Пати-Недотепа (СИ) - Башун Виталий Михайлович - Страница 1

Виталий Башун

Пати-Недотепа

Глава 1

Удобно развалившись на приличной охапке сена, брошенной на дно телеги, я грыз яблоко — сочное, аж лопается — и лениво разглядывал неторопливо проплывающие вверху зеленые облака пышных крон деревьев, образующих парадную колоннаду вдоль лесной дороги. Иногда солнце находило брешь в этом живом, беспокойном ковре и радостно брызгало в глаза золотом игривых лучей.

Попутная крестьянская телега, влекомая в даль светлую философски флегматичной кобылой, транспортировала мое тело с крейсерской скоростью, вполовину меньшей, чем у пьяного пешехода-инвалида, в сторону объекта, точнее — субъекта, каковой мне предстояло охранять согласно договору.

— Два медяка до Бартура, а там уж тебе, паря, до Сорки шешнацать верст лесом, али ж все двацать, нито и поболе, трактом, — возвестил мне сговорчивый возничий этого роскошного экипажа, когда я напрашивался ему в попутчики.

Спешить нужды не было, поскольку пред ясны очи неведомого мага следовало предстать ровно через три дня в полдень — таково было условие, доведенное до моего сведения незнакомым посредником. Денег, выданных на дорожные расходы, вполне хватило бы нанять роскошную карету или, немного добавив, купить лошадь — не ахалтинского скакуна, конечно, но вполне приличную. Однако лошадь, если надо, обычно предоставлял наниматель, иметь свою — лишние хлопоты. Кареты же я просто не любил. Доводилось ездить в этих душных коробках… пару раз… охранником важных персон. Ничего хорошего, скажу я вам. Сиденья, конечно, мягкие. Рессоры опять же новомодные. Однако лежа на духмяном сене в хорошую погоду и дыша полной грудью чистейший воздух, словно венчиком взбитый с насыщенными настоями цветов, травы и листьев — кому как, а мне такое путешествие нравится больше. В карете такое невозможно, да еще когда по бокам, впереди и сзади старательно поднимают облако пыли серьезные до невозможности конные дяди. По моему скромному мнению, а, значит, это неоспоримая истина, суровые дяди на конях — убийцы подлинной романтики.

Вместе с учителем я с детских лет прошел пешком, проехал верхом и в экипажах всех типов тысячи верст дорог. Это вполне соответствовало моей непоседливой натуре. Об этом же, кстати, достаточно точно говорило первое в жизни прозвище, данное мне родителями и односельчанами — Шило. Поначалу-то называли длиннее — ШилоВж…пе, но потом земляки, привыкшие экономить на всем, даже на звуках речи, сократили его до Шила. И в самом деле. Спокойно усидеть на месте больше минуты для меня было пыткой неимоверной, не говоря уж про то, чтобы заниматься, как все, монотонной крестьянской работой.

Нет, лентяем я не был. Во всяком случае, не больше, чем другие. Могу горы свернуть, однако сворачивать буду только до тех пор, пока это интересно. Родители, у которых мой рот был девятым, частенько печально вздыхали: "Как же ты хлебушко рОстить будешь?". А что поделаешь, если все, какие ни возьми, работы на деревне были однообразными и невыносимо скучными. Немного поковырявшись с порученным делом, я быстро начинал тосковать и сбегал искать более интересного занятия. Меня и драли, и уговаривали, и ужинать не давали, и как только еще не наказывали — все без толку.

Шагом я не передвигался практически никогда. Даже с грузом. Только бегом. Самый умный парень в нашей деревне, сын старосты, как-то высказал предположение, что у Шила есть "бежальная кишка", потому он и бегает все время — остановиться не может. Все с таким очевидным выводом согласились и, единственно, посокрушались, что кишку эту никак из Шила не выдрать.

В девять лет Шило стал Репеем. Этим прозвищем после нелегкой и непродолжительной борьбы наделил меня учитель — мастер Клапс. В отместку я стал называть его "клопс", считая, что это жутко обидно. Настоящий шок пришлось испытать, когда я узнал, что это даже близко к насекомым не относится, а является и вовсе блюдом гарманской кухни. Ел их как-то. Очень вкусно.

