Живые мертвые - Уилсон Колин Генри - Страница 18

– Что еще за девушка? – было ясно, что Дона ни о чем не знает.

– Можешь сходить с нами посмотреть, – сказал Найл без особой охоты, чувствуя, что теперь уж деваться некуда. А самому почему-то очень, ну просто край как не хотелось, чтобы женщины во дворце видели бесчувственное тело. Но Дона уже сложила груду белья возле двери.

– Я не против.

Девушка лежала точно так, как ее оставил утром Найл, с натянутым до подбородка одеялом. Все так же валялась на полу срезанная с тела перепутавшаяся кисея. Дыхание было чуть заметным, а лицо с закрытыми глазами оставалось безмятежным, как у спящего ребенка.

– Она красивая, – заметила Дона.

Найл почему-то смешался от такого замечания. Без лишних промедлений он чуть растянул кружок золотистой ленты и натянул девушке на голову, чтобы места сшива разместились над ушами.

Первые несколько секунд ничего не произошло. Но вот голова у девушки дернулась на подушке и стало ясно, что сполох света озарил спящий мозг. Все трое затаили дыхание; веки у девушки начали подрагивать.

– Действует, – выдохнул Бойд.

Тут глаза у нее распахнулись и вперились в Найла. Руки под одеялом судорожно дернулись, словно она пыталась разорвать невидимые путы. Затем с ошеломившей всех резкостью (ни дать ни взять распрямленная пружина) девушка села. Она не отрываясь смотрела Найлу глаза в глаза и словно вот-вот собиралась спросить, кто он такой. И тут глаза ей будто подменили.

Она по-прежнему смотрела на Найла, но взгляд утратил осмысленность, будто она внезапно ослепла. Через секунду она откинулась головой на подушку и распласталась неподвижно, как прежде, заострив лицо к потолку. Единственно, дыхание стало быстрее. Но через несколько секунд унялось и оно, и девушка, судя по всему, снова впала в глубокое забытье. Найл потянул одеяло прикрыть ей нагую грудь; Бойд, покраснев, стыдливо отвел взгляд.

Лента успела свалиться с головы; Найл подобрал ее с подушки и приладил снова, насадив поглубже. На этот раз было безрезультатно. Постояли около пяти минут. Когда стало уже окончательно ясно, что никакой реакции не будет, Найл со вздохом повернулся.

– Передай дяде, что придется-таки делать сыворотку.

– Одного я все же не моту понять, – заметил Бонд. – Если она вот так проснулась, то почему снова заснула?

– Ну как же, – сказала Дона, – ведь бывает иногда, что люди сначала вскакивают со сна, а потом снова засыпают.

– М-да, – произнес Бонд. – Ты-то, Найл понимаешь, о чем я.

Найл в самом деле понимал. У него на глазах очнулась от паучьего яда дюжина людей. И уж вскочив раз, они больше не падали.

Он повернулся к Бойду.

– Я спрошу у Дравига, можно ли нам раздобыть сколько-нибудь паучьего яда.

Когда вышли из комнаты и Найл закрыл дверь. Бойд просил:

– А можно еще сходить посмотреть вниз с крыши? А тогда уж пойду.

– Конечно. – Может, ты ему покажешь? – спросил он у Доны. – Или ты занята?

– Да нет, ребятишки спят. Он может остаться и к чаю, если пожелает.

– Если, конечно, не буду в тягость, – вежливо проронил Бойд, а сам – во глазам видно – рад без памяти и готов остаться хоть до самого вечера.

Найл почувствовал облегчение, оставшись один. Он раскинулся на подушках и закрыл глаза. Но при этом тотчас возникло прежнее головокружение, будто мозг раскачивался на качелях. Найл, усевшись, уместил между спиной и стенкой подушку. Взгляд при этом упал на коробку озерной травы на столе, и усталость сменилась любопытством. Став коленями на подушку, Найл вынул из коробки циновку и разместил ее на столешнице. Циновка была холодной, скользковатой на ощупь. Вместе с тем было что-то невыразимо блаженное в этой скользкой сырости – причем такое четкое, что Найл, подавшись вперед, лег на циновку лбом. Ощущение уюта, расслабленности, как на мягкой подушке. Сырая эта прохлада пробуждала неуемную, сильную чувственность; расслабленный ум несло куда-то, навевая образы темных лесных чащоб, где мохнатые хвойные лапы затеняют глубокие озера. Прошло некоторое время, и Найл начал осознавать – что-то происходит с телом. Сложно сказать, что именно; впечатление такое, будто проскакивают колкие искорки от некоего предвкушения. Но казалось, контакт между кожей и циновкой из озерной травы – лишь начало процесса, а он сам остановился на зыбкой грани следующей стадии.

