Живи с молнией - Уилсон Митчел - Страница 15

– Само собой, если вы собираетесь так много работать, знакомство с девушкой не принесет вам большой пользы.

– Что вы хотите сказать? – нахмурился Эрик. – Я думал, что между нами все ясно. Вы же знаете, как я к вам отношусь.

– Но вам придется столько работать, чтобы получить докторскую степень…

– Степень сама по себе не важна, – нетерпеливо перебил он. – Степень означает только то, что человек прошел определенный курс ученья. И во всяком случае то, что я чувствую теперь, я буду чувствовать и после получения степени, и если я смогу встречаться с девушкой потом, то почему бы мне не делать этого сейчас. Погодите, я постараюсь объяснить это как можно проще и понятнее. Во-первых, я вас люблю…

– Пожалуйста, не говорите это так, словно вы надо мной шутите.

– Я люблю, люблю тебя. Разве я могу над этим шутить? Ты же знаешь, что я тебя люблю. Ну, иди сюда. – Он взял ее лицо в ладони и, притянув к себе, поцеловал в губы долгим поцелуем.

– В один прекрасный день ты обнаружишь, что я круглая идиотка, – сказала она. – Ты поймешь, что мать твоих двух, а то и четырех детей ровно ничего не смыслит в науке. И что тогда будет?

– Должно быть, любовь улетит в окно. – Он снова поцеловал ее. – Ты когда-нибудь вспоминала обо мне за это время, Сабина? Я всегда помнил то воскресенье и как я тебя в первый раз поцеловал. Не знаю, что у тебя произошло с О'Хэйром, но я мог бы его убить. Его или тебя. Но тебя я слишком люблю, поэтому ненавижу его. Расскажи мне, как ты жила все это время?

Она не могла говорить об Арни, об их отношениях, потому что все это уже стало казаться ей нереальным. Ей хотелось только сидеть рядом с Эриком, держать его руку в своей и слушать, как он говорит о том, какие у нее мягкие волосы, и о том, почему на небе бывают зарницы, хотя его объяснение было слишком научно и не совсем ей понятно, и как они будут когда-нибудь путешествовать по свету и осматривать знаменитые лаборатории. То и дело он поворачивал к себе ее лицо и целовал.

В последнем автобусе он проводил ее домой. Они уселись на заднем сиденье, Сабина положила голову Эрику на плечо, а он целовал ее волосы. За несколько часов он уже изучил форму каждого ее пальца, движение плеч, когда она закидывала руки, чтобы обнять его. Эрик не представлял себе, что можно знать Сабину лучше, чем он узнал ее в тот вечер.

Была уже полночь, когда он поднимался вместе с ней в лифте. Они долго стояли в облицованном кафелем коридоре у дверей ее квартиры. Наконец они еще раз поцеловались, и Сабина хотела уже уйти, но Эрик удержал ее.

– Помнишь первое наше воскресенье? – спросил он. – Я просил тебя сказать: «Я, Сабина, буду твоей девушкой, Эрик», а ты не хотела, потому что считала это ребячеством. Ты и сейчас так считаешь?

Она погладила его пальцами по лицу. Губы ее, раскрывшиеся в поцелуе, были мягки и теплы.

– Вот как я теперь считаю, – нежно прошептала она.

4

В понедельник Хэвиленд вручил Эрику ключи от лаборатории, находящейся внизу, возле самого вестибюля.

– Кажется, после своего приезда я туда еще не заглядывал, – сказал он. – Делайте там что хотите, только не надоедайте мне. Когда нужно, я сам вас найду. Ну, идите и постарайтесь хоть чему-нибудь научиться. Пока – все.

Это было сказано достаточно любезным тоном, но смысл сказанного не оставлял никаких сомнений – Хэвиленд не желал с ним возиться. Хэвиленд отлично понимал, что его, можно сказать, обвели вокруг пальца, но допустил это потому, что Горин произвел на него хорошее впечатление. Утром он говорил о нем с Уайтом, Фоксом и другими профессорами и теперь, свыкшись с мыслью, что Горин будет его ассистентом, решил выжать из молодого человека все, на что тот способен.

