Девочка-находка - Уилсон Жаклин - Страница 20

Может быть, я провела в мусорном баке несколько долгих часов.

Разумеется, я не помню, как это было. Мне только кажется, что я помню.

Я почти приехала. Я сошла с поезда и села в метро. Меня ничто не остановит. Я знаю, куда идти.

Мне надо разыскать ресторан «Пицца Плейс» на Хай-стрит, если он все ещё существует. Даже если он по-прежнему открыт, наивно думать, что мусорные баки не поменяли за столько лет. А ещё наивнее полагать, что там я встречу маму.

Мэрион мне почти что как мать. Она ко мне очень добра. Жестоко заставлять её волноваться и думать, куда я запропастилась.

Она не станет переживать. Она испугается не больше, чем учительница, не увидевшая ребёнка из своего класса на школьном дворе. Я знаю, как выглядит мать, потерявшая ребёнка. Я помню искажённое лицо мамы Кэти. Я помню отчаянные крики мамы Ханны. В тот день нас возили в научный музей, а на обратном пути у автобуса спустило колесо. Мы задержались в дороге. Мэрион вела себя спокойно и хладнокровно. Она убеждала родителей, что ничего не могло случиться, что автобусы часто ломаются и скоро дети вернутся домой живыми и здоровыми.

Живая и здоровая. В этих словах она вся. Когда я употребила это выражение в сочинении, она обвела его кружком и сказала, что я пользуюсь штампами. Она такая живая, что готова вечно подталкивать тебя вперёд. Она такая здоровая, что кажется, будто с ней никогда ничего не случится. Вот она, живая, здоровая и надёжная.

Она нужна мне.

Но ещё мне нужна мама.

16

Ресторан никуда не делся. Он стоит на прежнем месте, в тупике. Я заглядываю в окна. Посетители едят пиццу. В зале нет одиночек. Из окна не смотрит женщина, мечтающая увидеть дочь.

Я прохожу мимо и сворачиваю в тупик.

Её нет и там.

Не знаю почему, но я плачу. Её здесь и быть не могло.

Я в том самом месте. Вот и мусорный бак. Не такой круглый и серебристый, как я себе представляла. Череда ржавых контейнеров, пахнущих отбросами. Не знаю, существовал ли мой бак в природе или же газетчики выдумали его для красоты. Я смотрю на контейнеры и мелко, часто дышу. Как можно бросить младенца в эту чёрную, вонючую пасть? Я много раз представляла себе эту картину, но не догадывалась, что здесь стоит такой смрад.

Представляю, как от меня несло после этого мусора. Но студент не содрогнулся от отвращения, а согрел меня под рубашкой. Так было написано в газете. Быть может, все это выдумки.

Это моя жизнь, а я не знаю, где в ней правда, а где вымысел. Что-то я придумала сама, заполняя пробелы. Мне кажется, что меня не существует. Каждый рисует меня по-своему, как ему удобнее.

Я не знаю, где настоящая я. Я не знаю, кто я.

Почему её нет? Неужели она даже не вспоминает обо мне в день моего рождения? Неужели ей не хочется знать, какой я выросла? Я думаю о ней каждый день и каждый час.

Ей нет до меня никакого дела. Она родила меня, выбросила в контейнер и больше никогда не вспоминала. Что это за мать, которая избавляется от собственного ребёнка? Может, она и не стоит того, чтобы её искать. Она не хочет, чтобы я её нашла. Она не оставила мне ни записки, ни клочка одежды, ни даже пелёнки.

Я бью ближайший контейнер кулаком. Больно. На костяшках выступает кровь, и я её слизываю. На стенке контейнера нацарапаны ругательства. Я читаю их вслух. А ещё — цифры. Одиннадцать цифр. Телефон. А снизу тем же почерком: «Позвони мне, малышка».

Я читаю и читаю эту надпись.

Она оставлена здесь для меня.

Нет, это безумие. Она не имеет ко мне никакого отношения. Парень с девушкой встречались в этом тупике и теперь хотят связаться друг с другом. «Малышка». Простое обращение. Грант называл Ханну малышкой. Ей это очень нравилось, а мы с Кэти тайком от неё считали, что это звучит так, будто он не считает нужным запоминать её имя.

А вдруг «малышка» — это все же я? Она могла не читать газет и не знать моего имени. Это её единственный способ обратиться ко мне. Малышка. Её малышка. Она оставила номер. Надо только позвонить…

У меня остался фунт. Я могу сделать звонок.

