Плохие девчонки - Уилсон Жаклин - Страница 7

— Я и младшим братьям делала прическу, стригла их раз в месяц и все такое. Они становились такими лапочками. У меня их двое, Шон и Мэтти. И еще Кармель. Я была им вместо мамы. Потому-то Пэт и взяла меня к себе. Я классно лажу с детьми. Только я думала, у нее будут девочки. Если бы! У нее Саймон, потом этот бестолковый Чарли, да еще и Рикки. Они вечно кричат, всюду разводят грязь, везде им надо залезть, все потрогать. Терпеть не могу мальчишек! И маленьких, и больших. Я рассталась со своим парнем три недели назад — и, скажу тебе, очень этому рада. Он был порядочной свиньей.

Вообще-то она сказала не «свиньей». Она завернула такое словцо, что мои щеки запылали. Я надеялась, что она не заметит моего смущения. А еще обрадовалась, что мама не может услышать ни звука из-за закрытой двери.

— Короче говоря, меня тошнит от мальчишек, — заключила Таня. — Вот я и решила, найду-ка я себе маленькую девочку, с которой можно играть по-настоящему. — Она ласково улыбнулась мне. Я улыбнулась в ответ, но поспешила откреститься от «маленькой девочки».

— Не такая уж я и маленькая, — сказала я. — Мне уже десять.

Таня захлопала глазами.

— Да ты что! Я думала, тебе лет восемь. Ты такая маленькая с виду!

Я покраснела еще пуще.

— Ну и ладно. Я тоже маленькая. Когда без каблуков, — сказала Таня. Она видела, как восхищенно я разглядываю ее туфли. — Хочешь, примерь.

— А можно?

Я скинула тапочки и осторожно продела ноги в мягкую черную замшу. Какая красота!

Дверь внезапно распахнулась. От неожиданности я вылетела из одной туфли.

— Мэнди! Смотри не подверни ногу, — нахмурилась мама. В руках у нее был поднос. — Мерить чужую обувь неприлично.

Я со вздохом сняла вторую туфлю.

— Что ты сделала со своими волосами? — ужаснулась мама.

— Это не я, это Таня. По-моему, здорово, — ответила я.

— Вот как? — отозвалась мама, ставя поднос на прикроватный столик. Посмотрела на Таню. — Я принесла пирожные, чтобы вы подкрепились. Перед тем как Таня пойдет домой, — уточнила она. — Если, конечно, у тебя еще осталось местечко после пирога.

— Осталось, будьте спокойны, я всегда голодна, как волк. И при этом не толстею, — сказала Таня. — Это кока-кола?

— Нет, черничный сок, — ответила мама. — И пряничные человечки. Я их сама пекла.

— Пряничные человечки. Вот это по-нашему! — сказала Таня. — Мы пекли их в приюте, и нам сказали, что нельзя называть их пряничными мальчиками. Это оскорбление прав девочек, потому что девочки тоже носят брюки. — Она взяла пряничного человечка и покрутила его в руках. — Это у нас будет девочка, правда, Мэнди? — Она тщательно обкромсала зубами пухлые ножки человечка. — Вот и девочка в леггинсах!

Таня засмеялась, я тоже хихикнула. Взяла с тарелки человечка, хотя от радостного волнения мне совсем расхотелось есть, и обгрызла его ноги.

— Смотри, у меня тоже девочка! — Крошки полетели у меня изо рта.

— Не говори с набитым ртом, Мэнди, — пожурила мама.

Она подошла к кровати и поправила сбившееся покрывало и подушку. Мне показалось, что она сейчас сядет рядом с нами.

— Мам, дальше мы сами справимся, — поспешила сказать я.

Мама посмотрела на меня удивленно и обиженно, но ничего не сказала.

Она ушла. Мое сердце забилось при мысли о том, что я причинила ей боль, но вскоре успокоилось. Со мной была Таня.

Она шумно потягивала черничный сок.

— Чем не помада, а, Мэнди? — сказала она, причмокивая испачканными губами. — Как раз в тон моим ногтям.

Она догрызла пряничную девочку и притворилась, будто скармливает последний кусочек Оливии и Гертруде, забавляя меня, словно я была малышкой. Но это не имело значения. Ничто в мире больше не имело значения — кроме того, что Таня стала моей подругой.

Она сделала вид, что кормит рок-звезду, изображенную у нее на футболке.

— Угощайся, Курт, — сказала она.