Тони Хэвиленд пришел в науку несколько необычным путем. Он был младшим сыном в состоятельной семье и обладал собственным доходом в тринадцать тысяч в год, две трети из которых мог тратить бесконтрольно. В день, когда ему исполнится сорок лет, он должен был получить наследство, составляющее восемьсот тысяч долларов, и одну четвертую доходов с фамильного предприятия.

По окончании Гарвардского университета у Тони не было никаких определенных планов, кроме твердого намерения не связывать своей будущности с фамильной фирмой, занимавшейся заключением сделок на недвижимость в Нью-Йорке. Чтобы оттянуть решение относительно выбора карьеры. Тони сразу же после окончания университета, с согласия отца, отправился на год за границу.

За три месяца до возвращения домой он познакомился с двумя молодыми людьми – Уэйром и Помфретом, магистрами Кембриджского университета, которые произвели на него огромное впечатление. Эта встреча решила его дальнейшую судьбу.

Джефф Уэйр и Артур Помфрет выработали собственную жизненную философию. Богатство и связи обеспечили им доступ в веселое и легкомысленное светское общество, приятное в небольших дозах, но быстро приедающееся. Ум и способности они решили отдать проблемам науки, но оба знали, что жизнь, ограниченная одной наукой, суха и скучна. Тогда они нашли блестящий компромисс, решив сочетать научную деятельность со светской жизнью. Под сильным впечатлением взглядов своих друзей, их утонченной жизненной мудрости и светского престижа, Хэвиленд в 1923 году поступил в аспирантуру при Гарвардском университете, и в 1926 году ему была присуждена докторская степень за диссертацию «Спектры поглощения тройной связи». В этом же году он приехал в Нью-Йорк и стал работать в Колумбийском университете ассистентом у Эрла Фокса. В 1928 году он получил собственную лабораторию, и его работа стала привлекать к себе внимание.

Хэвиленд неуклонно шел в гору. Его брат и большинство друзей, занимавшиеся делами или просто прожигавшие жизнь, переживали мучительную тревогу, видя, как деловые предприятия, одно за другим, терпят крах. Тони сравнивал их душевное состояние с собственным спокойствием и уверенностью и поздравлял себя с мудрым выбором карьеры.

И сейчас, передавая Эрику ключи от лаборатории, Хэвиленд чувствовал себя полным хозяином своей жизни и своего будущего. Жизнь доставляла ему огромное удовольствие.

Когда Хэвиленд запретил Эрику надоедать ему, Эрик понял, что в его глазах он уже не совсем посторонний человек, что он получил право на некоторую близость – особую близость помощника, который обязан выполнять приказы, но в то же время разделяет ответственность и славу. Эрик улыбнулся и отправился пробовать свой новый ключ.

Лаборатория оказалась пустой комнатой в тридцать квадратных футов, совершенно голой – в ней не было даже табуретки. Пол был цементный, грубо оштукатуренные стены выкрашены серой краской. Вдоль стен, на высоте в половину человеческого роста, шла коричневая деревянная планка дюймов в восемь шириною, в которую через разные промежутки были вделаны газовые рожки, краны, подающие сжатый воздух, и подводки для тока высокого напряжения. Была тут еще глубокая раковина с двумя кранами. Для исследователя, собирающегося ставить опыт, это помещение не оставляло желать ничего лучшего, но являлось суровым укором для человека, пришедшего сюда без определенной цели.

Эрик огляделся, тщательно осмотрел все приспособления, но факт оставался фактом – он погиб. Прежде чем начать какую-либо работу, надо было раздобыть рабочие столы, табуретки, письменный стол, самое необходимое лабораторное оборудование. Потом нужно достать разные инструменты и приборы. А с чего начинать, он не знал. Эрик сел на пыльный подоконник и закурил, чувствуя себя незваным пришельцем, присвоившим чужие права. Он вышел, не осмеливаясь оглянуться на вызывающе пустую комнату. Идя по коридору, он молился, чтобы только не встретить Хэвиленда. Он казался себе таким ничтожным и беспомощным.

На лекциях ему постоянно внушали, что целью всякого физического опыта является измерение и выражение результатов в соответствующих величинах: если измеряется масса каких-либо частиц – то в граммах, если температура раскаленной докрасна проволоки – то в градусах Цельсия. Кроме того, он знал еще, что каждый опыт имеет три стадии: проектирование прибора, позволяющего произвести нужные измерения, тщательное конструирование этого прибора и затем самый процесс измерения.