Секреты - Уилсон Жаклин - Страница 7

Потом зазвонил телефон, и я испугалась, вдруг это моя мама, но это оказалась моя тетя Долли, вторая после мамы дочка Нэн, и звонила она из Уэльса. Потом позвонил дядя Уэйлон из Сиднея, из Австралии, потом еще несколько родственников и кое-кто из друзей Нэн. Телефон все звонил и звонил, и я уже так привыкла, что перестала каждый раз вскакивать, думая, что это мама. Вообще, со мной произошло что-то очень странное. Я как будто уже немножко надеялась, что это может звонить мама.

Не пойми меня неправильно. Здесь, у Нэн, мне очень нравится, и я никогда, никогда, никогда не захочу вернуться домой. Просто я стала удивляться, почему мама не хочет, чтобы я вернулась. Выходит, ей даже не интересно, как я тут живу? И совсем не тревожит моя рана? Почему она не хочет пожелать мне счастливого Нового года? Ведь вот же люди звонят с другого конца света. А моя мама не побеспокоится позвонить из другого конца Лондона.

Пэтси заметила, что я приуныла, и спросила:

— Может, у тебя голова разболелась от этого розового шампанского?

Она была уверена, что все мы крепко захмелели, хотя каждому из нас досталась лишь пара глоточков. Нэн обступили все эти глупцы мужчины, и каждый во что бы то ни стало желал поцеловать ее, но она, увидев меня в углу, подошла и прижала к себе.

Я не сказала ей, в чем дело. Да это было и не нужно.

— Ты хочешь позвонить своей маме, любушка? — шепнула она.

Я кивнула. Потом потрясла головой. Потом передернула плечами.

Кажется, Нэн поняла и это.

— Подумай чуть-чуть, дорогая. Ведь ты можешь спокойно позвонить ей и завтра, верно? А сейчас она могла уже лечь спать. И потом, ты же не хочешь нарваться на разговор с этим животным, правда?

— Ни в коем случае!

Я приободрилась и стала обдумывать, к какому роду животных можно отнести Терри. Решила остановиться на гиппопотаме, потому что гиппопотамы большие, толстые и безобразные, и они то и дело зевают, выставляя напоказ все свои зубы, а еще — я сама видела это по телику в фильме о живой природе — они отвратительные грязнули и испражняются где попало.

Все высыпали на улицу полюбоваться фейерверком, ликовали и так громко кричали, что Нэн предложила нам наблюдать фейерверк из ее комнаты, выходившей на фасад. Я хотела показать праздник малютке Бритни, но она уже сладко спала, свернувшись в уголке клубком, обмотанная с головы до ног плюшевым бирюзовым питоном Нэн. Она была чудо какая миленькая.

Вилли трепался на кухне с несколькими парнями постарше (опять попивая легкое пиво), так что с Нэн остались только Пэтси и я. Побывать в спальне у Нэн большое удовольствие, потому что там сплошь красный бархат и розовый атлас с прелестными херувимчиками на стенах, и большой позолоченный туалетный столик со всей косметикой Нэн, флаконами духов и серебряной щеткой для волос, и трюмо, украшенное головками херувимов. Я спросила Нэн: ведь это все ценные антикварные вещи, правда? Она звонко расхохоталась и сказала:

— В этой квартире, Дарлинг, единственная антикварная ценность — я сама.

Только Нэн никому и в голову не придет назвать старой. Наоборот, она выглядит совсем молодо. Ее и мою маму вполне можно принять за сестер. Больше того, когда Нэн принаряжена, а мама бледная и раздраженная, да к тому же ей не мешало бы вымыть голову, тогда скорей Нэн можно принять за дочь моей мамы. И Нэн была бы моей мамой, а я была бы Пэтси, то есть хорошенькой, веселой и талантливой. Я не носила бы тогда очки, у меня были бы румяные щеки и мягкие волосы. И мне не приходили бы в голову всякие странные мысли, и я не действовала бы всем на нервы.

Пэтси подвязала розовым шнуром шторы в спальне Нэн, и мы смотрели, как взрываются и рассыпаются в небе сверкающие звездочки фейерверка.

— Уй! Уй-ю-юй! — визжала от восторга Пэтси.

Мне уже немного надоело это щенячье тявканье. Фейерверк действительно был так красив, что у меня заныло сердце. Каждый раз, как взрывалась очередная ракета, я вздрагивала. Наконец перед глазами у меня как-то все затуманилось.

— Ты плачешь, Дарлинг? — спросила Пэтси, всматриваясь мне в лицо при слабых отсветах фейерверка.

— Вот еще!

— Нет, ты плачешь. Лоб болит?

— Да все у меня в порядке.

— Наверно, тебе как-то не по себе с этими швами. Надо же додуматься зашивать рану такими безобразными черными нитками! — Пэтси бережно коснулась одного шва пальчиками и чуть-чуть содрогнулась.

— Им было не до цвета ниток. Они торопились поскорей остановить кровь.

— Ох… Он такой страшный, дядя Терри. Как он мог сделать с тобой такое?

— Он делал и кое-что похуже. Кстати, он мне вовсе не дядя. Он — никто.

— Но я — твоя тетушка Пэтси!

— Конечно. И теперь хватит об этом.

Ракеты взрывались одна за другой, все небо пестрило розовыми, зелеными, золотистыми струйками, и Пэтси взвизгивала своим нежным щенячьим голоском: «Уй-у-юй! Уй-у-ю-юй!»

— Ведь это красивее, чем костры в Ночь Гая Фокса[3] , правда? — сказала она, прильнув ко мне. — Интересно, кто их запускает? Наверно, все эти важные персоны, там, в Паркфилде.

Пэтси произнесла слово «Паркфилд» медленно и тихо, но с таким почтением, как будто это было самое знаменитое место в мире. Что там Лондон, Нью-Йорк, Сан-Франциско, Сидней, вот Паркфилд — это место так место!

— А что это такое — Паркфилд? — решила я подшутить.

— Большой земельный участок. Он не муниципальный, а частный, и поглядела бы ты, какие там особняки! Они просторные, там много-много спален и ванных комнат. Мама говорит, в некоторых есть даже бассейны, где можно плавать, они в нижнем этаже, представляешь? Я непременно буду жить в таком доме, Дарлинг, когда стану взрослой.

— О, вот как!

— Ну, то есть я могла бы в таком жить, понимаешь, если бы мне удалось попасть в шоу-бизнес. Все актеры, певцы, балерины живут в Паркфилде. Помнишь ту актрису из группы «Ист-Эндерс»? Сейчас она там живет. В журнале «О'кей» про нее была целая страница, мне мама рассказывала. Когда-нибудь и я попаду в «О'кей». Может, когда будет моя свадьба… Представляешь, я вся в белом, конечно, и мы с моим мужем венчаемся… а ты, Дарлинг, будешь моей подружкой!

Я прислонилась лбом к холодному стеклу и глядела на фейерверк, не мешая ей щебетать.