Брат мой, враг мой - Уилсон Митчел - Страница 55

Он схватил её за руку.

– Ты это знаешь лучше, чем я!

– И разве оно не забавно?

– Марго! – вконец отчаявшись, сказал он и выпустил её руку. – Помоги же мне!..

– Я и хочу помочь тебе, милый. Я хочу дать тебе всё, кроме своего имени. – И она заговорила уже другим тоном: – О Дуг, Дуг, когда же, наконец, ты вырастешь и будешь взрослым!

Он смотрел на неё тяжелым взглядом.

– Ладно, во всяком случае, ты знаешь теперь, что у меня на уме.

– Я-то, конечно, знаю, – слегка улыбнулась она, – но знаешь ли ты сам, вот в чём вопрос.

Всё-таки в ноябре Марго вернулась на завод. Теперь уже не было никакой необходимости настаивать на прежнем условии – Дуг был настолько занят, что у него решительно не оставалось времени на личную жизнь. Этой осенью небо над всей страной, казалось, кишело самолетами, мчавшимися с предельной скоростью в погоне за новыми рекордами из Лос-Анжелеса в Нью-Йорк, из Майами за один день в Чикаго, из Лондона в Каир. В День благодарения[10] Дуг слетал на восток, на Йельские армейские состязания, и вернулся недовольный, горя нетерпением поскорее двинуть вперёд работу над «Соколом».

Мэл и Дуг ежедневно засиживались до полуночи, и к рождеству Мэл переехал жить к Дугу. Одна только переписка, касающаяся вопросов, связанных с конструкцией самолета специального назначения, могла бы заполнить целый рабочий день Марго, а ей ещё приходилось заниматься подготовкой к выпуску акций на одиннадцать миллионов долларов.

Беспокойное ощущение, будто никто не замечает, как летит время, не покидало её и дома. Кен и Дэви, с головой уйдя в свою работу, казалось, даже не знали, что новый дом, в сущности, остается нежилым. Бывали дни, когда Марго вовсе не виделась с братьями. Она не имела понятия о том, что они сейчас делают, и только изредка кое-что улавливала из споров, которые вели мальчики, составляя ответы на письма Брока, непрестанно торопившего их. Кен зачастил в Загородный клуб, но Марго так и не могла вспомнить, говорил ли он когда-нибудь о том, что стал членом этого клуба.

Она была слишком поглощена работой, чтоб думать о чём-нибудь постороннем, и только по временам её внезапно охватывал беспомощный страх при мысли, что бег времени стремительно несет её куда-то под уклон, лишая всяких человеческих чувств и всё больше и больше отдаляя от людей, которым она дорога.

Дуг помчался в Нью-Йорк сразу же после Нового года. Стоял ясный, морозный день. Марго и Мэл наблюдали за отлетом из окна конторы. Голова Дуга в летном шлеме чернела за ветровым щитком, белое шелковое кашне развевалось по ветру, как рыцарский плюмаж. Резкий ветер был так силен, что зеленый «Фантом» – самолет, выпущенный фирмой Волрата, – оторвался от земли, не пробежав и пятидесяти футов, дрогнул от «порыва ветра, затем круто взвился в небо, устремляясь на северо-восток. Марго следила за ним глазами, пока черная точка не исчезла в утреннем солнечном небе. Обернувшись, Марго увидела, что Мэл прикончил стакан виски и наливает себе второй. Его худое, покрытое шрамами лицо было сосредоточенно серьезным.

– Пока я не окочурился, отвезите меня домой, пожалуйста! – пробормотал он. – Или нет – можно мне поехать к вам? Просто суньте меня в комнату и закройте дверь. Мне нужно немножко прийти в себя, вот и всё. Этот сукин сын пожирает вас живьем, вы знаете?

– Знаю, – уронила она.

– Он никогда не слушает, что ему говорят, – растягивая слова, продолжал Мэл. – У вас нет ощущения, что вы работаете с ним или даже на него. Он просто оседлал вас, взнуздал и вонзает вам шпоры в бока. Он приподнимает верхушку вашего черепа и роется там, точно в ящике с болтами и гайками, выискивая то, что ему нужно. Я теперь и спать перестал. Он только изредка дает мне передышку, как дают остыть мотору, когда он перегревается. И когда я, по его мнению, выспался, он садится на кровать, в ногах. Он даже не скажет: «Проснитесь», – а просто начинает говорить о деле. Как только кончится это проклятое состязание, я от него удеру.

– Почему же вы не удерете сейчас?

Он взглянул на неё так, будто она сказала несусветную глупость.