Не представляю, кем бы я стал, если бы тропки наших с Клапсом судеб не пересеклись. Наверняка, самым непутевым крестьянином в округе… Хотя для того, чтобы эти самые тропки не разошлись снова, мне пришлось приложить немало сил.

Однажды в наших краях появился худощавый мужчина среднего роста, неопределенного возраста и рода занятий (для нас, деревенщины, не крестьянин, не благородный и не купец — стало быть, неопределенного рода занятий), жилистый, абсолютно лысый, с крючковатым носом и рысьими глазами. Одет он был в крепкие просторные штаны зеленовато болотного цвета, заправленные в сапоги, и рубаху. За плечами на лямках пришлец нес объемистый туго набитый мешок. Широкий кожаный пояс, обнимавший талию, удерживал два чуть изогнутых меча в потертых ножнах, кинжал и туго набитый денежный мешок. Незнакомец, выяснив у первого встречного, а им, точнее ей, оказалась баба Варкуха, где дом старосты, целеустремленно направился прямиком к нему.

— Колдун! Точно колдун! Творец-Сущий мне в свидетели, — клялась потом соседкам Варкуха, молитвенным жестом подымая ладонь к солнцу и затем прижимая ее к сердцу. — Он ка-а-а-ак глянул на меня глазищами своими рысьими, так сердечко-то мое исстрадавшееся все и обмерло! Стою, как мертвая. Шелохнуться моченьки никакой нету.

Надо заметить, что у Варкухи, несмотря на более чем почтенный возраст, "исстрадавшееся сердечко" с весьма достойным постоянством обмирало всякий раз, как на нее, хотя бы мимолетно, взглядывал любой мужчина от пятнадцати до ста пятидесяти пяти лет (старше деда Марзама у нас просто не было никого в деревне). Однако соседки сочувственно кивали, охали и также тянули ладони к солнцу. На всякий случай. Вдруг и правда колдун. Заморочит — зачарует — до греха доведет. Возможно, однако, что некоторые как раз и молились, чтобы… довел.

Гость между тем, поздоровавшись с хозяином, прошел в дом. Через недолгое время старостины детишки побежали в разные концы деревни с объявлением: дескать, мастер приехал в наше село в поисках достойного ученика. Ему нужен подходящий парень в возрасте одиннадцати-двенадцати лет.

Тогда мне было девять, но я справедливо решил, что достойнее моей персоны во всем селе не сыскать, при этом даже не поинтересовавшись, а чему собственно учит мастер? Важно, что точно не коров пасти или кукурузу лущить.

Слух об отборе быстро разнесся по селу и во всех дворах начались горячие дебаты на тему: есть в этом прок какой или так — баловство одно. Дед Марзам припомнил, что лет…дцать тому — это когда пьяный Рохля в омут у мельницы упал, вылез весь в тине, да баб водяным пугать зачал — вот также приходил один мальца, якобы, в приказчики взять, да так с тех пор его и видели. Мальца, то есть. За разговорами деревня заснула далеко заполночь.

Утром на двор к старосте, где намечены были смотрины, пришли всего семеро парней нужного возраста. Пришел и я. А как же без меня? Сколько учеников надобно было мастеру, неизвестно, но я решил, что такого видного, ростом больше метра с шапкой, парня ну никак нельзя не взять. А когда я ему покажу, как ловко умею шевелить ушами, он не устоит — верняк дело.

Однако мельком мазнув по мне взглядом, мастер немедленно указал в сторону ворот. Не гожусь, стало быть. Да что он понимает в настоящих парнях?! Неужели эти увальни подходят ему больше?! Как оказалось — нет. Не подходят. Ни один отбор не прошел, чему, впрочем, претенденты не очень-то и огорчились.

Они, но не я. Возмущенный несправедливостью, я разработал коварный план, для осуществления коего стащил из сундука свои праздничные ботинки, перешедшие мне от старшего брата, которому они достались от его старшего брата, а тому от его… положил в котомку пару луковиц, пол краюхи хлеба и немного соли. Подготовившись, таким образом, к путешествию хоть на край света, рано-рано утром устроил засаду на выходе из села.

Впрочем, ждать долго не пришлось — даже заснуть не успел — как гость, несолоно хлебавши, вышел за околицу и поравнялся с моей лежкой. Тут же я выпрыгнул ему навстречу и заорал (пусть знает, что голос у меня громкий и звонкий — вдруг это важно):