Паразиты сознания - Уилсон Колин Генри - Страница 53

Мне уже доводилось бывать на Луне. До сих пор в моем представлении она была просто хаотичным нагромождением пористой мертвой породы. Теперь безжизненной она уже не казалась. Это был истерзанный, исполненный чудовищного трагизма живой пейзаж — будто смотришь на остов сожженного здания, зная, что в его стенах сгорела заживо тысяча людей.

Без излишней волокиты мы приступили к эксперименту, ради которого сюда прибыли. Не покидая корабля (скафандров у нас не было, программа полета не предусматривала посадки), луч волевого усилия мы направили на мощное образование пористой скальной породы, напоминающее видом огромный муравейник. Силы, которую, сомкнув умы в параллель, вырабатывали члены нашей группы, хватило б на то, чтобы, рванув эту глыбу, образовать на ее месте кратер диаметром километров в пятнадцать. «Муравейник» (глыба заматерелой породы полуторакилометровой высоты) истаял, как в свое время блок Абхота, и, обратясь в невесомую пыль, окутал корабль подобием туманного облака. Стало ощутимо жарко, отчего минут десять мы чувствовали некоторый дискомфорт. Одновременно с тем, когда глыба таяла, нам удалось уловить призрачно скользнувший трепет облегченной радости, иглисто-колкий, как слабый заряд электрического тока. Не было сомнения: мы выпустили на волю томящиеся в заточении силы. Но, поскольку «тела» как такового у них не было, они мгновенно испарились, бесследно расточась в пространстве.

С Луной у людей всегда связывалось ощущение чего-то невыразимо тягостного. Это удивительно тонко подметил Шелли, выразив свое чувство строками: «Art thou pale for weariness?» ["Бледна ли ты от утомленья?" (англ.)]. Йитс, можно сказать, проявил ужасающую прозорливость, сравнив Луну с идиотом, бредущим по небу шаткой поступью. Теперь можно точно сказать, что напоминала собой вся эта картина: свидание с больной душой, томящейся в доме скорби.

Спустя полчаса Луна была уже далеко позади, а в пространстве переднего иллюминатора величаво красовался дымчато-голубой шар Земли. Это всегда волнующий момент: видеть впереди Землю, позади Луну, обе кажущиеся одинаковыми с этого расстояния. Кстати, что касается Луны, то полной ясности в отношении ее так еще и не было.

Мы хотели выяснить, с какого расстояния на нее можно воздействовать силой телекинеза. Тут гадать не приходилось: начинать надо было, находясь на примерно равном расстоянии между Землей и Луной, ведь так или иначе нам приходилось «опираться» о Землю. Генерировать энергию с борта корабля мы, естественно, не могли. Луна, обладая неизмеримо большей массой, обратила бы эту силу против нас, что равносильно гибели. Наш корабль составлял просто третью вершину в равнобедренном треугольнике.

Задача предстояла неимоверно сложная. Прежде всего, она впервые требовала, чтобы в ее осуществлении приняли участие все — все пятьдесят членов группы. Это была фактически самая ответственная часть эксперимента. У большинства наших учеников навыки телекинеза едва-едва начали проклевываться, а от них теперь требовалось применить эти незрелые навыки в одной упряжке с остальными. Нам с Флейшманом и Райхом предстояло взять управление этой силой на себя. Затеянное дело было необычайно опасным. Никогда еще корабль не казался более дрянной и ломкой жестянкой, чем теперь. Секундная потеря самообладания, и один человек мог легко повлечь гибель всех остальных. Потому мы трое сосредоточили усилия на том, чтобы оградить нас всех от непредвиденных случайностей, в то время как Холкрофт и Эбнер взяли на себя попытку скоординировать волну вибрирующей ментальной энергии. При этом надо было еще и «прощупать» под собой «опору», Землю. Это ощущение само по себе оказалось поистине шоковым: мы будто вновь очутились вдруг на улицах Вашингтона. Земля испускала энергию жизни столь же обильно, что и Луна; только у нее она была не потерянно скорбящей, а гудяще тревожной, до предела взвинченной. Правдивость теории Райха о паразитах разума мгновенно подтвердилась со всей наглядностью. Жители Земли точно так же исторгали волны панического ужаса, как мы — волны телекинеза. Страх этот все больше и больше разлучал людей с их подлинной сущностью, создавая зловещую недужную тень, — alter-ego(1), — которая незамедлительно облекалась в какую-то странную самостоятельную реальность (так можно, глядя иной раз на свое отражение в зеркале, воображать, что оно живое).