– Да ведь он меня не отпустит, – сказал он просто. – Знаете, что он делает с людьми, которые удирают прежде, чем он сам надумает их выставить? Я ничего этого не знал, пока не поступил к нему работать, – вот тут-то я и наслушался! За ним и раньше, ещё в эскадрилье, водились странности, но тогда все выкидывали разные номера, потому что нервы шалили. Я тогда думал, что он просто сумасбродный богатый молокосос, который умеет быть злопамятным дольше других. Но, уверяю вас, этот малый воображает себя самим господом богом. Погладить его против шерсти – значит совершить смертный грех, и уж будьте покойны, он вам отплатит, не пожалеет ни времени, ни средств.

– Вы действительно пьяны, – холодно произнесла Марго. – Через двадцать минут вы свалитесь под стол. У нас есть свободная комната с кроватью – можете там проспаться. Когда придете в себя, я познакомлю вас с моими братьями. Но имейте в виду: им ни слова о Дуге.

Мэл встал пошатываясь, однако стараясь сохранить достоинство.

– Могу я в таком виде показаться рабочим?

Марго оставила завод на попечение старшего мастера, сказав, что у мистера Торна острое желудочное заболевание. Она повезла его к себе, за всю дорогу не произнеся ни слова. Маленькая чистенькая уличка без деревьев была совсем новой – лужайки размером с носовой платок перед выбеленными домиками ещё не успели зарасти травой.

Остановив машину. Марго не сразу открыла дверцу.

– Слушайте, Мэл, – сказала она. – На этой улице двадцать четыре дома, и в каждом доме есть женщина моих лет, имеющая ребенка, а то и двух. В этот час на улице не бывает других мужчин, кроме разносчиков. Поэтому, когда будете идти к дому, держитесь прямо и не шатайтесь. Если вздумаете опираться на меня, я отодвинусь, и вы грохнетесь на землю. Поняли?

– Конечно, конечно, – заплетающимся языком пробормотал Мэл. – Теперь мне понятно, почему вы поладили с этим чудовищем. Рыбак рыбака видит издалека.

В маленьком светлом домике было холодно, полы, не покрытые коврами, ярко блестели в солнечном свете. Марго впервые заметила, как здесь голо и неуютно. Она провела Мэла в свободную спальню со свежевыкрашенными голубыми в крапинку стенами. Мэл рухнул на старую походную койку, составлявшую всё убранство комнаты. В подвале, где до сих пор ещё пахло сырым цементом. Марго растопила котел парового отопления и подкладывала дрова, пока не стали пощелкивать нагревавшиеся трубы. Затем, дрожа от холода, она поднялась на первый этаж, уселась на радиатор и позвонила в мастерскую. К телефону подошел Дэви.

– У меня есть немного свободного времени, – сказала Марго. – Не могли бы вы с Кеном встретиться со мной, чтобы купить хоть какую-нибудь мебель? Комнаты выглядят просто ужасно.

– Я, пожалуй, смог бы, – неторопливо согласился Дэви. – А Кен уехал в Милуоки.

– Да? Я не знала. С этой Флер-Фэн или как её там?..

Дэви засмеялся.

– Как бы её там ни звали, он уехал. Вчера вечером на машине. Он очень много работал. Марго.

– Что случилось с нашей семьей? Разве у нас уже не принято видеться друг с другом?

– Ну, положим, ты тоже не очень-то засиживаешься у семейного очага. Но ты не расстраивайся. Ты повидаешься со мной, а я с тобой, и мы даже позавтракаем вместе.

Они договорились о месте встречи, потом Марго с беспокойством спросила:

– Неужели я знала, что Кен собирается уехать, и забыла об этом?

– Нет, – смеясь ответил Дэви. – За полчаса до отъезда Кен сам не знал, что уедет. Ты же видела – последнее время он сам не свой.

– Пожалуй, да, – устало согласилась Марго. – Заезжай за мной по дороге в город. Я подожду тебя здесь.

Сверху не доносилось ни звука, только рокот горячего пара, весело гулявшего по трубам, гулко отдавался в пустом доме. Марго нервно ходила взад и вперёд, постукивая каблучками по натертому паркету. Не зная, что с собой делать, она завела патефон и поставила пластинку; комнату наполнили, словно вырвавшиеся из-под пресса, жестяные звуки веселой песенки. Звуки исступленно бились о голые розовые стены, о девственно-белый потолок, о кирпичную облицовку камина – всё вокруг было такое новое, пустынное, и казалось, будто музыка бешено мечется от пустоты к пустоте, ища, за что бы зацепиться. И эта музыка – как и дом, и улица, и вся жизнь Марго – была безнадежно далека от того, чего ей хотелось. В отчаянии она так резко остановила патефон, что последние слова певца повисли в воздухе, как придушенный вопль изумления: «Разве мы не…»