— Как ты его назвала?

— Ты что, не знаешь, кто такой Курт? — Таня закатила глаза и протяжно вздохнула. Молитвенно погладила всклокоченную шевелюру певца. — Величайшая в мире рок-звезда. Я от него без ума.

— Ты же сказала, тебя тошнит от мальчишек, — напомнила я.

Она легонько пихнула меня в бок.

— А ты не такая уж тихоня. Но знаешь ли, умница-занудница, Курт вовсе не мальчишка.

— Ну, мужчина.

— И не мужчина. Он ангел, потому что умер и попал на небеса. Или в ад.

— Он умер? — удивилась я. Мужчина выглядел совсем молодым.

— Покончил с собой, — объяснила Таня. Она слезла с коленей Гертруды и принялась рыться в моем шкафу с игрушками.

Мне было не жалко, пускай смотрит что хочет. Она извлекла из ящика большой набор разноцветных фломастеров.

— Ух ты! Они еще рисуют?

— Конечно.

— Давай тогда рисовать. Обожаю раскрашивать.

Я достала бумагу. Сняла повязку и пошевелила пальцами. Ничего, рисовать смогу. Запястье побаливало, ноя решила не обращать внимания. Обычно я рисую за столом, но Таня растянулась на ковре, подложив под лист бумаги книгу. Я последовала ее примеру.

— Моя мама покончила с собой, — сказала Таня.

Ее голос звучал совсем буднично, и я подумала, что ослышалась. Я уставилась на нее с таким ужасом, что Таня сочла нужным пояснить:

— Убила себя. — Она решила, я не поняла, что она имеет в виду.

— Мне… очень жаль, — пробормотала я.

— Вообще-то она всегда была слегка не в себе, — сказала Таня. — Это случилось давным-давно. Я была еще маленькой. Но я ее до сих пор помню. Хочешь, я ее нарисую?

Она нарисовала привлекательную женщину в длинном фиолетовом платье, с фиолетовыми крыльями, пышными и волнистыми, как кружева, подчеркнув их бирюзовым и зеленовато-голубым.

Я не знала, что рисовать. Не маму же.

— Нарисуй меня, — сказала Таня.

И я нарисовала ее так тщательно, как только могла, стараясь, чтобы получилось красиво. Я не забыла оранжевые волосы, рот до ушей и фиолетовые ногти. Вывела каждый ремешок на ее туфлях. Нарисовала даже маленький портрет Курта у нее на футболке.

— Здорово вышло! — сказала Таня. — А теперь я нарисую тебя.

Она изобразила смешную пухлую девочку с копной длинных желтых волос. Я не знала, радоваться или грустить. Таня это поняла и пририсовала мне туфли на ремешках и высоких каблуках. Затем провела под фигуркой зеленую черту травы. Мои каблуки парили над травой, будто я танцевала. Таня добавила сверху синюю полоску неба, а прямо над моей головой нарисовала огромный круг солнца с короткими лучами.

А потом она написала вверху три слова. Кривые буквы. В одном слове ошибка. Но какое это имело значение?..

«МАЯ ПАДРУГА МЭНДИ». Вот что она написала. И мне стало так тепло и хорошо, будто над моей головой светило настоящее солнце и я танцевала в его желтых лучах.

ЗЕЛЕНЫЙ

В понедельник мне пришлось идти в школу. Мама сама меня повела. Она надела свой лучший синий костюм в мелкую полоску, хотя он давно стал ей маловат. Она хмурилась, так что ее лоб тоже стал в мелкую полоску. Мама была не просто сердита — разгневана.

— Мам, пожалуйста, обещай, что никому ничего не скажешь, — умоляла я.

Я чуть не провалилась сквозь землю, когда мы свернули за угол и столкнулись с Мелани и ее мамой. Увидев меня, Мелани залилась румянцем. Казалось, она вот-вот расплачется.

Наши мамы заговорили о погоде, праздниках и прочей взрослой чепухе. Мы с Мелани брели рядышком, не смея взглянуть друг на друга. Затем я услышала тоненький всхлип.

— Я испугалась, что ты умерла, — прошептала она.

Я захлопала глазами от неожиданности.

— Тебя не было в школе на следующий день. Артур сказал, тебя увезла «скорая». Но теперь-то ты поправилась?

— Я только растянула запястье. — Я помахала своей вполне здоровой рукой. Повязка мне была уже не нужна.