Установив контакт с Землей, мы оказались в том положении, откуда можно было приложить к Луне двойное плечо «рычага»: луч телекинеза, направленный непосредственно с корабля, и луч, отраженный от Земли.

Мы не ставили цели нанести Луне какой-то ущерб. Нам просто хотелось к ней примериться, подобно тому как игрок в крикет определяет вес мяча, подбрасывая его на ладони. Я уже говорил, ощущение телекинеза не очень отличается от того, как если действительно что-то пробуешь на ощупь. Различие лишь в масштабах: у телекинеза они неизмеримо крупнее. В данном случае, уткнув отраженный от Земли луч, мы уже фактически могли проверить сопротивление Луны на прочность; иными словами, можно было просто увеличивать теперь мощность и наблюдать, что при этом происходит. Прямого впечатления об этом я, понятно, составить не мог — мы с Райхом и Флейшманом занимались единственно тем, что «выравнивали» силу, не допуская, чтобы вибрация разрушила корабль. По тому, как возрастала ее интенсивность, можно было судить о неуклонно увеличивающейся мощи. В конце концов я резко скомандовал всем остановиться: процедура становилась слишком опасной.

У Холкрофта я осведомился, что он заметил по ходу эксперимента. «Не знаю точно, — ответил тот, — но, мне кажется, она чуть подалась. Охватить Луну нетрудно; трудно сказать, какой величины потребуется давление, чтоб на нее воздействовать. Надо бы попробовать еще раз с Земли».

Он, разумеется, имел в виду, что луч телекинеза оказался способен прощупать форму лунной поверхности.

Однако по-прежнему оставалось неясно, сумеем ли мы сдвинуть Луну посредством телекинеза.

Работа основательно нас измотала. Большая часть группы оставшийся час полета спала.

В девять часов мы запустили тормозные двигатели и снизили скорость до тысячи шестисот километров в час; в девять семнадцать вошли в земную атмосферу и выключили подачу топлива. В это время нас уже запеленговали радары полковника Мэсси, и всю инициативу по завершению полета мы передали ему. Посадка была совершена без пяти минут десять.

Это можно было сравнить с возвращением после тысячелетнего отсутствия. В нас все переменилось таким коренным образом, что сама Земля показалась изменившейся в сравнении с той, что была. И то первое, что бросилось в глаза, было обусловлено, очевидно, нашим долгим отсутствием. Земля показалась бесконечно более прекрасной, чем помнилась до полета. Такое откровенье несказанно нас изумило. На Луне мы не переживали ничего подобного: спутник дезориентировал наше внимание.

Вышедшие навстречу люди, напротив, показались нам чужими и отталкивающе неприятными, немногим лучше обезьян. Казалось просто невероятным, как могут эти недоумки, обитая в таком непередаваемо прекрасном мире, сохранять при этом свою прежнюю слепоту и тупость. Нам следовало помнить, что слепота у человека — часть его эволюционного механизма.

Мы инстинктивно загородились от взглядов обступивших нас людей, всеми силами стараясь подделаться под их обличие. Нами владел стыд, какой испытывает счастливый человек, оказавшийся случайно в компании нищих и обездоленных.

Мэсси выглядел крайне утомленным и разбитым.

— Ну как, сэр, можно с чем-нибудь поздравить?

— Похоже, что да.

Выражение лица у него сменилось, печать изнурительной усталости с него сошла. Я внезапно проникся теплым чувством к этому человеку. Пусть эти существа убоги, слабы умом, но все же они братья. Я положил Мэсси руку на предплечье; часть моего жизненного заряда передалась ему. Было приятно наблюдать, как он на глазах преображается. Заряд бодрости и оптимизма расправил ему плечи, согнал морщины с лица. «Расскажите, что здесь происходит с той поры, как мы улетели», — попросил я.