Где-то через полминуты Найл обнаружил кое-что еще. Похоже, от тела траве не передается тепло; она остается такой же прохладной, как и вначале. Даже когда обернул циновку вокруг руки, температура ничуть не изменилась, рука будто погрузилась в холодную воду. А когда случайно коснулся пальцами столешницы, стало еще удивительней: дерево было теплым.

Смысл дошел через несколько секунд, причем Найл от волнения даже сел, упустив из-под спины подушку. Циновка проводит тепло из тела прямо на столешницу, сама при этом оставаясь прохладной. Получается, Стигмастер был не совсем прав, посчитав ее за чисто ритуальную принадлежность. У нее какое-то другое назначение. И похоже, даже напрашивается ответ, какое именно.

Найл свернул циновку и уложил обратно в коробку. Затем, неслышно поднявшись, крадучись вышел в коридор, опасаясь, как бы звук шагов не привел в комнату Джариту. Осторожно открыв дверь соседней комнаты, он запер ее за собой на ключ.

Вынув циновку из коробки, Найл повесил ее на спинку стула. Затем стянул с тела девушки одеяло и бросил его на пол. Было что-то удивительно детское и беззащитное в этом обнаженном теле с маленькими крепкими грудями и круглым тугим животом. Все так же виднелись на бедрах бурые ошметки озерной травы. Найл взял циновку и аккуратно накрыл ею тело. Дыхание девушки едва ли не сразу стало глубже, а на бледных щеках проступили слабые пятна румянца. Он смотрел пристально – может проснется? – но та лежала все так же неподвижно.

Найл подтянул к кровати стул и сел, положив обе руки на циновку. Озерная трава приятно холодила. Однако закрыв глаза, он почувствовал; что-то не так. Какой-то скрытый сбой, от которого неуютно настораживается душа, и сердце стучит с перебоями. И тут стало ясно: циновка-то лежит не той стороной. У себя в комнате он клал ее на столешницу усиками и присосками вниз. Перевернув и пристроив циновку no-новой, он опять положил на нее руки.

Через несколько секунд в обеих руках начало покалывать. Покалывание постепенно распространилось на запястья, охватило предплечья. Возникла блаженная расслабленность, какая обычно бывает, если опустить озябшие руки в теплую воду. Ушло несколько минут, чтобы понять, что происходит: он впитывал из девушки жизненную энергию.

Тем не менее через несколько секунд подумалось, что действовать надо не совсем так. Чтобы блаженство от перелива энергии ощущалось сполна, тела должны находиться в полном контакте.

Найл освободился от туники и скинул ее на пол, после чего медленно, опираясь весом в основном на локти, улегся на девушку. Ростом он был выше сантиметров на пятнадцать и опасался, что тяжеловат для нее. Однако ничего – вес распределился так ровно, что даже если б она не спала, то наверное не ощутила бы неудобства.

Найл вообще-то готовился к чему-то необычному, но все же случившееся его удивило. Девушка задышала глубже, и вверх из ее тела стало подниматься что-то мягко светящееся. Походило на открытый кран: жизненная энергия обильно сочилась, и через циновку проникала в его тело. Циновка каким-то непостижимым образом всасывала жизненную энергию из тела девушки и передавала ее Найлу. Он попробовал прижаться губами к ее рту, но это только задерживало поток, даже когда он смочил ей губы языком. А девушка дышала глубоко и ровно, словно хорошо привыкла к такому переливанию энергии. Чувствовалось даже, что она наслаждается и рада избавиться от избытка жизненности, скопившегося в теле.

Все эти ощущения были одним из самых необычных, какие только Найлу доводилось испытывать. Отдаленно это напоминало те незабвенные минуты, когда он впервые сжимал в объятиях Мерлью – то же томное вожделение, передающееся от ее тела ему. Но в сравнении с тем, что ощущалось сейчас, даже объятия Мерлью как-то блекли. Теперешние ощущения были гораздо глубже и совершеннее, чем секс; или вернее, секс можно было назвать усеченным вариантом их ощущений. Позволяя Найлу целовать взасос и прижиматься телом, Мерлью отступала в своей сокровенный мир удовольствия, и Найл был лишь механизмом, дающим желанную ласку. Эта же девушка давала ее бескорыстно, доставляя удовольствие лишь потому, что он мужчина и нуждается в ее жизненной энергии; и она давала ласку так же щедро и естественно, как корова молоко.