А ещё я позвоню Мэрион. Непременно позвоню. Как только решу, что мне делать. Я роюсь в кармане и вытаскиваю карточку с телефоном Тани. Я списываю на неё нацарапанный номер и три слова под ним. Записанные моим почерком, слова наполняются большим смыслом.

Я выхожу из тупика. У меня дрожат колени. Я иду мимо окон «Пицца Плейс» к автомату чуть ниже по улице.

Осталось набрать номер — и я её услышу.

Если захочу.

Разумеется, я этого хочу.

Или нет? Я напугана. А если она окажется не такой, как я себе представляла? Вдруг она строгая, злая или просто дурочка? После этого звонка я уже не смогу рисовать её так, как мне нравится. Я не смогу выдумывать причины, по которым она бросила меня в контейнер.

Надо ей позвонить. Она ждёт у телефона и надеется. Быть может, она ходила сюда год за годом, думая, что однажды я появлюсь. Быть может, она пыталась меня отыскать. Мечтала, что однажды мы встретимся. Вдруг я нужна ей так же, как она мне?

Я очень хочу позвонить.

И очень боюсь.

Мне не обязательно с ней говорить. Достаточно набрать номер и слушать. Слушать её голос.

Я захожу в будку и достаю монету. Руки у меня трясутся, и она выскальзывает. Здесь пахнет так, словно будку используют как туалет. Меня подташнивает. Что я здесь делаю? Почему не еду домой? «Позвони домой. Скажи Мэрион, что ты жива, здорова и скоро вернёшься».

Но что, если я позвоню маме и она решит забрать меня к себе? Вдруг мы встретимся, обнимемся и уже не сможем разлучиться? Что будет с Мэрион?

Я не могу ей позвонить.

Я позвоню кому-нибудь другому и попрошу совета.

Кэти? Ханне? Они мои подруги. Они всегда готовы помочь. Но если рассказывать, так с самого начала, а иначе они меня ни за что не поймут.

Я звоню Тане. Она снимает трубку после первого гудка.

— Привет! Это Таня, — на одном дыхании говорит она.

— Таня, это я, Эйприл. Прости, ты ждала звонка? Я могу перезвонить позже.

— Нет-нет, что ты. То есть привет, Эйприл.

— Таня, я не знаю, что мне делать. У меня есть номер. Возможно, мамин. А скорее всего, нет. Но я боюсь звонить. Безумие, да?

— Есть немного!

— Тебе никогда не бывает страшно?

— Нет! Ну, иногда. Но если хочешь чего-то, придётся рискнуть.

— Я не знаю, чего я хочу. Понимаешь, если это мама и она окажется милой и любящей, то все в порядке. А если она совсем другая? Что, если…

— Ой, да прекрати ты со своими «если»! Позвони ей! Позвони, а потом звякни мне и расскажи, как все прошло.

— У меня не хватит денег. Я тебе потом позвоню.

— Тебе нужен мобильный.

— Знаю.

— У меня роскошная модель. Две линии, память на кучу SMS, все что хочешь.

— Здорово.

Таня вздыхает:

— Только мне никто не шлёт SMS. И не звонит.

— Ну я же позвонила. Ты мне очень помогла.

— Что решила?

— Рискну.

— Все будет хорошо. Поверь старой мудрой Тане. — Её голос веселеет. — Открою бюро добрых советов по телефону. Давай, Эйприл. Удачи. Не дрейфь.

Я вешаю трубку. Осталось сорок пенсов. Вернуться домой и позвонить оттуда? Мне не хватит времени хоть что-то объяснить.

Сколько времени занимает фраза: «Здравствуйте, вы моя мама?»

Чего же я жду?

Я набираю номер. Гудок, второй, третий, и вот на другом конце снимают трубку:

— Алло?

Мужской голос. Боже мой, и что теперь делать? Я сглатываю. Я не нахожу слов.

— Алло? — повторяет он.

Мне нечего ему сказать. Можно вешать трубку.

— Подождите, — быстро говорит он, будто читает мои мысли. — Кто вы?

— Вы… вы меня не знаете.

— Ты не малышка? Ну конечно, ты уже не малышка. Ты не та девочка, которую нашли в мусорном баке?

— Я давно не малышка. Мне четырнадцать.

— Исполнилось сегодня, — говорит он. — С днём рождения, Эйприл. Или ты уже не Эйприл?