейс. – Мы еще, может быть, встретимся в художественном корпусе. Меня зовут мистер Рэксбери, и я преподаю здесь рисование.

– У меня с рисованием ничего не выходит, зато Пру у нас рисует великолепно, – сказала Грейс.

– Ничего подобного. – Я покраснела.

– Ты правда здорово рисуешь, – настаивала Грейс.

Я промолчала, чтобы не продолжать нелепую семейную сцену.

Мистер Рэксбери взглянул на меня. Взгляд у него был очень внимательный, как будто он собирается меня нарисовать и отмечает все детали. Если бы я не выглядела так идиотски в своем скатертном платье! В его темных глазах читались симпатия и сочувствие, словно он угадывал мои мысли.

Он показал нам учительскую и представил секретарше:

– Джина вами займется. Успехов! И удачи вам в первый день! – И он поспешил дальше по коридору.

Джина мечтательно посмотрела ему вслед. Она явно с бульшим удовольствием занялась бы им. Потом она выдала нам анкеты для заполнения и попросила посидеть в креслах перед кабинетом директора.

Мы забились в эти кресла и в ужасе притихли, а мимо нас толпами носились топочущие, хохочущие, орущие ученики.

– Почему учителя не скажут им, чтобы они вели себя потише? – прошептала мама. – Хотя учителя тут тоже, видно, странные. Ты видела – у этого мистера Рэксбери серьга! Неужели им это разрешается?

– Он преподает рисование, мама, он художник.

– Не представляю, что бы сказал на это ваш отец.

Наступила пауза. Все мы с ужасом подумали о том, что отец пока решительно ничего не может сказать.

Я скорчилась в кресле, раздавленная сознанием вины. Грейс сочувственно потянулась ко мне – и смазала чернила на своей анкете.

– Тьфу ты! – вздохнула она.

– Грейс! Не разводи грязь, – сказала мама. – Напиши свое имя еще раз, только поаккуратней. Смотри, как криво! Пиши не так крупно, чтобы уместилось на строке.

– Мельче не получается, – пробормотала Грейс, вцепляясь в ручку так, что костяшки побелели. От усердия и сосредоточенности она высунула язык, а закончив, покосилась в мою анкету. – Мамочки! Я неправильно написала адрес! Я перепутала цифры в индексе, – запричитала она. – Что теперь делать? Зачеркнуть и написать сверху?

– Нет, тогда вообще будет грязь. Оставь как есть – какая разница! – сказала я.

Свою анкету я заполнила аккуратнейшими печатными буквами тоненьким чертежным пером, которое нашлось у меня в рюкзаке.

Ухоженная блондинка в светлом брючном костюме прошла мимо нас в кабинет директора, даже не постучавшись.

– Какая наглость! Мы пришли раньше! – сказала мама. – Может, это его секретарша, как вы думаете?

Это была не секретарша. Через две минуты блондинка высунулась из кабинета и пригласила нас войти. Это была директор школы, мисс Уилмотт.

– Мы не ожидали, что вы – женщина, – глупо сказала мама.

– Уверяю вас, миссис Кинг, что я не переодетый мужчина.

У мамы был страшно смущенный вид. Мы с Грейс неловко захихикали.

– Добро пожаловать в Вентворт, – сказала мисс Уилмотт. – Мы все здесь новенькие. Я сама пришла только в начале полугодия.

Она предложила нам сесть и сама села за свой стол, опираясь на локти и сложив руки перед собой. Руки у нее были очень ухоженные, с красиво подпиленными ногтями, покрытыми розовым лаком. Я положила руки на колени и старалась выглядеть непринужденно. За спиной мисс Уилмотт висело несколько репродукций, в основном сотворение мира в разных вариантах, но было и одно Рождество с хороводом ангелов над яслями. Эта картина висела в Национальной галерее в одном зале с Товией и его ангелом.

Мисс Уилмотт перехватила мой взгляд.

– Тебе нравится моя картина? Это Беллини, итальянский художник.

– Ну что вы! – удивилась я. – Это Ботичелли, у него совсем другая манера – поэтическая и бесплотная. Я его очень люблю.

– Приятно слышать, – сказала мисс Уилмотт, хотя по голосу было похоже, что ей вовсе не приятно.

– Наша Пруденс хорошо разбирается в искусстве, – сообщила мама. – Мой муж водит девочек по музеям и все им подробно объясняет. Он вообще очень много ими занимается.